Поль Баррас родился в 1755 году в Провансе, на юге Франции, в молодости поступил на военную службу, принимал участие в неудачном походе французского экспедиционного корпуса в Индию, откуда французов прогнали англичане. Всю жизнь больше всего на свете он любил красивых женщин, развлечения и деньги и старался раздобыть их любыми способами. За присвоение воинских фондов и за неисполнение служебных обязанностей его уволили из армии, и этот убежденный противник королевской власти, этот проходимец в разгар республиканского переполоха в Париже, в этой мутной воде всплыл, оказался на самом верху. Стал народным депутатом от третьего сословия Национальной ассамблеи, потом депутатом Учредительного собрания, в котором, стуча кулаком по трибуне, призывал к казни «предателя-короля». Его усердие не осталось незамеченным якобинцами. Член Комиссии Пяти, член Комитета общественной безопасности, главком внутренних войск, наконец председатель Конвента – этот виконт держал в руках все нити политических интриг. Сам искусный интриган и притворщик, он и не собирался долго находиться в услужении у якобинцев. Выждав удобный момент, когда развязанный революцией кровавый террор достиг своего апогея, он ловкой подножкой вышиб из колеи прежде восхваляемого им до небес Робеспьера, главную опору, тайком организовав вместе с Тальеном и Фуше термидорианский переворот. Голова его дружка Робеспьера покатилась по дощатому настилу эшафота. Под постановлением Конвента о его казни стояла и его, Барраса, подпись. Верховная власть в стране перешла к Директории, и он стал одним из ее пяти директоров, а потом и председателем.

Он сразу же окружил себя невиданной роскошью в Люксембургском дворце. Он по-прежнему любил деньги, власть и красивых женщин и постоянно обновлял свой «гарем». «Любовь – это демократия в действии, – любил повторять он. – Она развивается, а не стоит на месте». Этот похотливый циник, порочный до мозга костей, был еще и большим развратником. Когда ему надоедали женщины или не было под рукой такой, которая его сильно возбуждала, он не гнушался и мальчиками.

Розе было хорошо известно о таких шалостях и «слабостях» этого восседавшего на Олимпе правителя, но даже это не могло поколебать ее решимости. Сейчас для нее главное не он, Баррас, а его Олимп.

Она видела его пару раз у Тальенов, и теперь, после достигнутого соглашения с Терезой о дележе любовника, она приступила к энергичным действиям.

В январе 1795 года она послала ему свою первую завлекательную записочку – клюнет ли он на нее? «Давненько не имела удовольствия видеть Вас. Нехорошо с Вашей стороны обижать невниманием старую знакомую». В феврале она отправила ему вторую, в которой сообщала о своем «легком недомогании» и корила его за то, что «он так ни разу и не посетил ее».

Опытный бабник сразу понял, к чему она клонит. Он давно обратил внимание на соблазнительную смуглянку и тут же откликнулся на приглашение.

Великолепный будуар, увлекательная беседа, которую элегантный виконт расцвечивал своим остроумием, легкое вино, пылающий камин, – Роза без особого труда добилась своей цели. Наутро, выходя от своей новой любовницы, Баррас приобщил и эту брызжущую темпераментом креолку к списку своих одалисок.

Любвеобильный Баррас рассчитывал лишь на мелкую интрижку с прелестной мадам де Богарне, на скоротечность их связи, но, как оказалось, сильно заблуждался на сей счет. Нежданно-негаданно через пару месяцев он осознал, что не в силах ее бросить, как он без всякого сожаления прежде бросал десятки приглянувшихся ему женщин. Нет, эта страстная креолка стала камнем преткновения, и он чувствовал, как крепко держит она его в своих нежных объятиях.

Баррас щедро, не скупясь, платил ей за любовь, даже снял для нее домик в Круасси, куда частенько наезжал ужинать, высылая вперед отряд жандармов для охраны и возок с вином и провизией. На его деньги Роза поместила свою Гортензию в пансион национального института Сен-Жермен, основанного по королевскому указу для воспитания дочерей высших сановников, а своего сына Эжена определила в другой, очень дорогой пансион в Ирландском коллеже.

К удивлению всех парижан, дело дошло до того, что Розе приходилось по просьбе своего могущественного любовника играть роль хозяйки дома Барраса в Шайо, на улице Басе-Пьер, 8. Она лично составляла приглашения всем важным особам от своего имени:

«Гражданка Богарне просит гражданина такого-то соблаговолить прибыть с визитом в такой-то день к ней, чтобы отобедать; там же в это время обещал быть гражданин Баррас. Он рассчитывает на Вашу дружбу и любезность и будет рад видеть Вас…»

Там Роза даже стала присутствовать на совещаниях могущественной пятерки директоров, которых обносила кофе со сливками.

Целых девять месяцев Роза процветала. Судя по всему, ее первый опыт дорогостоящей куртизанки приносил плоды, давал ей все основания для выпестывания своих самых смелых грез. Но, видно, испорченная натура правителя Франции все же исподволь давала о себе знать.

Баррас стал тяготиться своей любовницей, лишавшей его прежней беззаботности и птичьей свободы, и все чаще стал подумывать о том, кому бы ее половчее спихнуть, но не находил вокруг достойных кандидатов. Да и самому ему, если быть откровенным, было жаль расставаться с ней, такой искусной выдумщицей в кровати.

Но во Франции начались такие события, которые сами, по воле судьбы, привели к неожиданной развязке…

Когда Жозефина диктовала гадалке Ленорман свои «Исторические секретные мемуары», она никак не могла вспомнить, кто и где представил ей «маленького» генерала-корсиканца – Баррас или Тереза. Кажется, это было в салоне мадам Пермон.

Этот невзрачный коротышка после знаменитых парижских событий 11–13 вандемьера (3–5 октября 1795 года) стал главнокомандующим внутренними войсками, сменив на этом посту самого Барраса, и получил кличку «капитан Вандемьер».

В стране в это время назревали крупные события. После победы термидорианцев, когда высшее якобинское руководство Конвента во главе с Максимильеном Робеспьером в прямом смысле было обезглавлено, власть перешла в руки Директории, а Конвенту предстоял самороспуск. Депутаты Конвента не пожелали повторять ошибки членов Учредительного собрания 1791 года, когда те сами добровольно отдали власть, и зарезервировали за собой две трети мест в будущей ассамблее. Правые фракции, роялисты, сторонники восстановления в стране монархии возмутились таким политическим пиратством, считая, что их законные права ущемлены, суверенитет народа попирается самым преступным образом, и призвали к восстанию.

Перепуганный насмерть правым мятежом, добрейший тюфяк генерал Мену, которому была поручена охрана порядка в столице, спасовал перед вооруженными мятежниками и капитулировал. Паника охватила членов Конвента. Власть выскользала у них из рук. «Молния революции, – печально и беспомощно констатировали они, – гаснет».

Отлично понимая, чем им грозит этот мятеж, чувствуя на шее холодок остывающей без работы гильотины, они кинулись к Баррасу, требуя, чтобы этот «генерал» проявил отвагу, как тогда, когда вступил в смертельную схватку с Робеспьером, штурмовал ратушу и подавил восстание в зародыше. Баррас, конечно, любил прихвастнуть, повсюду корчил из себя настоящего вояку, но никогда таковым, по сути дела, не был. Он предпочитал другие, более безопасные сражения – с одалисками своего «гарема». Сейчас позарез был нужен волевой, решительно настроенный командир, генерал, который проявит беспощадность к врагам революции и не станет миндальничать с восставшими. Причем желательно, чтобы он был артиллеристом, так как подавить мятеж можно только огнем, разящей картечью.

Где же взять такого? Озабоченный сложившейся ситуацией, Баррас в Люксембургском дворце напряженно думал, что же предпринять. Было около полуночи, начинался другой день, 13 вандемьера. Мятежники уже сутки как торжествуют.

Вдруг в скованной, гнетущей атмосфере его просторного кабинета раздался громкий крик Фрерона, комиссара Директории от Марселя:

– Да что тут гадать? Позовите Буонапарте!

Эта минута и решила удачливую судьбу будущего императора.

Баррас знал лично этого способного офицера-артиллериста по осаде Тулона, где тот отличился, представив свой смелый план овладения городом. Ему его представил тогда местный депутат парламента, когда Баррас совершал по югу страны инспекционную поездку.

– Приведите его сюда! – коротко приказал он.

В это время Бонапарт оказался не у дел и просто изнывал от скуки. Когда ему предложили поехать в мятежную Вандею командовать пехотной бригадой в Западной армии генерала Оша, самолюбивый корсиканец возмутился: как это так? Его, героя Тулона, искусного артиллериста, пытаются загнать в грязные окопы, чтобы кормить там вшей? Нет, не бывать этому. Сославшись на болезнь, он к месту новой службы не выехал. За дерзкий вызов власти и неподчинение Комитет общественного спасения разжаловал его до генерал-адъютанта (полковника).

Оставшись в одиночестве, без подчиненных, опальный генерал не знал, чем ему заняться, и, как говорят, даже подумывал о переходе на службу к турецкому султану. Его не только понизили в звании, но и вдвое уменьшили денежное довольствие, и теперь денег хватало только на обед в день да чашку кофе.

В это время пребывавший не у дел, в резерве, генерал и познакомился с Терезой Тальен. Он настойчиво ухаживал за темпераментной испанкой, понимая, конечно, что шансов на успех у него не было. В ссылке на острове Святой Елены он вспоминал: «Мадам Тальен была такой хорошенькой, просто прелесть. С какой охотой ее поклонники целовали ей ручки… и все то, до чего можно было прикоснуться губами». Однажды он обратился к ней с необычной просьбой. Мадам Тальен подумала, что ослышалась или что у этого замухрышки от голода крыша поехала. Он попросил ее раздобыть ему… драповые офицерские панталоны. Выполнить такую просьбу даже ей, жене друга Барраса, было почти невозможно, так как столь дорогие штаны выдавались интендантством строго по спискам и только старшим офицерам, находящимся на действительной службе. Но перед прелестной кастилькой открывались двери всех кабинетов. Через несколько дней, принимая в своем салоне «заказчика», эта взбалмошная испанка, нисколько не стесняясь гостей, бросила опешившему, готовому сгореть от стыда коротышке новые панталоны:

– Вот, получите ваши штаны, дружок!

Когда он после долгих ухаживаний попросил ее руки, она рассмеялась ему в лицо…

…По приказу Барраса все бросились искать Бонапарта, но его нигде не было. По одной версии, опальный генерал уже прощупывал почву у роялистов, которым предложил свои услуги, но те якобы не захотели иметь с ним дела. По другой, он узнал в театре Фейду, что роялистские колонны двинулись к Конвенту. Он поспешил в здание ассамблеи, где в тревожном ожидании нервно прогуливался по коридорам. Там его перехватили гонцы Барраса и доставили в штаб на площади Карусель.

– Хотите служить у меня? – как всегда грубо, по-солдатски, обратился к нему Баррас— Даю три минуты на размышление.

– Да, – кратко, по-солдатски, ответил неухоженный коротышка в помятом, крепко поношенном мундире.

«В полночь, – рассказывает в своих мемуарах Баррас, – я располагал точными сведениями о том, что восставшие начнут свою атаку в четыре утра. В моем распоряжении было всего пять тысяч бойцов из всех родов войск. Но у меня еще было сорок пушек, которые находились в Салоне. Охрана при них – пятнадцать человек. Я сказал прибывшему ко мне Бонапарту: “Жаль, что ты не явился ко мне раньше. Нельзя терять ни минуты, немедленно отправляйся за моей артиллерией и притащи эти чертовы пушки сюда, в Тюильри”.

Вместе с ним я послал туда отряд кавалеристов численностью две сотни сабель под командованием молодого офицера Мюрата. Они вовремя привезли орудия. Бонапарт – отличный артиллерист, он все точно рассчитал. Хладнокровно приказал открыть огонь по толпе мятежников, собравшихся у церкви Сен-Рош на улице Сен-Оноре. Крови там пролилось немало. Вот и весь сказ».

И вот этот худышка заставил всех заговорить о себе. Началась его головокружительная карьера. 16 октября он получает звание дивизионного генерала, 26-го назначается главнокомандующим внутренними войсками – вместо Барраса, назначенного директором.

…Определенный судьбой и историей момент встречи мадам Богарне с отважным и решительным спасителем республики приближался – их пути должны были вот-вот наконец пересечься…

Вот она впервые увидела его вблизи. Обратимся вновь к ее «Воспоминаниям»:

«Я сидела у окна, разглядывая в горшочках фиалки, которые хозяйка дома просто обожала.

Вдруг слуга громко объявил:

– Генерал Буонапарте!

Услыхав это имя, уж не знаю почему, я задрожала всем телом – эта дрожь не оставляла меня, когда он приблизился ко мне. Я впилась глазами в этого отважного военачальника, который одержал довольно легкую, убедительную победу над восставшими парижанами. Все молча его разглядывали. Кажется, я первой осмелилась заговорить с ним:

– Мне кажется, генерал, вы наверняка сожалеете о такой кровавой расправе. Если бы вы хорошенько поразмыслили прежде над той ужасной миссией, выполнение которой вы взяли на себя, то не смогли бы не вздрогнуть от возможных ее негативных последствий.

– Вполне возможно, мадам. Но что вы хотите от меня? Военные люди – это бездушные автоматы, которыми управляет правительство по своей воле. Мятежники должны быть довольны, ведь я просто их усмирил. Пусть благодарят меня за то, что я стрелял по ним только картечью. До снарядов дело не дошло. Преподал небольшой урок парижанам. Франция меня не забудет. К тому же, мадам, эти мелкие уличные стычки – лишь первые зарницы моей будущей великой славы.

– Надеюсь, что убитых было не так много, генерал, – сказала я, следя за скучным выражением на его лице. – В результате пролилась французская кровь, и не важно, кому она принадлежала.

– Крови пролилось не так много, мадам, так что не волнуйтесь. В основном в квартале Брут. Однако небольшое кровопускание всегда полезно страдающему пациенту. Все мы – на стороне народа. Жаль, что это понимают далеко не все…»

Она пригласила его сесть на стул рядом с ней. В эту минуту дверь в гостиную отворилась, и в комнату вошли хозяйка с Терезой Тальен. В руках у них были большие подносы с бутылками шампанского в ведерках со льдом и бокалы из сверкающего хрусталя. Слуги за ними внесли еще несколько подносов для гостей. Тереза с бутылкой шампанского и тремя бокалами подошла к Розе. Наполеон привстал, чтобы помочь ей справиться с бутылкой, но она его мягким жестом руки отстранила. Мол, сама все сделаю – не впервой.

– Сидите, сидите, генерал, – сказала она. – Вы наверняка устали после службы, а долг любой женщины – прислуживать отважному воину. Держите свой бокал. А ты, Роза? Да встань ты наконец, поднимись со своего стула, ленивица. Здравицу пьют стоя.

Все трое подняли бокалы.

– За здоровье Барраса! За правительство Франции!

Они дружно чокнулись и выпили.

Тереза налила вновь бокалы до краев.

– А теперь за генерала Буонапарте. Пусть его всегда ведет вперед его счастливая звезда!

Гости поддержали тост. Послышался перезвон хрусталя. Все выпили.

– Ну вот, гражданин генерал, – вновь торжественным тоном сказала Тереза. – Вы теперь с нами, с нами навсегда, единый и неделимый!

– Единый и неделимый! – повторил за ней Буонапарте и, допив свой бокал, улыбнулся.

Он то и дело бросал чувственные взгляды на очаровательную Розу. Ей, конечно, было приятно, что он выделял ее из всех присутствовавших в гостиной обворожительных молодых женщин.

Тереза вновь наполнила бокалы. Поднесла один из трех Буонапарте.

– Нет, нет, – гражданка, – отстранился он. – Мы уже достаточно выпили. К тому же сегодня был трудный день.

– Разве ты не видишь, Тереза, что генерал устал? – вступилась за него Роза. – Ему пора домой, чтобы отдохнуть от своих воинских подвигов.

– Я, конечно, устал, – согласился с ней Буонапарте, – но, глядя на вас, я забываю об усталости.

– Ну, думаю, мы еще увидимся.

– Хочется надеяться на это, – сказал он и, щелкнув каблуками, повернулся и, поклонившись, направился к двери.

Слуги перед ним широко открыли створки.

– Какой странный молодой человек, – томно протянула Роза, когда за генералом затворилась дверь. – Сразу начал говорить о своей великой славе. Думаю, он может пригодиться нам в будущем. Что скажешь, Тереза? Нужно приглашать его почаще.

– Приглашать? Что ты! Нужно сделать его своим, открывать перед ним широко двери всех наших салонов, следить за ним, не спуская глаз, чтобы он не переметнулся от нас на сторону. И тут ты можешь отлично сыграть роль соблазнительницы. Ты заметила, как он глядел на тебя? Говоришь, странный? Но я к его странностям уже привыкла…

17 октября, через двенадцать дней после подавления мятежа роялистов, правительство потребовало принять все меры, чтобы не допустить подобных действий в будущем, и для начала разоружить отряды боевиков двух кварталов – Лепелетье и Театрального, заставить их сдать оружие.

Вот что пишет сама Жозефина в своих «Мемуарах» об этой «кампании разоружения», которая стала поворотным моментом в ее судьбе: «В это время я находилась в Фонтенбло, вся в хлопотах, так как готовилась к переезду. Ко мне вдруг явился чиновник, отвечающий за реквизицию. Я сняла со стены саблю покойного Богарне – на кой ляд она мне? – и протянула ее ему. Откуда ни возьмись, как сокол, налетел на меня Эжен, выхватил из рук отцовскую саблю, с пылкостью четырнадцатилетнего подростка закричал:

– Как это так! Отдать саблю, которую носил отец? Саблю, овеянную славой его воинских подвигов? Ни за что! Скорее я умру!

– Какой шустрый, – улыбнулся комиссар. – Я с радостью оставлю саблю вам, но для этого вам нужно получить разрешение у главнокомандующего.

Тогда я посоветовала Эжену добиться аудиенции у Буонапарте. В тот день отважный корсиканец обедал у Барраса в компании шестидесятилетней “директрисы театра”, в прошлом потаскухи. Его адъютант А. Жюно доложил ему о приходе Эжена. Войдя к ним, мой сын, мой нежный мальчик, так расчувствовался, что разрыдался. Буонапарте был растроган. Он знал, что Эжен – сын близкой подруги Терезы и Барраса, а он теперь был так нужен честолюбивому генералу.