Порядка пяти часов заняла переправа. Еще засветло причалили к станции Мысовой Забайкальской области, а еще через полчаса Горский с Унгебауэром сидели в буфете и пили чай, поглядывая за вещами. К местным артельщикам – поголовно бывшим каторжным – доверия было мало.

– Жизнь здесь адская, должно быть, – предположил Унгебауэр. Трезвый лейтенант производил самое благоприятное впечатление, в отличие от своего порочного антипода.

– Отчего же? Здесь очень мило: леса, свежий воздух! Природа – просто дух захватывает!

– Что природа, когда вокруг одни каторги? Куда, думаешь, беглым податься? Здесь и ошиваются, в окрестностях. Очень тут неспокойно. Как давеча на Байкале.

Точно в подтверждение его слов из лесу раздался выстрел.

– Убили кого-то… – сглотнул Горский.

– Вряд ли, – зевнул морской офицер. – Должно быть, кто-то из местных стрелял. Для острастки. Так порой делают перед тем, как запереть ворота на ночь.

Вагоны составили довольно быстро. Вернувшись в собственное купе, Горский испытал неприятное дежавю. Ему хотелось поскорее покинуть эту осточертевшую комнатушку с плюшевым диваном и поселиться, наконец, в нормальном доме. Единственное, что приятно удивило, так это то, что оба спальных места были аккуратно застелены свежим бельем.

Верхнеудинск проехали ночью. Оба товарища к тому времени мерно посапывали – день для них выдался долгий и, как сказали бы физики, энергозатратный.

К концу двенадцатого дня добрались до Читы. Ночное прибытие создало массу хлопот станционному коменданту. Ему пришлось вызывать дополнительный взвод солдат. Места здесь крайне опасные, чистую публику необходимо строжайше оборонять. Тем паче, в одном из вагонов ехал генерал из Петербурга. Обо всем этом Горскому и Унгебауэру поведал осведомленный кондуктор.

В Чите стояли очень недолго и вскоре двинулись дальше. На Яблоновый хребет в помощь основному паровозу пришел еще один – сзади. С горем пополам вскарабкались.

Приближалось важное место Великого Пути: Китайский разъезд. Здесь железная дорога раздваивалась. Один из путей вел на Нерчинскую каторгу, другой – пересекал левый приток Амура – Ингоду – и уходил прямиком на Китай. Туда-то наш состав и свернул.

Леса засим закончились. Им на смену пришли степные равнины с их узкоглазыми кочевниками.

На стыке тринадцатого и четырнадцатого дней (по харбинскому времени, которое опережает петербургское на 6 часов и 24 минуты) поезд остановился на многолюдной станции Маньчжурия. Отсюда начиналась совсем иная, Маньчжурская железная дорога, а посему путешественники повинны были сменить поезд.

Тут-то и начались неприятности…

7. Поднебесная

Впервые в жизни Горский оказался за границею, и впервые в жизни он видел так много китайцев. Ночь в своем апогее, а народу – точно в воскресный день на Крещатике. Кто-то что-то несет, кто-то кого-то обгоняет. Суета жуткая. Повсюду маячат длинные косы. Наверное, ни в одной стране мира мужчины не отращивают эдак волосы.

– Вот она – Желтороссия! – иронично воскликнул Унгебауэр, глядя на фраппированного Горского.

– Какая к черту Желтороссия? Тут Русью и не пахнет, – перефразировал классика киевлянин.

– Как будто нет? Разве? Все начальники станций русские, солдаты – русские, коммерсанты – и те поголовно наши русские! Подданные Государя Императора.

Сколько ни убеждал Демьян Константинович товарища, признавать Маньчжурию Желтороссией Антон Федорович наотрез отказался.

Поезд на Дальний по причине задержки Сибирского состава отложили на то же время следующего дня – без десяти час пополудни. Надо заметить, что последующие даты и часы будут представлены по времени местному, то есть харбинскому. Тотчас по прибытии наши путешественники перевели стрелки своих «луковиц».

Коллежский секретарь хотел сперва расположиться в буфете, но лейтенант флота быстро его отговорил – требовалось елико возможно скорее получить билеты.

– К чему такая спешка? – не понимал Горский. – Сядем за стол в буфете, и я спокойно пойду и возьму наши билеты.

– Не всё так просто, Антон Федорович. Вагонов первого класса здесь обычно нет. Второго – раз, два и обчелся. А сколько будет желающих, представляешь?

У касс образовалась такая давка, что, право, стыдно стало за соотечественников. Толкались локтями, напирали, ругались. Не щадили даже дам и детей. Последних пришлось в скором порядке уводить, дабы их не затоптали обезумевшие взрослые.

Первый всплеск неудовольствия случился очень скоро, когда служащий за окошком объявил, что билеты второго класса закончились.

– Как так?! – шумели господа, что пробились в авангард. – Там же три вагона!

– Этого не может быть!

– Мерзавцы!

Второй всплеск озлобленности произошел тогда, когда кто-то в толпе узнал, что один из трех вагонов второго класса полностью передали в распоряжение петербургского генерала и его немногочисленной свиты, состоящей из двух адъютантов, вестового и денщика. Его превосходительство обложили отборными ругательствами, самыми безобидными из которых были «столичная гнида», «лампасный хрен» и «зажравшаяся сволота».

Горский и Унгебауэр печально вздыхали, смиренно ожидая своей очереди.

Через некоторое время пустили новую сплетню: дескать, и вагонов третьего класса не всем хватит. Этот беспочвенный слух подогрел и без того вскипяченное русское общество, потому что перспектива ехать с китайцами в вонючем четвертом классе положительно никого не прельщала. Про опального генерала как-то вдруг позабыли, обратив недостойные ругательства в адрес местных путейцев. Только своевременное вмешательство начальника станции помогло остановить эскалацию конфликта.

– Уважаемые пассажиры! Дамы и господа! – закричал главный путеец. – Прошу вас не впадать в панику и не верить той чепухе, что распространилась среди вас! Я, как начальник станции, смею вас заверить, что билетов третьего класса хватит всем! Поэтому нет никакой необходимости толкаться и лезть в драку. Повторяю: билетов третьего класса хватит всем пассажирам Сибирского поезда!

Страсти улеглись, народ поутих. Тем не менее еще долго в разных концах очереди слышались неодобрительные восклицания.

Простояв не меньше получаса, Горский никак не мог взять в толк, отчего выдача билетов на Китайско-Восточную железную дорогу ведется так долго. Оказалось, что каждому совершеннолетнему пассажиру надлежало заполнить расписку, согласно которой за любое увечье, полученное в пути, маньчжурская дорога ответственности не несет! Каково?

Впрочем, такой пугающей предусмотрительности имелось свое рациональное объяснение. Регулярного пассажирского сообщения между Квантунской областью и столицами пока нет, а потому корректировки в расписании и задержки неизбежны. Некоторые участки дороги, как заверял Унгебауэр, и вовсе не готовы. В первую очередь он имел в виду, безусловно, Большой Хинганский хребет.

Итак, подписавшись под листами К.В.ж.д., Антону Федоровичу и Демьяну Константиновичу оставалось надеяться лишь на самих себя и Господа Бога. Получив долгожданные билеты, они вернулись в буфет.

В буфете, разумеется, все места были заняты. Дамы и господа с кислыми физиономиями утешали себя тем, что им, по крайней мере, посчастливилось присесть, в отличие от подавляющего большинства остальных пассажиров. И только многочисленная детвора громко кричала и хихикала, бегая между родительскими вещами. Им было веселее всего.

Простояв с полчаса, коллежский секретарь не выдержал и уселся на собственный чемодан. Стоять более он не мог. Лейтенант примеру товарища не последовал – всё-таки морской офицер.

Унгебауэр занимал себя тем, что постоянно бегал курить и постоянно возвращался с красными щеками – мороз в Маньчжурии ударил степенный. После каждой такой вылазки он с четверть часа отогревался и снова убегал. Антон Федорович предпочел погрузиться в чтение, хотя непривычная обстановка чужой страны отнюдь не способствовала вниманию.

Мучительно долго тянулось маньчжурское время. Казалось, оно настолько уступало русскому, что за три наших часа кончался лишь один китайский. Как порою оно не к месту ускоряется и как, бывает, совершенно ненужно замедляется…

К полудню распогодилось. Восточная Азия сжалилась над европейскими путешественниками и подарила им чудесный солнечный день. Подтаял снег, появились прогалины. К дебаркадеру подали очень необычный состав: с новенькими вагонами странной конструкции в голове и старыми товарными в хвосте. Странность конструкции первых заключалось в стальном бронированном поясе, который проходил вдоль всего корпуса ниже уровня окон.

– На «владикавказце» поедем! – воскликнул Демьян Константинович.

– На чём? – не понял Горский.

– Вагон владикавказского типа по системе французского инженера Полонсо! – пояснил осведомленный Унгебауэр. – Выпускаются на Путиловском заводе специально для Кавказа и К.В.ж.д. В первом регионе для защиты от абреков, в нашем случае – от хунхузов.

– О здешних разбойниках наслышан, – гордо качнул головою Антон Федорович.

– Не дай Бог нам их встретить.

После погрузки багажа началась посадка. К вящему удивлению коллежского секретаря, солдаты, прислуга и некоторые прочие усеченные в средствах русские подданные не без сожаления залазили в товарные вагоны, перемешиваясь с китайским людом, коего здесь собралось в избытке.

– Что же это они точно скот поедут?.. – раскрыл рот Горский.

Лейтенант пожал плечами. Антона Федоровича настолько поразил самый факт перевозки человеческих душ в товарном вагоне, что он неосознанно поплелся в их сторону. Заглянув внутрь одного из вагонов, он увидел по центру железную печь, вокруг которой на деревянных скамейках теснились несчастные пассажиры. Тепла от столь незначительной топки едва ли хватит, чтобы обогреть такое количество народу.

– Чего рот открыл, благородие? Али хошь к нам? – грубо крикнул ему младший унтер-офицер и заржал как лошадь.

– Залазь к нам, милостивый государь! – подшутил рядовой с цигаркой в зубах.

– Аль не дурак! – хлопнула себя по бедрам полнокровная матрона.

Опомнившись, Антон Федорович бегом вернулся к Демьяну Константиновичу.

– Поглядел? – серьезно спросил офицер флота.

– Поглядел…

– По сравнению с ними мы с тобою как короли поедем.

Поехать королями не вышло. В некупированный вагон третьего класса набилось около полусотни человек. Вагон был поделен на три отделения: для курящих, для некурящих и для дам. На практике же отделение для дам оккупировали в том числе и господа из-за количественного преимущества самого мужского пола. Так как собравшееся общество положительно не привыкло ездить в III классе, то устанавливать верхние полки и забираться на них никто не отважился, не говоря уже про багажные, коими порой не брезговала чернь. Кроме того, в вагоне дурно пахло предыдущими пассажирами. Что̀ здесь творится жарким летом – страшно представить.

Горский и Унгебауэр расположились в среднем некурящем отделении, то есть в самом эпицентре. Соседство с чистой публикой несколько приободряло, но весьма умеренно. Лучше, чем в товарном вагоне, но много хуже, чем в первом классе Сибирского поезда. Там имелась возможность для приватной беседы, здесь – нисколько. Разумеется, приставать к лейтенанту с расспросами о Дальнем Горский не стал. Как-то чересчур неловко.

В час пополудни наконец выехали. Сверив билеты при входе, кондуктор куда-то исчез и больше не появлялся. Охраны в поезде, кажется, также не предусматривалось.

– Как тебе Маньчжурия, мой друг? – с легкой издевкой ткнул товарища в бок Демьян Константинович. – Так ты ее себе представлял?

– Нет…

– Дикий, необузданный край, не так ли?

– По одной железнодорожной станции судить о всей Маньчжурии и Китае в целом глупо.

– О, да! Здесь я полностью согласен. Все открытия у тебя впереди, дорогой Антон Федорович!

Что̀ имел в виду лейтенант Унгебауэр, Горский, разумеется, не знал, но догадывался, что край этот таил в себе массу любопытного и непривычного для русского человека.

С интересом вглядываясь в окно, коллежскому секретарю вскоре наскучил однотипный степной пейзаж. Под устланными снегом полями угадывались многочисленные пашни и огороды. Возделывание земли составляло, пожалуй, главную китайскую заботу. Трудолюбию жителей Поднебесной впору поучиться.

Каждый час поезд останавливался на какой-нибудь маленькой захолустной станции с труднопроизносимым названием, написанным, правда, по-русски. К вечеру стоянки эти порядком опротивели. Народу на них садилось мало, сходило – единицы. Тогда как большинство пассажиров банально тратило свое время. Почти на каждой станции происходила подкачка воды в тендер.

К 7½ часам прибыли в более-менее крупный городок Хайлар, где простояли аж 25 минут! Антон Федорович за это время успел отлучиться в буфет, ужаснуться ценам и вернуться обратно.

– Это неслыханно! – делился впечатлениями киевлянин. – Полтора рубля за курник! Уму непостижимо!

– А чего ты ждал от армян?

– А! Стало быть, ты уже бывал здесь раньше! Потому сам и не пошел…

– Отнюдь. Именно на этой станции я ни разу не сходил.

– Значит, кондуктор сказал?

– Снова нет. Просто в Маньчжурии, как это ни странно, большинство станционных буфетов держат армяне.

– Вот оно что… И ведь покупают же!

– А кому охота с голоду подыхать? – ухмыльнулся Унгебауэр.

Первая длительная остановка произошла в 3 часа ночи. Лейтенант мерно посапывал. Антона Федоровича сон не брал ни в какую. В жуткой тесноте спать как-то не хотелось: слишком много наслоилось раздражающих факторов. Неприглядная станция Иректэ ничем особенным от прочих не отличалась, между тем поезд простоял на оной весьма долго: практически час.

Позавидовав сладкому сну товарища, коллежский секретарь растолкал Демьяна Константиновича.

– Ты что?.. – пробудился морской офицер.

– Мы уже 40 минут стоим в этой глуши! Должно быть, что-то с паровозом.

Унгебауэр выглянул в окно, зевнул.

– Что за станция, разглядел? – спросил он.

– Кажется, Иректэ.

– Тогда понятно.

– Что понятно?

– Запасаемся углем и водой. Скоро будет подъем на Хинганский хребет. Часть вагонов отцепят – так что ты не пугайся и меня не буди. Паровоз сразу все не потащит. Дорога там будет зигзагами. Ее еще прозвали «Бочаровскими тупиками» по имени инженера. Кстати, именно этот инженер ныне роет под горой туннель. Наравне с Кругобайкальской дорогой – стройка века!

К Хингану путешественники добрались около пяти утра. Некоторые пассажиры к тому времени успели проснуться, дабы не пропустить занимательное зрелище. Всё произошло в точности как и описывал Унгебауэр. Горский видел место будущего туннеля, видел огромную петлю при въезде, видел, как отцеплялись вагоны и как паровоз тащил их то в одну сторону, то в другую. Поговорка «ехать впереди паровоза» воплощалась в «Бочаровских тупиках» всецело.

В утренней заре молодому чиновнику особенно запомнились вершины гор, покрытые лесом. Природа здесь отличалась разнообразием, радовала глаз. Вдоль железной дороги встречалось множество запорошенных снегом сваленных бревен, шпал и прочего материала. Заметно, что работа на перевале шла обстоятельная.

Первая станция после Хингана, точно белая ворона, почему-то носила русское название Салтаново. Запомнился также поселок Чингис-Хан. Вполне может быть, здесь жил великий монгольский завоеватель.

Коллежский секретарь чувствовал себя отвратительно. Ему ужасно хотелось есть и спать, а кроме того, остро встала гигиеническая потребность. После Челябинска минуло 10 дней. Десять дней, как Антон Федорович не принимал ванны и не парился в бане. Этого вполне достаточно, чтобы обзавестись устойчивым конским запахом вкупе со вшами. Дабы не создавать благоприятные условия для возникновения последних, юноша дважды умудрялся мыть голову в умывальнике.

Несколько проще оказалось с голодом. Наученный Унгебауэром, Горский выходил за пределы станций, где беспрепятственно и за очень скромную плату приобретал у китайцев (или маньчжуров – кто их разберет?) те же самые яства, что у армянских буфетчиков, только в разы дешевле. Местных торговцев, к слову, на вокзал не допускали. Стало быть, станционное начальство имело в том свою выгоду, свой гешефт. Кто-то несомненно «брал на лапу». А страдать повинны, как всегда, простые обыватели.

Коллежскому секретарю удалось с часок-другой поспать. Но вот накоплявшаяся грязь никак не желала оставлять в покое расстроенные нервы.

– Демьян Константинович, не помыться ли нам в Цицикаре? – великомученически спросил Горский, отыскав в вагоне расписание.

– Когда прибываем?

– К 9½ вечера. Стоим час!

– Мало, не успеем. Да и закрыты будут все бани… Не грусти! – подбодрил Унгебауэр расстроившегося товарища. – Завтра в Харбине попаримся!

Антону Федоровичу ничего не оставалось, как уставиться в окно и ждать приближения главного маньчжурского города.

Обратили на себя внимание некоторые новые особенности китайского края. В редких рощицах, что попадались на пути, непременно прятались кладбища с высокими памятниками. Чуть ли не под каждым деревом здесь был кто-то похоронен. Увидел дерево – знай, здесь могила. Впрочем, для империи с пятисотмиллионным населением это логично.

Также бросались в глаза обгоревшие дома.

– Остались от боксерского восстания, – пояснил лейтенант.

В одиннадцатом часу следующего дня поезд прибыл в Харбин. На перроне собралась толпа встречающих, в основном русские солдаты, офицеры и чиновники. Гордо реявший над вокзалом российский триколор внушал оптимизм. В числе первых из вагона вышел Горский.

Тотчас дал о себе знать мороз. Несмотря на то, что Харбин находится примерно на одной широте с такими нашими южными городами, как Астрахань и Одесса, холод здесь стоял похлеще киевского. Снегу навалило достаточно, а доселе приветливое солнце куда-то исчезло, верно, посчитав свою миссию выполненной.