1. Мешок с костями

Назар

Перед остановкой я перестраиваюсь в крайнюю правую полосу для последующего поворота и останавливаюсь на светофоре.

Ненавижу светофоры. Это же пожиратели времени, генераторы ненужных мыслей.

Кажется, убери их, и жизнь станет чуточку проще.

Хотя… вряд ли.

В последнее время именно на светофорах чаще накатывает мысль о продолжении рода, о семье. Мне нужно вновь обрести смысл жизни, а значит, мне нужен ребенок. И чем скорее, тем лучше.

А где найти подходящую, плодовитую, молодую бабу, которая не выносит мозг? Да таких днем с огнем не сыщешь.

Я чрезвычайно принципиальный, когда дело касается женщин. Не люблю размениваться, но я далеко не железный. Начинаю уже загоняться. Искать другие пути решения проблемы, вплоть до суррогатного материнства.

Раз не понравилась кандидатка на роль суррогатной матери, два, три, пятнадцать…

И дело не в деньгах. Есть какой-то отталкивающий психологический фактор.

Мне нужна та, что не сломается и без колебаний отдаст мне моего ребенка. Та, которой нужны будут только деньги и ничего больше. В лучших традициях эскорта, только с приставкой «суррогат».

Вот чтобы нашел женщину… Она просто забеременела, просто выносила, просто родила и просто ушла с миром, облагодетельствованная, налаживать свою жизнь.

Но надежды мои тают с каждой новой попыткой, а положительной динамики – ноль. Наверное, светофоры и созданы для того, чтобы такие как я копались в своих проблемах, искали решения… Но точно не сейчас.

На сей раз красный сигнал светофора не даёт мне в полной мере погрузиться в свои мысли.

Внезапно дверь машины открывается, и в салон, вместе с запахом дождя, вваливается какой-то мешок.

Что за…

– Прошу, поезжайте, – жалобно просит «мешок». – Умоляю вас! Они же меня схватят!

Взгляд в окно.

Трое мужиков несутся к моей машине. И явно не по мою душу.

Тем временем красный сигнал светофора сменяется зеленым.

Передача. Газ в пол. Прочь от остановки.

– Спасибо вам большое, – запыхавшись, говорит “мешок”.

Ситуация нелепая, абсурдная, как сон наркомана. Она требует незамедлительных разъяснений.

Отъехав на пару километров от остановки, я торможу на обочине. Тишина давит на уши.

– Можешь выходить, – бросаю я, глядя в зеркало заднего вида на своего случайного “попутчика”.

На заднем сиденье притаились и молчат. И это молчание скребется по нервам, как кошка по стеклу.

Я резко разворачиваюсь, включаю свет в салоне, желая увидеть эти наглые глаза, и… замираю.

Передо мной совсем молоденькая девчонка. Худая до жути: ключицы выпирают, словно вешалки для одежды, щеки запали, одни огромные глаза только остались. Серые, бездонные, наполненные невыплаканной болью.

Одета девчонка в какие-то обноски, явно не с её плеча. Трясущимися руками она прижимает к груди буханку хлеба и пачку сушек, как будто они – сокровище.

– Это не то, что вы думаете, – оправдывается она, виновато отводя взгляд. – Я не украла их.

– Да? И поэтому охрана супермаркета неслась за тобой, как стая гончих? Потому что ты их не украла?

– Я одолжила их, – надувает губы, готовая разрыдаться. – С зарплаты верну всё в тройном размере. Возмещу моральный ущерб. Только прошу, не сдавайте меня в полицию. Я сейчас уйду, правда. Вы больше никогда меня не увидите.

Я лениво киваю на дверь и с басом роняю:

– Уходи.

– С-спасибо ещё раз, – хлюпает она носом, затем открывает дверь и выпрыгивает из салона, словно ошпаренная.

В боковое зеркало вижу, как она роняет хлеб с сушками прямо в грязную лужу. Поднимает их, обтирает об свою кофту, не обращая внимания на грязь. Снова прижимает к себе.

Озирается по сторонам, и, шаркая кроссовками не по размеру, убегает во дворы старых построек.

Странное ощущение поселяется в области ребер. Не то жалость, не то щемящая тоска.

Мне должно быть всё равно на эту девку. У самого проблем выше крыши. Однако что-то подсказывает мне, что произошедшее – это не случайность, а образ её жизни.

Жалко молодуху. До боли в сердце жалко. Не должны ведь люди так жить. Не должны скитаться по углам и давиться ворованной буханкой, искупавшейся в луже.

Что-то в её жизни сломалось, дало сбой. И она теперь вынуждена обворовывать супермаркеты, чтобы выжить.

Неправильно это всё, конечно. Но когда-то я сам был таким же. Беспризорником, скитающимся по улицам, которые стали роднее отчего дома.

И врагу не пожелаю этого!

А тут девчонка… Молоденькая совсем. Видно, что даже мухи не обидит, а жизнь её обижать не стесняется.

И я тоже хорош. Гаркнул пару слов и выставил вон, не попытавшись даже разобраться.

Опомнившись, сдаю назад. Заезжаю во дворы, включаю дальний свет. Вдалеке мелькает её голубая кофта, словно мотылек в ночи.

Сигналю, но только пугаю ее этим. Она бросается наутек.

Давлю на газ, объезжаю по тротуару встречную машину, лишь бы не потерять из виду это голубое пятно. И вот, я почти равняюсь с ней. Опускаю стекло, чтобы позвать ее, но она уже прошмыгнула в подъезд, как мышь в щель.

Что со мной не так?

Голос внутри словно вопит: «Помоги ей!». Не знаю, хоть пару тысяч дать ей, чтобы совесть не грызла.

Выхожу из машины, блокирую двери и забегаю в обшарпанный подъезд со спертым воздухом. Дышать нечем – затхлость въелась в стены, пропитала собой каждый уголок.

Прислушиваюсь. Где-то сверху, из темноты лестничного пролета, доносятся тихий шорох одежды и настороженные шаги.

– Эй, это всего лишь я! – выходит довольно грубо.

Да и тупо как-то прозвучало. Неудивительно, что в ответ – тишина.

Пытаюсь смягчить голос, укротить жесткость в связках:

– Я тот, кто увез тебя от охранников супермаркета. Спускайся, не бойся.

– Зачем мне спускаться? – доносится из темноты осторожный ответ.

– Я хочу тебе помочь.

– Чем? Мне не нужна ваша помощь.

И ведь правда. Чем я могу ей помочь?

Разве что горсткой купюр, жалким подаянием, которое не облегчит ее жизнь, а лишь отсрочит неизбежное…

– Ты говорила, с первой зарплаты вернёшь всё в тройном размере. А у тебя работа хоть есть?

– А вам какое дело? Уходите!

Понятно. Этот разговор – пустая трата времени.

Поднимаюсь по лестнице, этаж за этажом, пока не оказываюсь на пятом.

А там она, сжавшись в комок, сидит на корточках в самом углу площадки, словно испуганный зверек. Хлеб и баранки к груди прижимает.

Окидываю взглядом убогую лестничную клетку: сырость, грязь, плесень, едкий запах мочи.

– Ты здесь живешь?

Она смотрит на меня испуганными глазами и отрицательно качает головой. Сторонится, будто я – воплощенная угроза. И я ее понимаю.

Мой вид, наверное, не внушает доверия. Не похож я на ангела-хранителя, готового протянуть руку помощи. Скорее, на волка, который эту руку откусит по локоть и не подавится.

Я над этим работаю, но пока все без особого успеха.

Видя эту беспомощность в ее больших серых глазах, я все же решаюсь. Протягиваю руку. В буквальном смысле этого слова. Сам не понимаю, что творю.

– Поедем. Накормлю тебя.

Она округляет свои и без того огромные глаза, с опаской косится на мою руку.

– Куда? – трусливо сглатывает она.

Не люблю я расспросы. Я из тех, кто предпочитает действовать, а не болтать. Из меня слов просто так не вытащить.

Но и случай у нас тут непростой.

Останавливаю взгляд на ее изношенных до дыр кроссовках; на спортивном костюме, который, кажется, не видел стирки целую вечность: на спутанных белокурых волосах и грязных ногтях.

Но есть еще кое-что. То, что не нужно видеть.

Пахнет от нее отнюдь не цветами.

В таком виде нас вряд ли впустят в нормальное заведение.

– Ко мне домой. Ванну заодно примешь, – натягиваю подобие улыбки. С этим всегда были сложности. Кажется, я забыл, как это делается.

При всем при этом представляю реакцию бывшей, если та вдруг нагрянет ко мне без спроса и увидит, что я приволок в дом беспризорницу.

"Вонять" же начнет. Назад проситься. Давать пустые клятвы и обещания.

Но меня это уже не трогает. Иммунитет с годами выработался. Не пронять.

Пускай вспомнит как, пребывая в глубочайшем трауре, я буквально с помойки ее подобрал и домой к себе привел.

Разошлись мы.

На кой черт мне держать при себе бесполезную бабу, которая не в состоянии выполнить свою самую главную функцию – размножение?

Вот же дьявол.

У меня прямо дежавю. Все ведь с точностью, как и семь лет назад.

Аж током всего прошибает и волосы на руках встают дыбом.

– А вам разве не противно рядом со мной находиться?

– Мне будет противно от самого себя, если я брошу тебя здесь в таком состоянии.

– Правда?

– Давай без лишних вопросов, а то я и силой могу тебя в машину затащить.

Девчонка странно реагирует на мои слова. Сильнее в стену вжимается. Губешки дрожат, зубы стучат друг о друга. А потом она вообще зарывается носом в своих ладонях. Слезы свои от меня прячет, словно ей стыдно показывать их перед здоровым мужиком.

– Только без рук, прошу! Не нужно силой, умоляю! – скулит она жалобно, чем вводит меня в подобие ступора.

На долю секунды я теряюсь.

Отступаю от неё на пару шагов, руки перед собой выставляю.

Гоню прочь из головы то, как с этой девушкой могли насильственно обойтись, из-за чего она теперь закатывает истерики.

Я присаживаюсь на корточки возле нее. Убираю её ладони от головы, открывая милое заплаканное лицо.

– Не реви, дуреха. Я не обижу тебя.

– Точно не обидите? – шмыгает она.

Видно, что хочет верить. Хочет, но боится довериться не тому человеку. И я ее понимаю.

Я заглядываю в ее сверкающие глаза. Серый налет на них похож на туман, в котором затерялись ее мысли.

– Обещаю. Никогда не позволю себе обидеть человека, если он того не заслуживает.

2. Курс на сближение

Я помогаю ей устроиться в машине. Стараюсь не прикасаться к ней даже.

Сам сажусь за руль и трогаюсь с места.

Телефон, установленный в держателе, вибрирует. Экран мелькает, глаза слепит.

В такие моменты я начинаю думать, что у моей бывшей есть дар предвидения.

Столько времени ни слуху ни духу, и вдруг – здрасьте! Всплыла.

Хотя меня всю жизнь уверяли, что говно вообще не тонет.

Конечно, она та еще ведьма, но вряд ли у нее вдруг прорезался третий глаз. Иначе она была бы умнее, и расставания можно было бы избежать. А сейчас ей лучше держаться подальше от меня.

Сбрасываю вызов, мысленно матерясь. Телефон вырубаю и разворачиваю голову в сторону глазастого "мешка" с костями.

– Как тебя зовут-то хоть? – спрашиваю после долгого молчания.

Стараюсь быть ненавязчивым, прощупываю почву, чтобы не спугнуть ее раньше времени.

Нужна она мне.

Задницей чую. А она у меня, надо сказать, "баба" порядочная. Крайне редко подводит.

Шутки шутками, но мне и впрямь кажется, что я на верном пути.

Для начала надо бы узнать побольше о девчонке.

Кто она такая. Если ли родственники, муж, дети… Питомцы домашние, в конце концов…

– Света меня зовут, – дрожит она не только голосом, но и всем щуплым телом. – А вас?

Не знаю, что и ответить.

По имени меня давно уже никто не называет. Разве что занудные сотрудники банка, когда звонят с очередным предложением взять у них ссуду под выгодный процент.

– Зови меня Назаром, – протягиваю ладонь. Она робко пытается пожать. В результате просто стискивает мой большой палец своей маленькой ручонкой. – Будем знакомы.

– Ага, будем.

На губах ее мелькает тень улыбки. Такие я обычно называю трусливыми.

Когда вроде бы не хочешь обидеть человека, но понимаешь, что ещё слишком рано для проявления симпатии к противоположному полу.

А мой "пол" не только противоположный, но и с "неровностями".

Пугает ее мой уродливый шрам на лице.

Или она от так холода трясется?

Решаю все-таки включить печку на максимум, направив потоки воздуха на…

Свету.

Хорошее у нее имя… Солнечное такое.

А я уже давненько не видел в своей жизни таких "солнечных" дней.

И плевать, что на дворе сейчас поздний дождливый вечер.

Остановившись на светофоре, тянусь к Свете. Она вздрагивает и пугливо вжимается в спинку сиденья. Потом нервно хихикает, хлопая виноватыми глазами, словно это была случайность.

Я не дурак.

Приходится отдернуть руку, чтобы не напугать ее еще больше. Видимо, она считает её страшнее ядовитой змеи.

– Извините, я думала вы… – что-то мешает ей закончить фразу. Она мнется в нерешительности.

Неужели жизнь обошлась с ней настолько жестоко, что она шарахается от каждого шороха?

– Не бойся, – говорю я, притормаживая перед перекрестком. – Я всего лишь хотел переложить сдобу назад.

– Нет, спасибо, я подержу. Мне несложно, – щебечет она, как воробышек.

Любо-дорого смотреть. В Свете скрыта красота, нужно лишь отмыть замарашку, самую малость подшаманить. Подстричь волосы, переодеть, откормить… и… хрен с ним… маникюр сделать.

– А вы, Назар, рулите. Смотрите, за нами уже пробка собралась, – кокетливо замечает она.

Моргнув, возвращаюсь в реальность.

Светофор давно горит зеленым, а я так засмотрелся на неё, что все чувства разом притупились, кроме зрения. Не слышал, как сигналят машины, следовавшие в потоке за мной.

– Свет, давай сразу на "ты"? – предлагаю я, трогаясь с места. – Не люблю, когда мне "выкают".

Она изучающе смотрит на меня, прикусив щеку изнутри.

– А сколько вам лет?

– А на сколько выгляжу.

– Ну… – тянет она задумчиво, прищурившись. – Вы выглядите как мой папа. Когда я видела его в последний раз, ему было сорок шесть. Вам думаю, тоже около того.

Мда… Запустил ты себя, Молотов.

– Почти угадала. Ошиблась всего в одной цифре, – сознаюсь я.

А про себя думаю, что пора бы заняться своим внешним видом.

– Так и сколько вам лет? Сорок четыре?

– Тридцать шесть.

– Ой, – булькает Света, прикрывая рот ладонью, краснеет. – Просто темно на улице. Плохо рассмотрела… Я не хотела…

– Я что, похож на обиженку? – перебиваю её ворчливо.

Ну чем не старик?

Света замирает и отрицательно качает головой. Боится даже вздохнуть.

– Нет, что вы? Совсем не похожи.

Что-то я палку перегнул. Снова напугал девчонку.

– А у тебя когда день рождения? – меняю тему, прекращая строить из себя невесть что.

Ей хоть восемнадцать-то есть вообще?

Света вздыхает. Вздох тяжкий, словно её лёгкие работают с перебоями, будто они отродясь не видели столько объема кислорода.

– Сегодня. Двадцать стукнуло, – тихо отвечает она, с грустью глядя на свои злосчастные баранки. – Я украла их не потому, что у меня сегодня день рождения, а на моем праздничном столе даже конь не валялся. Если честно, я даже не вспомнила бы о нем, если бы вы не спросили.

– А зачем же ты их украла?

Я совсем не осуждаю. Мне просто любопытно.

И мне также тоскливо, что в такой день ее "праздничный стол" пуст. Как и моя треклятая жизнь.

– Меня обманули. Люди, на которых я работала, не заплатили мне. А еще документы мои прикарманили, – голос её дрожит, а я не могу её утешить. Хочу, но не могу. – Я пять дней обивала порог их дома. Надеялась, что они вернут мне хотя бы паспорт, а они… Они начали домогаться! Я еле сбежала. Сил уже никаких не оставалось, думала, подохну от голода. Вот поэтому я украла хлеб… Чтоб продержаться еще немного…

Впервые в жизни я испытываю глубочайшую ненависть к людишкам, не имеющим ко мне никакого отношения.

Вроде услышал душещипательную историю незнакомого человека. Наши пути с большей долей вероятности разойдутся в ближайшее время, а защитить все равно хочется. Проучить тех ублюдков, чтоб мать родная не узнала при опознании.

Не потому, что я мужик, а значит должен постоять за беззащитную девушку.

А потому что кроме меня ей уже никто не поможет. Никто не спасет. Никто не даст ей шанс выжить в этом мире.

– Что это были за люди? На кого ты работала? Что делала? – цежу я сквозь зубы.

Злость душит меня так, что я непроизвольно сжимаю обивку руля, представляя как сдавливаю их глотки.

Ещё чуть сильнее сожму – и баранка превратится в полумесяц. Сломаю.

– Я не знаю, кто они. Видела только одного парня. Лохматый такой, прихрамывает на одну ногу. Он и забрал мои документы в качестве залога. А я… я разносила посылки. Работа не пыльная, и платили сдельно. Две тысячи выходило. Я согласилась, даже не думая.

Шестеренки в голове завертелись с бешеной скоростью.

Лохматый. Прихрамывает на одну ногу.

Знаю я одного такого имбецила, идеально подходящего под описание. К его несчастью, пазл в моей голове сложился.

– Что это были за посылки? – спрашиваю, в надежде, что мои догадки окажутся ложными.

– Не знаю, – пожимает Света хрупкими плечами. – Маленькие, размером со спичечный коробок. Я внутрь не заглядывала. Мне не разрешали.

Резко давлю по тормозам. Кулаки наливаются свинцом, превращаясь в кувалды.

Каждая клетка тела вопит, требуя развернуться и немедленно вернуться назад. Нагрянуть в этот притон, организованный "Костылем", и выжечь его напалмом. Чтобы после моего визита лет двадцать там ничего не росло.

– Света, ты доверилась не тем людям! – рявкаю я, едва сдерживая ярость. – Эти люди – наркоторговцы! Барыги! А ты с ними была заодно! Тебя ведь могли поймать! И знаешь, что бы тебе светило? Десятка, как минимум! Десять лет коту под хвост за две тысячи рублей! Ты хоть немного думаешь своей головой?

Сегодня я прямо бью все рекорды по словоизвержению. Никогда столько не говорил за один присест.

Чтоб тебя! Как можно быть такой безголовой дурой?

Света тут же забивается в угол. Подбородок дрожит, глаза наполняются слезами. Она опускает голову, делая вид, что ковыряет грязь из-под ногтей, и тихо всхлипывает, как мышка.

– Я не знала, – бормочет она. – Они говорили, это безопасно. Что я ни один закон не нарушаю.

– Один закон ты всё же нарушила, – отчитываю ее, стараясь говорить спокойнее. – И, как ни странно, в нашей стране практически ничто так строго не карается, как то, чем ты занималась.

Света берега совсем попутала.