В Москве ему доводилось бывать однажды в далеком детстве. Куда-то они ехали с родителями, куда-то спешили. Воспоминания о той поездке остались очень скудные и какие-то неточные, размытые. Помнил лишь Горский толпы народу, среди которых он удачно лавировал с papa et maman. Помнил запруженные экипажами улицы. Помнил… а впрочем, больше он ничего не помнил.

– Этак, господа, у вас может сложиться неверное впечатление о нашей красавице-Москве, – озабоченно заявил старичок с козлиной бородкой, что сидел рядом.

– Не беспокойтесь. Красоты Белокаменной мы с женою уже имели счастье оценить, – успокоил его флегматичный брюнет, улыбнувшись благоверной.

– Это правда, – пропищала барыня. – Москва на редкость хороша!

– Хорошо, что вы у нас бывали, – гостеприимно потер руки старичок. – А вот вы, молодой человек, полагаю, у нас впервые. Вы так внимательно всё рассматриваете.

– Да, впервые, – Антон Федорович оторвался от окна и откинулся на серую спинку дивана второго класса.

– Тогда непременно советую вам прогуляться по Тверской, посидеть в Александровском саду и посетить соборы Кремля.

– Увы, у меня будет очень мало времени. Чем-то придется поскупиться.

– В таком случае сразу отправляйтесь в Кремль! – участливо посоветовал москвич.

Горский благодарно кивнул. Времени у него будет и впрямь в обрез. Уже без двадцати три пополудни он должен быть в купе первого класса Сибирского поезда.

Кондратий Яковлевич позаботился о том, чтобы его подопечному комфортно ехалось до самой Маньчжурии. До Москвы билет первого класса достать не удалось – много мест выкупили в Курске. Пришлось довольствоваться вторым. А вот в Дальний прикомандированный судебный следователь поедет по высшему разряду. Воскресенский зарезервировал для коллежского секретаря Горского первый класс. Выдал 100 рублей путевых. Заверил, на всю дорогу хватит, а уж по приезде ему предоставят казенную квартиру (или даже дом). Все-де в курсе, все о его прибытии извещены. Забота Кондратия Яковлевича искренно трогала. Не видел Антон Федорович в ней и доли злого умыслу.

Поезд между тем тихой сапой дополз до Курско-Нижегородского вокзала. На перрон высыпали толпы народу. Носильщики тотчас предлагали свои услуги, выхватывая из рук прибывших саквояжи, кофры и портпледы.

Горский не спешил. Надев утепленное пальто, кожаные перчатки и водрузив на остриженную голову фуражку, он вышел из вагона. Проводник пожелал ему счастливого пути, а старичок-москвич предложил свои услуги в качестве чичероне. Не иначе как рассчитывал добраться до дома за чужой кошт. Горский вежливо отказался.

Получив свой большой черный чемодан, он, наконец, осмотрелся. Не так давно перестроенный вокзал коллежского секретаря не впечатлил. Киевский побольше будет и посимпатичнее. Залы просторные, светлые, но что-то не то. Публика здесь очень мрачная. Много подозрительных личностей слоняется – того и гляди обворуют. Рука сама собою вцепилась в чемодан, другая – судорожно проверяла, на месте ли бумажник. На месте.

Первым делом молодому путешественнику потребно было выкупить билет в тот самый Сибирский поезд. Очень кстати пришлось то обстоятельство, что в Дальний поезда отправлялись именно с Курско-Нижегородского вокзала. Дождавшись своей очереди в кассе, Антон Федорович любезно улыбнулся угрюмому служащему.

– Добрый день! На фамилию Горского из Киева был резервирован билет первого класса на Сибирский поезд.

– Из Киева?.. – недоверчиво переспросил мужчина с усталыми глазами по ту сторону окошка.

– Именно.

– Горский?.. Ага, есть такой Горский. До Дальнего изволите?

– Всё верно, – обрадовался Антон Федорович. Тотчас же его поджидал первый неприятный сюрприз.

– Извольте. С вашего благородия 165 рублей.

– 165?.. – ахнул киевлянин. – Но мне сказали, что хватит сотни… Вы не ошиблись?

– За сотню идет второй класс. Но там билетов, увы, нет. Есть третий за 64, если желаете, конечно. Но я вам не советую. Третьим в основном унтеры с прислугой едут да всякая шушера.

– Пусть будет первый, хорошо, – смирился коллежский секретарь. С собой он взял скопленные 200 рублей. На первое время должно хватить. А там следовательское жалованье с квартирными и столовыми в 120 рублей. Так что всё будет хорошо. Отсчитал 165 целковых, протянул в окошко.

Служащий брать деньги не спешил. Привстал, точно разглядывая антоновские ботинки.

– Чемоданчик ваш? – строго спросил он.

– Мой.

– Фунтов 40, не меньше.

– Где-то так, – согласился Антон Федорович.

– Тогда еще плюс 10 рублей за багаж. Копейки отбросим. Итого с вас 175 рублей.

Мрачнее тучи Горский протянул служащему еще одну «красненькую». Видя недоумение пассажира, кассир положил перед коллежским секретарем занимательный справочный бюллетень. Из аккуратной и ясной таблички следовало, что билет первого класса до города Дальнего действительно стоил 165 рублей, второго – 100 рублей и 80 копеек, третьего – 64 рубля и двугривенный. Кроме того, за каждые 10 фунтов багажу предусматривалась дополнительная плата в размере 261,1 копейки. Но, что̀ самое замечательное, поезд этот был отнюдь не скоростным – прибывал в Дальний через 16½ суток, тогда как скорый преодолевал то же расстояние тремя днями ранее! И стоил на порядок выше. За тот же первый класс Горскому пришлось бы отдать на сто рублей больше. Время – деньги.

Впрочем, получив на руки билеты, Антон Федорович несколько приободрился. Скоро он отправится в неведомый для себя край. А деньги… деньги – субстанция переменчивая. О них не стоит беспокоиться.

Однако расход едва ли не половины всех сбережений еще в Москве наводил коллежского секретаря на размышления о предстоящей экономии. Мало ли что еще в дороге произойдет?

Следующая финансовая трата случилась через несколько минут после покупки билета: полтинник ушел на камеру хранения, куда Антон Федорович снес свой большой черный чемодан. Гулять по Москве без оного будет, несомненно, сподручнее.

Выйдя из белоснежного двухбашенного здания, Горский попал на площадь, плотно уставленную пролетками. Сотни извозчиков дружными рядами выстроились перед вокзалом, ожидая своей очереди. Стоило Антону Федоровичу остановиться, как ему тотчас предложили прокатиться с ветерком.

– Залезай, барин! Не робей! – убеждал первый в череде извозчиков. – Куды нужно? На Красную? В соборы?

– Как узнал? – изумился коллежский секретарь, совершив серьезную ошибку для приезжего: сел в пролетку, не договорившись о цене.

– Сразу видно – их благородие нездешний. Замест Георгия у вас на пуговках тужурки какой-то архангел. Да и глазенки вылупили, точно цыпленок. Хоша в Москву все с такими очами приезжають. Ну и главное: без чемодану.

Горский подивился столь наблюдательному вознице. Пальтишко застегнул. Не потому, чтобы киевскую тужурку скрыть, а только из резону согреться – мороз в Первопрестольной стоял знатный. Ну да ничего, успокаивал себя коллежский секретарь, в Маньчжурии климат много мягче. Как бы и это утепленное пальтишко не понадобилось.

Глядя на запруженный Земляной Вал, возница от души чертыхнулся:

– Вот же, …! Придется через Воронцово поле ехать.

– Что же в этом плохого? – полюбопытствовал Антон Федорович.

– А то, вашабродь, что за Воронцовым полем Хитровка починается…

– Вот и славно, – как ни в чём не бывало отозвался Горский. – Там, пожалуй, интересней Кремля.

Возница посмотрел на коллежского секретаря как на умалишенного, но огрызнуться не посмел.

Вскоре они пересекли Покровский бульвар и покатили по Подколокольному переулку. А вот и добрались до Хитровской площади. Ничего такого страшного в этой площади не было. Обычные торговые ряды, разносчики, бедняки, бедняки, бедняки. Несмотря на довольно раннее время, много пьяных. Много детей. Вот один мальчуган лет семи увязался за пролеткой, тянет Горскому картуз, милостыню просит. Антон Федорович как поглядел на босёнка, так сразу сердце защемило: у мальца того вместо одного глаза зияла дыра…

Сжалился молодой чиновник, кинул бедняге полтинник – сдачу из камеры хранения. Мальчонка монету тотчас в кулачке зажал, благодарственно поглядел на Антона Федоровича и умчался со всех ног прочь.

Видевший всё извозчик горестно вздохнул.

– Зря вы ему дали, барин…

– Это почему же? Видал, он без глаза? А такой маленький.

– Дык они нарочно таких малых берут, да глаза им колют, кабы больше подавали.

– Да ну!.. – не поверил Горский.

– А то! На таких милосердных, как вы, рассчитано. Чем дитя увечней, тем лучше для гешефту.

– Кто эти мерзавцы, что детей калечат?

– Вестимо: фартовые. Много каторжников. Их тут видимо-невидимо. Вечером вообще караул! По всей Хитровке кабаки с «малинами». Чистому люду здесь делать нечего.

– А как же полиция? Там же была пожарная каланча! Я видел! Стало быть, и участок.

– Что полиция? – скривился извозчик, выезжая на Варварку. – Полиция старается их не замечать. У них с фартовыми всё договорено, обо всём условлено. Что̀ можно, а что̀ нельзя. Часть слама им идет, вот и весь коленкор.

Горский укоризненно покачал головой, возница недобро усмехнулся.

На Красной площади пришло время прощаться, оплачивать проезд.

– С вас, благородие, рупь с пятиалтынным, – уверенно заявил возница, остановившись у Покровского собора.

– Сколько?..

– Это вам Москва, любезный барин! Привыкли у себя в губернии за двугривенный по городу колесить. Тут у нас иной масштаб, понимаете ли.

«Это какой-то грабеж средь бела дня», – подумал Горский. Карманные «Павел Буре» показывали полдень. На Спасской башне Кремля ударили куранты, зазвучал мелодичный марш Преображенского полка.

Вдоволь нагулявшись по Красной площади, Тверской, Александровскому парку, Успенскому, Архангельскому и Благовещенскому соборам Кремля, юноша вернулся на Курско-Нижегородский вокзал… всего за полтинник!

В половине третьего коллежский секретарь расположился в маленьком двухместном купе первого класса Сибирского поезда и с нетерпением ожидал, кто будет его попутчиком в течение ближайших шестнадцати дней. Мягкие плюшевые диваны, золотистые стены, вычищенные ковры, газовое освещение – интерьер вагона вполне соответствовал затраченным средствам. Единственно, что̀ удручало, так это крохотные размеры отделения, в котором он имел счастье находиться. Ширина его едва ли превышала два аршина, из которых половину занимал самый диван. Над ним – второе спальное место, взобраться на которое можно было при помощи складного столика у окна. Белоснежная скатерть, электрическая лампа с абажуром, расшитая занавеска – при всей существующей тесноте создавали атмосферу непередаваемого уюта. В итоге Антон Федорович пришел к выводу, что так много лучше, нежели в четырехместных, но более просторных купе. Особливо при вояжах парой.

За несколько минут до отбытия по коридору прошел проводник, предлагая провожающим покинуть вагон. Горский понял, что ехать ему предстоит одному. Такое обстоятельство его нисколько не огорчило, напротив – одиночество лучше всего помогало разобраться в самом себе и поразмыслить над будущим.

4. Попутчик

Кондуктор забил в колокол. Раздался протяжный свисток. Поезд должен был тронуться с минуты на минуту. В этот момент некто успел запрыгнуть в вагон.

– Уф! Слава Богу, успел! – выдохнул чей-то молодцеватый баритон.

– Прошу, располагайтесь! – любезничал кондуктор.

Шестое чувство подсказывало Горскому, что незнакомец сейчас войдет в его купе. Так оно и вышло. Перед Антоном Федоровичем возник невысокий субтильный офицер флота с пышными венгерскими усами и элегантными саквояжами в каждой руке. Брюнет в серой нестроевой шинели-пелерине и черной фуражке приветливо поздоровался:

– Честь имею. Лейтенант Унгебауэр! – кивнул он.

– Коллежский секретарь Горский, – поднялся Антон Федорович и чуть было не упал – поезд тронулся.

Легко закинув саквояжи на сетки для ручной клади, офицер флота с интересом воззрился на Горского.

– А где же ваши вещи?

– Мой чемодан слишком тяжел – пришлось сдать в багаж.

– Вот это правильно! В иной раз непременно возьму большой чемодан. А то, знаете ли, осточертело с двумя саквояжами. Коромысла не хватает для потехи! – попутчик весело хохотнул. С чувством юмора у него было всё в порядке.

– Вы, я гляжу, не впервой катаетесь, – осторожно резюмировал коллежский секретарь.

– Лишь второй раз. Из отпуску возвращаюсь, – охотно пояснил лейтенант, снимая шинель. Под черным двубортным укороченным пальто позвякивал кортик.

– В Порт-Артур?

Унгебауэр на мгновение замер. Едва заметная грусть промелькнула в его глазах.

– Нет, в Дальний.

– В Дальний?.. Как славно! Мне тоже в Дальний! Но, насколько я осведомлен, Дальний – порт коммерческий и…

– Вы правы. Крейсеров и миноносцев там нет. Нет и канонерок. Зато есть Управление Морского пароходства общества К.В.ж.д., где я служу помощником управляющего. Ходим во Владивосток, Нагасаки, Шанхай, Фузан. Я лично курирую сообщение с Порт-Артуром и Чифу. Но когда управляющий уходит в отпуск, вся власть переходит в мои руки. И вся ответственность.

– А на боевой корабль вам не хотелось?

– А вы как думаете?

– Думаю, хотелось.

– Вот вы сами себе и ответили, господин коллежский секретарь.

Горский понял, что затронул больную тему. Лучшим выходом было перевести разговор в нейтральное русло, но Антон Федорович отчего-то медлил. Возможно, ему хотелось получше разглядеть незнакомого человека.

Лейтенант с немецкой фамилией ушел, что называется, «в себя». Закинув ногу на ногу, он достал портсигар, намереваясь закурить.

– Вы курите? – очнулся вдруг Унгебауэр.

– Нет.

– Тогда я лучше выйду в тамбур.

Горскому офицер понравился. Сангвинический склад характера предвещал нескучное путешествие, а тот факт, что лейтенант служит в Дальнем – полезные беседы.

Вернулся Унгебауэр с улыбкой. Сел рядом, поглядел в окно, затем на коллежского секретаря.

– Вы, стало быть, в Квантун впервые едете, господин… простите, запамятовал.

– Горский.

– Да-да. Господин Горский.

– Вы можете звать меня Антон Федорович.

– Рад знакомству! Демьян Константинович, – попутчики пожали руки. – Так что же, Антон Федорович, насчет Квантуна?

– Как вы догадались?

– Пальтишко у вас весьма хиленькое для Маньчжурских зим. Сам на те же грабли наступил в первый раз.

– А я слыхал, зимы там много мягче наших…

– Дело в том, что Квантунская область лежит в поясе муссонов. Летом с океана приходят обильные осадки, жары стоят невообразимые. В июне до 28 градусов по Реомюру доходит! Порой и тайфуны наблюдаются. В особенности весной и осенью, когда происходит смена океанических муссонов на континентальные. Зима поэтому сухая, ясная и дьявольски холодная. Несмотря на минус 5–7 градусов, реже 10–14, пробирает до костей. Сугубо из-за ветра.

– Вот как? Буду знать.

– Там вообще всё по-другому…

В купе вошел дородный обер-кондуктор. Представляться не стал, лишь хитро улыбнулся и, поправив мерлушковую бадейку, попросил предъявить билеты. От простых кондукторов его отличал щеголеватый вид, белая окантовка черного мундира и витые красно-белые погоны-галуны.

– В обоих торцах вагона имеются уборные, в коридоре можете ознакомиться с расписанием. Если что-то необходимо, вот электрический звонок, при помощи которого вызывайте кондуктора, когда вам понадобится – он всегда в своем купе. Следом за нашим – салон-вагон. За ним – вагон-ресторан. Имеется одна ванна. Следующая крупная станция – Тула. Стоим два с половиной часа. Прибудем в начале десятого вечера. Счастливого пути, господа!

Обер-кондуктор отсалютовал и удалился. Буквально следом возник его подчиненный: кондуктор-проводник.

– Желаете чего, господа? – услужливо осведомился мужчина с лукавым прищуром. – Может быть, чаю?

– Не знал, что теперь чай в купе подают, – подивился Антон Федорович. В киевском поезде он несколько раз выходил в кубовые, чтобы набрать кипятку.

– В нашем поезде можно-с, – гордо подтвердил служащий. – Принести?

Пассажиры от чаю отказались.

– Если хотите, можете погасить свет. Вот здесь, – не отставал проводник.– В вагоне водяное отопление, поэтому даже если похолодает, не замерзнете. Да и, кстати, с помощью вот этой легкой раздвижной двери можно объединить два купе в одно большое.

Оба путешественника ехали поодиночке, поэтому объединять купе резонно не стали. Поняв, что получить с молодых людей чаевые не удастся, кондуктор направился дальше.

– Они, кажется, не дали вам досказать… – возобновил разговор Горский.

– О, про Квантун я могу говорить долго! – в глазах Унгебауэра сверкнули искорки. – Это, знаете ли, моя любовь.

– Несмотря на его климат?

– Климат – пустое! Надел шинель, и дело сделано! Там иной жизненный уклад, иная философия, там всё иное…

– Стало быть, вам наскучило в России?

– Там тоже Россия! Не забывайте! – ревностно воскликнул Демьян Константинович.

– Да, конечно. Просто мне с трудом верится, что за несколько лет из китайской провинции возможно сделать русскую губернию.

– Вы сможете в этом убедиться лично!

Поезд набрал ход, вагон затрясло.

– Отчего вы не снимете кортик? – поинтересовался Антон Федорович.

– Знаете… офицер флота всегда должен носить кортик. При парадной форме – палаш. Без кортика дозволяется быть только на корабле. И то за исключением вахтенного.

Горский почтительно кивнул.

– Тут дело даже в какой-то традиции… Моряки люди очень суеверные. Офицеры всегда сходят с корабля и заходят именно при кортике. Вот и я поехал в отпуск с кортиком, оставив дома палаш.

– Как интересно. Вот гляжу я на вас, Демьян Константинович, и спрашиваю себя: отчего я не служу во флоте?

Унгебауэр искренно улыбнулся, польщенный комплиментом.

– Что-то я проголодался! – заявил он. – Антон Федорович, не составите мне компанию в ресторане?

– С удовольствием. У самого живот урчит.

Миновав пустой, но очень уютный и роскошный салон с сафьяновыми диванами и креслам, ломберными столами с сукном для карточных игр и столиками с шахматами, с библиотечным шкафом и газетницами, часами и барометром, попутчики оказались в невзрачном вагоне-ресторане, напоминавшем дешевую столовую на уездной станции. Мещанская мебель, прочные, но убогие стулья, белые казенные скатерти, пыльные шторы. Определенное оживление вносило стоявшее в углу пианино, но без тапёра и оно выглядело сиротливым и забытым. За дальним столом возле большого прямоугольного зеркала (еще одно убожество) сидело трое мужчин, все в дорогих тройках. Обсуждали коммерческие дела, пили вино. Расположившись по другую сторону, Горский с Унгебауэром принялись изучать меню. К ним тотчас подбежал официант в белом переднике, разложил куверты.

– Что посоветуете, любезный? – спросил у служащего лейтенант.

– Ростбифы очень сегодня хороши-с.

– Две штуки! Щи есть?

– Есть. Изволите?

– Непременно и обязательно! К ростбифам, пожалуйста, французскую булку. К щам – ржаной.

Официант кивнул, быстро записывая карандашом.

– Теперь… штоф водки.

– Я не пью, – заранее предупредил Горский.

– Жаль, – вздохнул Унгебауэр. – Тогда графинчик.

– Не много ли? – усомнился коллежский секретарь.

– В самый раз! Вечер долгий, мы никуда не торопимся.

– Вам виднее, – пожал плечами Антон Федорович.

– Что-нибудь еще? – спросил официант у Унгебауэра.

– К водочке, разумеется, ветчинки, язычку… И непременно с хреном!

– А вам, сударь?

– Мне телятину со сдобной булкой и клюквенного квасу, – заказал Горский на 65 копеек. На сколько заказал лейтенант, Антон Федорович не хотел и думать.

Первым делом официант принес графинчик водки. Унгебауэр ждать не стал: тотчас налил рюмку.

– Твое здоровье, Антон Федорович! Позволь на «ты». За знакомство, так сказать…

Ухнул, скривился.

– Я вот всё говорю, говорю, а про тебя толком ничего и не знаю, – Демьян Константинович, казалось, только теперь решил как следует присмотреться к собеседнику. – Какими судьбами в Дальний? В опалу попал?

– Напротив – пошел на повышение. Начальник мой похлопотал за меня.

Унгебауэр прыснул.

– Значит, надоел ты своему начальнику, коли он тебя в Квантун сбагрил!

– Вовсе нет!..

– Знамо дело: подсидел, поди, своего шефа, вот он тебя и спровадил за тысячи верст. На другой конец Империи, хе-хе!..