– Жизнь она вот – перед нами. Не короткий промежуток между расследованиями и не тот момент, когда ты возвращаешься домой со службы. То, что происходит сейчас, и есть жизнь.
В юности глаза слепит категоричность: либо все черное, либо белое. И третьего не дано. Потому я видел свою семью именно такой, какой хотел видеть. Хотя сам был бессовестным упертым максималистом, бесконечно уверенным в своей правоте.
Видишь? – тихо прошептал я, вдыхая аромат спелых слив ее кожи. – Нет никакого города. Только ты, я и небо. – Вот что ты имел в виду… – выдохнула она.Я представил, как Настя улыбается, но повернуться и посмотреть не решался.– А вы похожи.– Кто? – ее голос успокаивал.– Ты и небо.– Чем? – Оно светлое. Бесконечное. Чистое. Совсем как ты! – Грудь сдавило от нахлынувшего смущения. – И его тоже хочется обнять.
У нас, когда болеют, идут к врачу, – кряхтит он, укрываясь одеялом на диване в гостиной. Потом мы еще пять минут спорим, куда засунуть градусник: в рот или под мышку. В итоге он соглашается на второй вариант. По-русски так по-русски.