– Лев Семенович! Дядя Лёва! Помогите! Пожар! Я не могу выйти! Я в инжекторе! Двери заблокированы! Помогите! Скоро пойдет газ! Дядя Лёва! На помощь! Эй, кто-нибудь! Кто меня слышит? Меня кто-нибудь слышит? Помогите!

Он яростно дергал входную дверь, надеясь лишь на чудо. Потом вдруг замер и прислушался. Из интеркома доносился дружный, истерический гогот, временами переходящий в непристойное хрюканье. Наконец, все еще смеющийся голос Льва Семеновича, с трудом превозмогая судороги, произнес:

– Выходи, чудик, открыто!

Возвращение Козырева в центр управления вызвало новый приступ всеобщего веселья. К счастью, весельчаков было всего двое: Бриль и Смирнитский. Они стояли перед монитором и увлеченно смотрели запись с видеокамеры наблюдения, расположенной в инжекторной.

– Идиоты! – беззлобно прокряхтел Арсений, качая головой. Он уже начал понемногу приходить в себя после только что перенесенного потрясения. – А если бы я в штаны наложил? Где бы вы сейчас искали мне запасные брюки?

– Я бы тебе робу дал, – дядя Лёва даже не пытался скрыть веселья. – Давай иди сюда. Посмотрим на твои приключения!

С трудом подавляя в себе остатки праведного гнева, Арсений присоединился к двум злобным зрителям. Со стороны прыгающий в истерике человечек на экране действительно выглядел потешно. Но у жертвы еще слишком свежи были впечатления от пережитого, чтобы по достоинству оценить всю комичность момента.

– А вот, вот смотри, – заходился в новом приступе Олег. – Куда это он рванул? Арсений, чего это тебя к той стене понесло?

– Я думал, может, там окно, – смущенно признался тот.

Казалось, сильнее смеяться уже невозможно:

– Окно! На минус третьем этаже! – Смирнитский уже буквально ползал от смеха по полу. – Окно! Куда окно? В преисподнюю, что ли?

Лев Семенович начал понемногу успокаиваться.

– Ладно, Арсений, порадовал, спасибо! Ты мне скажи, чего тебя понесло в инжекторную?

– Ну мне же Олег сказал, я и поверил!

– Все верят! – смеялся Олег.

– А ты проходил инструктаж по технике безопасности? И что же? Нарушил все правила, послушался неизвестно кого. Что написано в инструкции? Ты помнишь?

– Никто никогда не помнит! – продолжал гоготать Олег, снова и снова просматривая запись.

– Вход в любые помещения ускорителя без разрешения дежурного инженера строго запрещен! – незлобно возмущался Лев Семенович. – А ты еще собирался что-то там выключить! Ты хоть знаешь, что это был за тумблер?

– Ему еще повезло, что он не успел тронуть этот тумблер! Нет, дядя Лёва, а все-таки хорошо получилось! Я говорил тебе, что нужно включать именно в такой последовательности: сначала радиация, потом пожар!

– Враги, – качал головой Арсений. – Я вот только одного не пойму: зачем потребовался весь этот сложный спектакль с участием Смирнитского? Просто сказали бы мне: «Иди туда!» Я бы и пошел, даже и не заподозрил бы ничего.

– Э, не-е-е! – возразил дядя Лёва. – Мы не садисты. Мы учим людей, воспитываем, а не издеваемся над ними. А смех – это так, приятный побочный эффект. Такой урок запоминается на всю жизнь! Поверь, теперь ты никогда не полезешь туда без разрешения. Каждый раз, когда будешь видеть эту дверь, картинка будет всплывать в голове, как живая. А если бы ты не поперся туда, куда тебя не просили, так ничего бы с тобой и не случилось! Так что это всего лишь урок. Наглядный, полезный и специально для тебя, для твоей же пользы!

– Ты еще молодец, – добавил Олег, – мало кто вспоминает про интерком.

– Да, и не расклеился, – поддержал товарища дядя Лёва, – воспринял адекватно. Знаешь, какие тут истерики бывали. О-о-о! Часами не могли в себя прийти!

Арсений все еще пребывал под впечатлением. Шок он испытал приличный, зато теперь как заново родился. А урок он действительно запомнил на всю жизнь.

Неделя пролетела быстро. Козыреву понравилось работать с дядей Лёвой. Очень скоро тот позволил ему называть себя так. Бриль являлся настоящим фанатом своего дела, а ускоритель олицетворял для него целый мир! Он не представлял своего существования без этого могучего агрегата. Поэтому и к Арсению он отнесся сначала с пониманием, а потом даже с уважением, когда увидел искреннее желание и упорное стремление молодого человека побыстрее всему научиться и сделать работу как можно лучше.

Юноша с удовольствием возился с техникой, выполнял любые поручения дяди Лёвы и как губка впитывал в себя все, что тот говорил. Он вполне освоился в подземном комплексе, чувствовал себя там как дома и даже не боялся заходить в любые помещения, правда, необходимость предварительно получить разрешение он помнил, как «отче наш».

Возиться с железками оказалось гораздо интереснее, чем с бумажками. Козырев еще в институте ощущал особую тягу именно к экспериментальной физике. А тут создавалось впечатление, что ты полноправный властитель над всеми этими сложными и дорогостоящими агрегатами. И они сделают для тебя все, что ты пожелаешь. В пределах своих возможностей, конечно же.

Накануне эксперимента оставалось сделать последнее приготовление – настроить программное обеспечение для контроля хода эксперимента и анализа его результатов. Собственно, настраивать там было особенно нечего, следовало лишь загрузить конфигурационные файлы с дискеты и еще раз убедиться, что программа работает корректно.

Арсений удобно расположился в кресле перед монитором. Достал дискету и приготовился вставить ее в дисковод. Неожиданно ему в голову пришла какая-то мысль. Он встал, подошел к вешалке и снял оттуда свою сумку. Из сумки вынул другую дискету. Сверил конфигурационные файлы, находящиеся на двух разных дискетах. Файлы отличались. Козырев задумался. Приняв решение, он достал из кармана куртки третью дискету, вставил в дисковод именно ее, скопировал файлы на диск. Выбрал в меню пункт загрузки конфигурации, указал путь к скопированным файлам, положил палец на клавишу, еще несколько секунд подумал и решительно нажал Enter.

* * *

К началу собственно измерений установка должна была в течение нескольких дней выходить на заданный режим мощности. Дни текли спокойно и размеренно. Дежурная смена инженеров следила за синхротроном, ученые изредка заходили в центр управления, дабы посмотреть за ходом «нагрева». Арсений в спокойном режиме продолжал изучать особенности работы лаборатории, а заодно ближе знакомился с другими сотрудниками.

Обычно спокойную, в чем-то даже скучную обстановку взорвали первые же результаты измерений. На пятый день эксперимента Цыпкин ворвался в кабинет шефа, тряся перед собой распечаткой свежих данных. Он пребывал в состоянии чрезвычайного возбуждения:

– Станислав Сергеевич! У нас ЧП! Я ничего не могу понять! Это какое-то дежавю, мистификация!

– Ты толком можешь объяснить, что случилось? – Акименко заразился его волнением.

– Если верить здравому смыслу, то быть такого не может, но это есть! Или я сошел с ума!

– Ну рассказывай же, не томи! Что там у вас произошло?

– Конечные результаты в точности повторяют результаты того, самого первого, нашего эксперимента!

– Однако! – шеф возбудился не на шутку. – Интересно! Но ведь так не бывает!

– Правильно, не бывает! Но тем не менее факт остается фактом. Посмотрите!

Акименко взял распечатку и пробежался по ней глазами.

– Вы уверены, что они в точности такие же?

– Естественно, я их тогда на всю жизнь запомнил! Вы же помните, мы ждали совсем других результатов. И вдруг эти. Сколько раз перепроверяли, немудрено запомнить.

Лидер группы немного растерялся. Как же так. Это ж ерунда какая-то. Ни в какие ворота не лезет. Что бы ни делали, получаем одно и то же. Но как бы там ни было, нужно срочно разбираться. Он приказал Цыпкину:

– Вот что, через полчаса собери-ка всех в помещении пультовой. Обеспечь присутствие Бриля и Козырева. Посмотрим, что за чудеса там у вас творятся!

Искусно имитируя служебное рвение, Сергей Львович убежал исполнять поручение, а Акименко сел за стол и глубоко погрузился в свои мысли. Серия неудач серьезно подорвала его авторитет в научных кругах, но это было не самое страшное. Страшнее было то, что он начинал терять веру в себя. Казалось, что он бьется головой об стену, а стена эта настолько крепка, что даже не замечает его усилий. И он был не один, он отвечал за целую лабораторию, вел за собой людей, которые по его вине безуспешно бились об ту же непрошибаемую стену. В институте и так уже остались только самые верные и преданные ученые, потерять их означало прекратить существование лаборатории. Столько выдающихся умов до него руководили ею, создавали и развивали, вкладывали в нее свой талант и свои силы. А что ему, неужели суждено стать могильщиком? И мысль эта была невыносимой.

Коллектив озадаченных единомышленников в составе Акименко, Цыпкина и Бриля всеми силами пытался вникнуть в смысл произошедшего. Они стояли кучкой у монитора одного из рабочих мест в центре управления. Того самого рабочего места, на котором Арсений несколькими днями ранее настраивал программное обеспечение. Козырев же спокойно сидел в одном из кресел и, казалось, мало интересовался происходящим.

– Та-а-а-к… – задумчиво произнес Станислав Сергеевич. – Действительно, прямо как под копирку!

– О чем я и говорил!

– Результаты выглядят невероятными! Ну, и какие у кого будут мысли?

Обалдевшие коллеги лишь пожали плечами.

Внезапно у Акименко появилось предположение:

– Интересно, Лёва, а ты чего это такое настраивал?

– Чего принесли, то я и настраивал. Что ты, Стас, меня первый день знаешь? У меня с этим строго!

– А ну дай чего тебе принесли…

– Вот, пожалуйста, смотри! – Бриль открыл синюю папку. – Дату видишь? Подпись видишь? Заглянем внутрь: каждый листок подписан. Подпись узнаешь свою? Серега, а ты свою узнаешь?

– Так-так-так, интересно! Ну-ка позвольте поближе. – Цыпкин взял папку из рук Акименко. – Станислав Сергеевич, так это ж… Это ж не те параметры! Это параметры того самого, первого, эксперимента. Так чего ж мы удивляемся, что результаты такие же получаем?

Одновременным, синхронным движением все трое повернулись в сторону Арсения. Тот продолжал сидеть в кресле с невозмутимым видом.

– Решительно ничего не понимаю! Козырев, извольте объясниться! – шеф всерьез разозлился.

Его эмоциональная реплика на состояние Арсения никоим образом не повлияла. Тот ответил спокойным, обреченным голосом:

– Я взял папку с параметрами первого эксперимента. Вон они все в шкафу стоят свободно. Листы, конечно, подписаны, но папка-то не прошита. Поэтому я вынул листы из той папки и вставил в эту, а листы из этой папки вставил в ту. Вот и все.

– Но зачем? – Акименко пребывал в шоке.

– Я хотел повторить эксперимент со старыми параметрами. Убедить в этом вас мне бы не удалось, поэтому я и придумал вариант с подменой.

– Ну знаете… – от возмущения Станислав Сергеевич не знал, что и говорить. – Это уже просто ни в какие рамки не вписывается, вот ведь как!

Он ходил по комнате из угла в угол и только периодически разводил руками.

Цыпкин отрывался от души, крича на Арсения благим матом:

– Как это понимать, безмозглый молокосос?! Ты вообще понимаешь, чего творишь, в общем-то случае? Да ты кем здесь себя возомнил? Ты наплевал на всех, ты труд огромного коллектива вот просто так взял и спустил в унитаз!!!

Козырев молчал. Бриль сел за свой пульт и отвернулся от всех. Он ненавидел подобные истории, не мог переносить их буквально на физическом уровне, потому и предпочитал сложные механизмы обычному людскому общению.

– Арсений, хотелось бы услышать от тебя более вразумительные объяснения, – Акименко грозной скалой нависал теперь над провинившимся сотрудником.

– А что тут объяснять, Станислав Сергеевич? Ответственность целиком на мне, я данный факт признаю, и более мне добавить ничего. Разве что кроме… В общем, я бы предложил не прекращать эксперимент, я верю в Стандартную модель. Можете меня уволить или даже убить, но я сделал то, что сделал. Исправить ситуацию сейчас уже невозможно!

– У него еще хватает наглости что-то предлагать! – вновь завелся Цыпкин. – Да тебя на пушечный выстрел теперь никто не подпустит к установке! Да тебя тут больше никто и никогда даже слушать не станет! И не только тут, а вообще нигде! Все, забудь про науку! Ты кончился, придурок, ты кончился как ученый, даже еще не начавшись!

Козырев ничего не ответил.

Акименко тоже хранил гробовое молчание. Он сел на диван, взял в руки журнал. Какое-то время листал его с невидящим взглядом, затем и вовсе закрыл, свернул трубочкой. Локти поставил на стол, журнал между правой и левой рукой образовал некое подобие полочки, на которую шеф положил свой подбородок и замер. Несколько минут он сосредоточенно смотрел в одну точку. Потом медленно произнес тихим, едва слышным голосом:

– Завтра я уезжаю на неделю в Швейцарию. Эксперимент продолжать как ни в чем не бывало. Никому ничего не предпринимать! Разбор полетов после моего возвращения. И чтобы об инциденте знали только присутствующие!

– Какой смысл продолжать эксперимент? – удивился Цыпкин. – Эти данные у нас уже есть!

– А какой смысл его прекращать? Так или иначе, но эксперимент идет. Дадут ли нам организовать новый? Сомневаюсь… а к вам, Сергей Львович, у меня еще будут вопросы по возвращении. Как так получилось, что эксперимент готовится по неверным параметрам, а вы – тот, кто за него отвечает, – про то ни сном ни духом?! И Козырева, кстати сказать, я тоже вам поручал, вот ведь как! Арсений, безусловно, виноват, но имейте в виду, с вас тоже никто ответственности не снимает!

* * *

Как ни старайся скрыть провал столь крупного эксперимента, а шила в мешке не утаишь! Вскоре вся лаборатория, да что там лаборатория, весь институт обсуждал произошедшее.

В тот же вечер Козыреву позвонил Малахов. Он был явно расстроен.

– Арсений, скажи мне, милый друг, что там у тебя случилось? Мне звонил Акименко, ты даже не представляешь, что мне пришлось от него выслушать!

– Ну значит, вы уже все знаете.

– Да, но мне все ж таки хотелось бы услышать и твою версию.

– Моя версия ничем не отличается от официальной.

– Что-то тут не сходится, мой мальчик. Во-первых, я слишком хорошо тебя знаю. А во-вторых… – Малахов замолчал.

– Что во-вторых? – Арсений явно заинтересовался.

– Скажем так, – после паузы продолжил профессор, – из того, что я слышу, не может следовать то, что я вижу.

– Что там, расскажите! – Козырев понял, что учитель имел в виду свои особые способности, а подобное сообщение не могло оставить его равнодушным.

– Не знаю, Арсений, что ты там задумал и в какие игры играешь, но после окончания эксперимента я жду тебя в гости!

Малахов положил трубку.

Родители оптимизма не добавляли. Акименко звонил и им тоже. Они, конечно, готовы были во всем поддержать своего сына, но тот замкнулся в себе, ничего обсуждать не желал и ни на какие вопросы не отвечал. После нескольких безуспешных попыток достучаться до Арсения они отстали.

В институте он чувствовал себя изгоем. Никто ему явно ничего не высказывал, но не заметить подобные изменения в отношении все равно невозможно. Лена оставалась единственным человеком, которого, казалось, происшествие нисколько не расстраивало и которая совершенно не изменила своего к нему расположения. Он старался появляться на работе как можно реже. Когда приходил, много времени проводил в центре управления, наблюдал за ходом эксперимента. Кроме него, похоже, происходящее на ускорителе никого больше не интересовало. Все остальное время своего присутствия в институте он с удовольствием общался с верной подругой.

Акименко задержался на пару дней в Швейцарии и появился в институте лишь в среду. Часа два у него ушло на то, чтобы разобрать накопившиеся мелкие текущие вопросы. Сразу после этого он попросил Валю:

– Пригласите, пожалуйста, ко мне Цыпкина и Козырева. Пусть зайдут минут через пятнадцать.

Коллеги явились порознь, но почти одновременно. Арсений принес какие-то бумаги и положил на стол перед Акименко.

– Что это? – шеф устало перебирал руками стопку листков с многочисленными таблицами.

– Это результаты эксперимента. Те, которые успели собрать и обработать по состоянию на вчерашний вечер.

Станислав Сергеевич посмотрел на Цыпкина. Тот недоуменно пожал плечами. Шеф снова перевел взгляд на Арсения.

– Результаты полностью подтверждают предсказания Стандартной модели. Есть, конечно, небольшие отклонения. В пределах погрешности измерений. Нужно дождаться завершения эксперимента, чтобы утверждать окончательно. Но уже сейчас не остается сомнений: мы у цели!

– Бред какой-то, – прокомментировал Цыпкин. – Очередные инсинуации!

Акименко тщательно изучил бумаги. Слова молодого сотрудника вроде бы подтверждались. Оставалось непонятным, каким образом такое могло случиться. Акименко устроился в кресле поудобнее и вопросительно уставился на Козырева:

– Ну-те’с, внимательно слушаем.