Пролог

Я расскажу вам эту историю приблизительно в той же последовательности, в какой она приключилась со мной, с моими друзьями и врагами. Разумеется, в те дни у меня не было ни времени, ни желания вести дневник, да и позже было не до того. Добавлю еще, что вся предлагаемая вам история долгое время была засекречена, так что пришлось основательно побегать по инстанциям, пока я не получил разрешения на публикацию своих воспоминаний.

Заранее вынужден попросить прощения у будущих своих читателей за огрехи стиля и некоторую сумбурность повествования. У меня никогда не было достаточно времени, чтобы всерьез заниматься литературой. Лишь теперь, по совету врачей желая отвлечься от своих повседневных забот, я начал вспоминать свои первые шаги в экспериментальной физике. Все началось с автобиографии, которую меня попросили написать для детской энциклопедии. Она получилась несколько большего объема, чем ожидали издатели, и гораздо меньшего, чем хотелось бы мне самому. Редакторы уверяли меня, что отступления и реминисценции, которые я в ней допустил, больше подходят для мемуаров, чем для солидного автобиографического труда. Однако уже то немногое, что появилось в печати, возбудило интерес у беллетристов. Несколько вечеров я провел в компании Берна Кронкорна, который порядком измотал мне нервы, а потом выпустил на экраны пошлейший боевик, где я фигурировал в роли белозубого супермена (слава богу, не под своем именем) с бластером в руке и полуобнаженной красоткой на плече.

После этого я получил необъятный поток зрительских писем, в которых содержались предложения руки и сердца, загадочные полунамеки, требования признать отцовство, просьбы взять с собой в будущие экспедиции и приглашения поохотиться вместе на стилозавров в любое удобное для меня время.

Указанные обстоятельства и заставили меня взяться за перо (вернее, сесть за «роборайт») и рассказать о том, что и как приключилось со мной в стародавние времена, сорок лет тому назад на далекой пустынной планете, которая за прошедшие годы не стала нам ни ближе, ни понятнее. Я вспомнил время, когда мне только-только исполнилось двадцать два года, я едва успел закончить институт и с гордостью носил звание аспиранта на кафедре практической гравитации Института Космоса, вернее, одного из его провинциальных филиалов. Лучшей цели, чем дневник, для такой цели не подберешь. Никогда не любил досужих домыслов, а потому предпочитаю писать о том, что лично видел и слышал.

К сожалению, определенную часть моих записок, содержащую некоторую формулы, их выводы и некоторые теоретические положения, мне пришлось выбросить по настоянию Службы безопасности, кое-что завуалировать, кое о чем – просто умолчать.

К сведению лиц, которые пожелают проиллюстрировать или экранизировать мой рассказ: я никогда не мог похвалиться ослепительной красотой, тем более в юные годы. Нос у меня перебит с пятнадцати лет на одной боксерской тренировке, губы не отличаются ровностью, подбородок безвольный; помимо этого, я всегда сильно сутулился и вообще был изрядным нескладёхой, каким, впрочем, остаюсь и сейчас.

День первый

Сегодня утром опять не идет вода. Все злые, как черти. Громко ругают Стасика с Каином. Они вчера до трех ночи возились с конденсором, гремели ключами, и все впустую. Эдна Салливен громогласно заявила, что во времена ее работы в Бостоне, когда однажды в их квартал не подали воды, она позвонила на работу, – и ей разрешили в тот день не являться.

– Вам следовало бы пожить с полгодика у нас в Баку, – философски заметил Галиб Мусаевич, наш общий шеф и начальник экспедиции, – тогда бы вам пришлось отпрашиваться в те дни, когда вода появляется…

В это время Эдик привез снаружи два ведра снега. За ним приполз Гога с таким же грузом. Они поставили ведра на линолеум прихожей и заморгали фотоэлементами, ожидая дальнейших приказаний. Игорь Петрович Водяницкий, замначальника нашей станции, распорядился опорожнить ведра в бак и топать за новой партией. За полчаса они натаскали и растопили полную бочку. Так что более или менее привести себя в порядок мы смогли только к половине десятого. Но это, конечно, не решение проблемы. Вы не представляете, какое огромное количество воды требуется для комфортного обеспечения десяти взрослых людей. Я-то, конечно, могу прожить без каждодневного двухразового купания, а ведь другие не мыслят себе без этого жизни. Кроме того, чай из снеговой воды – пойло мутное и противное. Кто его знает, что там такое содержится в джейском снеге? Ламарк, правда, уверяет, что в нем нет никаких микроорганизмов и элементов, опасных для жизни. Но сам, тем не менее, вот уже третий день старается обходиться без чая и кофе и усиленно налегает на дефицитный «ананасный нектар», который раньше выдавался только по праздникам, так что с непривычки здорово пьется.

Когда за завтраком я осушал вторую банку, Галиб Мусаевич ни к кому не обращаясь, сухо заметил, что, возможно, скоро придется ввести рационирование напитков. Все сразу враждебно замолчали. Эдна демонстративно поставила свой почти нетронутый запотевший бокал на столик для грязной посуды и вышла, предварительно предложив свои услуги при распределении карточек.

Завтрак продолжался в полной тишине. Сэндвичи с курятиной были неплохими, но овсянка подгорела. Дежурила сегодня Алина, и вид у нее был очень несчастный.

Когда мы уже заканчивали завтрак, в кают-компанию (так мы на морской манер окрестили нашу столовую, она же гостиная) ввалились перепачканные с головы до ног, все в ржавчине и смазке, Стасик с Каином. Их старания восстановить водопровод оказались тщетными. Каин – острый нос, спутанные лохмы на лбу, через два слова «дэвл» – заявил, что проклятая джейская атмосфера за три года насквозь разъела все трубы и прокладки, что надо менять змеевики и вообще всю систему конденсирования, а на станции нет даже лерки. Стасик – рыжая гора добродушия – утвердительно замычал с полным ртом овсянки (он страстно мечтал похудеть и ел только постное, но в каких количествах!), однако «бабуля» погнала их мыться. Это мы ее так между собой зовем, а на самом деле она миссис Уиллс, в девичестве Сильва Адамовна Вартанян, почтенный физик-кристаллолог и магистр наук. И обращаться мы к ней можем разве что на «мэм».

Ламарк предложил связаться с геологами – может быть, у них найдутся запчасти. Но Игорь Петрович заявил, что наши коллеги настолько привыкли умываться снегом, что прекрасно обходятся без душа, а вместо чая по таежной привычке пьют хинин пополам с багульником, отчего проблемы вкуса и аромата их совершенно не волнуют. Сказал он также, что просить помощи у соседей с противоположной стороны планеты – это значит унижать мужское население станции, а до прихода «Босуорта» можно вполне обойтись с помощью Гоги и Эдика. Но тут рассвирепел Джон Кроуфорд и заявил, что не позволит гонять на мороз за водой роботов стоимостью по полмиллиарда каждый, а с ведрами по снежку вполне может пробежаться и молодежь.

– Слуга покорный, когда на дворе под восемьдесят – бегайте сами! – буркнул Каин с набитым ртом.

– Как вы можете так говорить с мистером Кроуфордом, мистер Каин! – всполошилась «бабуля». Она в общем-то неплохая тетка, но боготворит Кроуфорда, который приходится ей дальней родней по одному из мужей. Ему тридцать восемь лет, а он уже доктор наук и лауреат какой-то премии.

– Кому Каин, а кому мистер Эйбл Гаверел! – гневно заявил Каин и вышел из-за стола, демонстративно не убрав за собой посуду.

Счастливчик-Каин! Любого он может послать куда ему вздумается, кроме, разумеется, Галиба Мусаевича, но и сам шеф с ним подчеркнуто предупредителен, ибо занимает «мистер Гаверел» должность столь же почетную, сколь и независимую. Он техник по ремонту и обслуживанию станции, так что проблемы науки и субординации ему побоку. «Каином» же его окрестил Стасик за вздорный характер и паршивый язык, и это прозвище здорово к нему прилипло.

Рабочий день начался поздновато. Мы с Эдной сразу прошли на свои рабочие места за главным пультом. Там яркими огнями горели экраны, а на самом большом из них голубыми и серебристыми рафинадными глыбами отливал и искрился необъятный безжизненный зимний пейзаж планеты Джи-228, которую мы зовем просто Джей.

Джей чем-то смахивает на Антарктиду. Бескрайние иссиня-белые просторы, нагромождение снежно-ледовых торосов, насквозь промороженный и на редкость суровый мир, в котором, в отличие от Антарктиды, не пробудилось и не пробудится ни единого ростка жизни, ни лишайника, ни тем более пингвина. Тяжелый, густой, богатый кислородом воздух за миллиарды лет не породил ничего, кроме бесчисленных бурь с бродячими смерчами да ветров с поземками. На этой планете иногда встречаются странности, как, впрочем, и на любой уважающей себя недавно открытой планете. В частности, некоторых исследователей насторожили упоминания о так называемых Странниках, о которых я подробнее расскажу в свое время. Именно благодаря им нашу станцию снабдили полным комплектом боевого вооружения, с которым все мы более или менее знакомы, но в руки не берем от греха подальше. Но если откровенно, так все эти дробовики и карабины представлялись мне такой жалкой и ненадежной штукой по сравнению с леденящими душу россказнями об этой планете, что мы старались как-то не думать, есть у нас оружие или нет.

Особый интерес на Джей представляет гравитация. Тяготение здесь то выше нормы, то намного ниже, так что первые исследователи возвращались домой с отекшими конечностями. Однако мы все прошли неплохую подготовку, ежедневно по два часа проводим на тренажерах, поэтому нам здесь легче, чем другим. И тем не менее неприятно каждую минуту ожидать «уикэнд», как мы прозвали периоды особенно длительных перегрузок, или редких, но суровых «качелей», от которых не спасают ни ванны, ни терапия, а лишь мысль о том, что рано или поздно всем пыткам приходит конец. А однажды, в том году, тяготение упало так, что это была практически Луна – хоть летай.