Молчание не есть тишина, тишина не есть молчание, и рассказ Леонида Андреева как нельзя лучше иллюстрирует, сколь громко иногда может греметь невысказанное слово.
Дальше спойлерато.
Фабула основана на реальных событиях, но андреев вдохнул столько деталей в рассказ, что от настоящей реальности он стал уже далёк. Дочка батюшки уезжает в Петербург, потом возвращается и по какой-то неведомой причине ложится в постель, тоскует и молчит. Это первое молчание. Властный батька, вырастивший её в строгости и жёсткости, требует от неё ответа, но не добивается его и в отместку перестаёт с ней разговаривать. Это второе молчание. Когда девушка оканчивает жизнь самоубийством, попадья от горя превращается в немую куклу, которая только и может, что лежать и смотреть в потолок. Это третье молчание. И все эти молчания, плюс невысказанность и недоговорённость, накопившаяся в поповском доме за долгие годы, сливаются в то самое оглушительное молчание, что сводит с ума.
Был ли батька причиной смерти дочери? Или это странное событие в Петербурге так её подкосило? Мы так и не узнаем, что же случилось и покончила ли бы она с собой, если бы отец не стал до неё докапываться. Но даже если бы существовала возможность, что она наложила бы на себя руки, не приставай к ней о. Игнатий, всё равно в её смерти виновен был бы он. Как правильно заметила попадья — дочка-то вся в отца. И даже не в генах тут дело, а в воспитании. Сначала изводил её своей требовательностью, так что она слетела с катушек на вольной житухе в Петербурге и наделала того, что не следовала. Потом, опять же, скопировала батю, когда поняла свой косяк. Замкнулась в своей гордыне, не желала признать ошибку, не смогла отпустить её и жить дальше. Что он поп без исповеди, что дочка такая же, яблоко от яблони. Уж о. Игнатий тут красавчик, без комментариев, описание хоть и даётся скупо, но представляется этот хитрый, властный, неприятный огромный мужичина с точностью до последнего волоска. И сразу вспоминается Василий Фивейский того же Андреева...
Отец Игнатий страшен и тяжёл сам по себе. Пространство рассказа плавится от его плотности. Ступени скрипят, двери сминаются, потолки скребут по густой гриве волос, а стены — по широким плечам. Стоит представить его в комнате, как начинаешь чувствовать лёгкую клаустрофобию. Генератор всего молчания в рассказе — он сам, но он никогда не сможет признать этого, хоть и чувствует подсознательно. Болтает без умолку целый день, а всё ему чудится, что не говорит ни слова. Умершая дочь и умолкшая жена для него не так важны и страшны, как эта подвисшая слепым безмолвием нерешённая загадка, вопрос без ответа, который и тяготит его привыкшую держать всё под контролем душу. Поэтому и после смерти дочери он всё спрашивает, спрашивает, спрашивает её, даже надеется обмануть её. Я старый и слабый, говорит этот человек, способный навалять толпе деревенских гопников одной левой. Ну скажи мне, ну скажи, ну скажи-и-и-и. Как будто дочка действительно может изменить ответ, который он и сам знает. Вот так просто — раз! — и даст ему ни за что ни про что прощение всех грехов совершенно бесплатно, словно он окна у стекольщика поставил, не заплатив.
Самое страшное, что этот холодный, полный безысходности рассказ, иллюстрирует вполне себе христианскую простую истину. Что посеешь, то и пожнёшь. Отцу Игнатию симпатизировать не получается, потому что всё он это заслужил: и поседевшую бороду, и помутнение ума, и следящий за ним портрет и даже то самое молчание. Вот только от осознания этого факта, как и после прочтения большинства рассказов Андреева, легче не становится. Становится только душно и как-то... Тихо что ли.