«Будущее расплывается, точно акварель на промокшем холсте».Шесть утра, гремит будильник. «Проклятая работа». Почистить зубы, что-нибудь съесть, выйти в серое утреннее. Руки – в карманы, уши – в музыку, глаза – в землю. Смотреть на окружающее, право, не хочется. Похожие на моря лужи, россыпь пустых бутылок, вездесущие окурки. «Как я тут оказалась? Почему я тут оказалась? Разве к этому я стремилась?». На работе, где чувствуешь себя рыбкой в аквариуме, ничуть не лучше. Грубые люди, глупые правила, горькие унижения. В общем-то, если не будешь выделяться, всё будет вполне приемлемо... наверное. Тут не угадаешь. Ну тебе же не сложно встать, когда заходит начальство? Значит не будет сложно и поклониться. Как-нибудь умилостивить. Так принято, это нормально, как и вся эта царящая в офисе атмосфера. «Несём. Приносим. Доносим. Тут такое любят. Следить. Вынюхивать. Контролировать». Жалобы, сплетни, подставы. Глаза – не в землю, но в монитор, в голове – пустота. Начальница ворчит, что нынче молодёжь ужасна, им лишь бы развлекаться, путешествовать и – подумать только – себя любить, это возмутительно! И так до половины шестого вечера, потом – домой. Дома хорошо. Дома есть вкусные пельмешки, тёплый плед и интересный сериал. Это утешительное вечернее работает. Какое-то время...
«Вдох. Подтягиваюсь. Выдох. Уплотняюсь. Асфиксия. Утрамбовываюсь», – давно уже не проходила через подобное в общественном транспорте, но задержала дыхание, потому что узнаваемо. Вся эта история такая. Эти соседки, шепчущие о разврате и шпионах. Эти сценки в кабинете с криками и обвинениями. Эти истерики из-за пропавшей канцелярки, которые в разы страшнее истерик из-за пропавших из бюджета миллионов. И ты во всём этом крутишься, не понимая, как ты вообще здесь оказалась. «Воображаю себя плоской, блёклой, истончившейся. Тенью. Эхом. Наброском». А ещё это детское... Ведь было счастливое время, было. Солнечная квартирка, книга про волшебника, любимая бабушка. Тогда ты верила во что-то хорошее, стремилась к нему, и так хочется это вернуть, да вот квартиры уже нет, книга зачитана до дыр, а бабушка давно умерла, и ты – одна. «Когда, ах, когда замолк голос прекрасного далёка?», – так когда же?.. Вот этот вот момент, когда героиня, уронив на улице наушник, ломается, я прочувствовала очень хорошо. Мелочь, которая уничтожает. И ты стоишь одна с замёрзшими руками, и слёзы льются, и домой уже не хочется – ничего уже не хочется. И нет в этом миге никакой романтической тоски, безнадёга это, полнейшая безнадёга, которую не вылечит ни один сорванный подорожник. Жаль, конечно... Очень жаль.
«И ты – на самом дне. На дне дна». Недавно я читала книгу, которая тоже отправила в омут рабочего прошлого, но там это было в позитивном ключе, мол, было и было, теперь-то всё иначе, эта же книга заставила вспомнить совсем о другом. Школа, секции, подработки. Университет, курсы, две-три работы. Отдушина – дом, книги и сериалы (те же что и у героини, кстати). Многие не понимали моего рвения, мне же было ненавистно “все так живут и ты живи”. Ни о чём не жалею, всё делала правильно. Но вспоминать об этом, читая такие вот истории, всё равно горько. И дело не столько в пережитом, сколько в том, что было на этом пути, в том, что через это многие проходят и сейчас, при этом им в разы тяжелее; я им очень, очень сочувствую. Впечатление несколько подпортило внезапное любовное, я такое не люблю, да и вырываться нужно самой, это как с «— Да кому вы там нужны? — Да кому мы здесь нужны?», ибо ты никому в принципе нигде не нужна, ты должна быть нужна самой себе, это та самая основа, на которой строится всё дальнейшее. «...не унимается моя раззадоренная внутренняя выдра», – и правильно делает. Пусть всю систему и не взломаешь (здравствуй, дорогой Эллиот, ты до сих пор в моём сердце), но зато ты можешь взломать свою. Всё равно кто там что говорит. Думать о своём комфорте, вот что важно. Спустя столько битв осознаёшь это в полной мере.
«Пять часов утра. Утра. Часов. Пять. Сутулые фонари постепенно снимают с себя полномочия. Смешивая оттенки, накладывая виньетку и крупное зерно, дворники у подъездов пишут мётлами репродукции Ван Гога. Пустынный перекрёсток пересекает поливомоечная машина. Слышен фантомный глас отступившего океана, раскатистое пение доисторических китов...». 