РАЕЧКА

Раечка изящная и невысокая. Про таких говорят: сзади – пионерка, спереди – пенсионерка. А ещё её практически невозможно застать неподвижной и бездеятельной. Рая всё время чем-то занимается. Даже, когда делать особенно нечего. И даже не рекомендуется врачами. Например, если человек лежит в больнице и всего несколько часов прошло после пусть и небольшого, но всё же оперативного вмешательства. Но Рая, видимо, физически не может дольше нескольких минут находиться в покое.

Она убрала на тумбочке, поправила постель, принесла себе и лежачей соседке чаю, достала печенье, которым угостили её накануне, потому что Раечку пока никто не навестил. Из родных у неё только дочь и два внука. Живут в соседнем городе.

Ей, наверное, около семидесяти. Но такая она улыбчивая и миниатюрная. Такая аккуратненькая хлопотунья с полудетским, ласковым голосом, что к ней не сговариваясь, уже на второй день женщины в палате и даже кое-кто из медицинского персонала, обращается не иначе, как «Раечка».

– А меня всегда так зовут, – говорит она, и смущённо улыбается, – а что, мне нравится… Меня только, когда я начальником цеха на заводе автоприцепов работала, Раисой Максимовной звали и всё… Это как раз те самые перестроечные времена были… Считали, что я похожа на жену Горбачёва. А что, – она вскидывает задорно голову – из-за вставленных тампонад, говорит она с французским прононсом, – мне это даже льстило, ведь жена первого российского президента была очень элегантной женщиной… А я тоже любила модно одеваться… Каждую неделю в парикмахерскую – на укладку, маникюр обязательно… Она тихо смеётся и прикладывает к носу салфетку…

– Раечка, тебе прилечь нужно, – говорит кто-то из женщин. Про стационар потому так и говорят: лежать в больнице.

Раечка послушно усаживается в кровати и ненадолго откидывается на подушку.

– Да ерунда это, – через время говорит она, – подумаешь, сосуды какие-то в носу прижгли, делов-то! Я даже не хотела, чтобы меня в больницу клали из-за такой чепухи, – она снова приподнимается на локте и смотрит чуть прищуренными, весёлыми глазами, будто задумала какую-то великолепную шалость.

– У меня, девчата, девять общих наркозов было, – поправляя под спиной подушку, говорит она с тихой улыбкой, – удалили левую грудь, прооперировали пищевод, потом резекция толстой кишки была, а также по женской части, у меня, извиняюсь, всё выкинули… Она немного нахмурилась, будто вспоминая, ничего ли не забыла упомянуть, но уже через минуту, заметив обращённые к ней сочувствующие лица, снова светло улыбнулась.

– Да ничего страшного, всё у меня нормально, не пережива      йте… Чувствую себя прекрасно, память вот только подводит, да носовые кровотечения были сильные, из-за чего, собственно, я здесь и оказалась…

Раечка замечает, как прикрыв глаза, её собеседница зевает и кивнув, понимающе несколько раз головой, умолкает и достаёт вязание.

Руки Раечки живут какой-то своей отдельной и неведомой жизнью. Они взлетают над одеялом, поправляют волосы, замирают благоговейно со спицами, пока Раечка считает петли, провязывают рядок за рядком, через некоторое время бессильно опадают, но и тогда не останавливаются ни на секунду.

Раечка смотрит в потолок, беззвучно шевеля губами, словно всё ещё считает петли, а её руки уже ощупывают только что связанную часть детского свитерка, поправляют подушку, запахивают глубже халат. Раечка спускает ноги с кровати и нащупывает тапочки. Она мельком смотрит на женщин в палате. Всего их пятеро. Все они моложе или гораздо моложе её. И все они спят. Они спят по нескольку раз в день. Подолгу и много. Она покачивает слегка головой, не переставая удивляться этой способности, ей лично не свойственной ни в малейшей степени, и неслышно выходит из палаты.

Разговоры о болезнях, странным образом разбередили давно затянувшуюся рану. Она вспомнила, что когда обнаружили опухоль в груди, ей было всего сорок пять. Это было в середине 90-х… Как же она боялась тогда. Не самой операции, а того, что будет потом. Сможет ли она работать, на прежней работе. И как отнесётся к этому муж. Что будет вообще с ними со всеми. У неё было так много вопросов и до обидного мало ответов. Врач, хмурый, резкий, неразговорчивый, когда она, набравшись храбрости, поинтересовалась, чего ей ожидать, бросил, как скальпелем резанул:

– У вас онкология, о чём тут ещё говорить? Какие прогнозы, какие планы? Только лёгкий труд, и с соблюдением всех предписаний, может, лет до шестидесяти протянете. Это будет ещё хорошо…

Возвращаясь в палату, Раечка усмехнулась, месяц назад ей исполнилось семьдесят, как бы хотелось ей сейчас посмотреть в глаза тому врачу. Но это невозможно. Он умер лет десять назад. От рака. Такая вот ирония судьбы.

Рая подошла к больничному окну в коридоре. Воспоминания теснились в голове пёстрой, ожившей вереницей. Лица, мысли, образы, голоса близких и таких далёких теперь. Они царапали сердце и туманили взгляд. Раечка смотрела вдаль, но не видела ни больничного двора, ни соседних корпусов. Даже хорошо заметная отсюда лесополоса на горизонте оставалась вне её зрения. Мысленно Рая была дальше, намного дальше.

Свекровка, прижимистая и острая на язык, после той операции всё сокрушалась:

– Как же ты теперь, с одной-то грудью? А? Какая жена с тебя? Какая работница? И сокрушённо качала головой, подвывая, как над покойником:

– Ох, ты, господи-и… Бедный мой Коля, сыночек ненаглядный, ой-ой, вот за что ему это, а?!

Муж Коля умер восемь лет назад. От уремической интоксикации. Про такую болезнь в народе говорят: моча в голову ударила. Уходил Коля тяжело.

Раиса взялась своими беспокойными пальцами за край подоконника с такой силой, что побелели костяшки. Он страдал ужасно, голову раздуло, глаза выпучены были до такой степени, что казалось ещё немного, и они просто выкатятся. Рая зажмурилась, потому что знала, что снова услышит сейчас в голове его голос. Как в тот день, когда он вдруг пришёл в себя и попросил у неё пива, уверяя, что ему сразу станет легче. И всё пойдёт туда, куда нужно, а не в голову. Он с такой детской непосредственностью и искренней горячностью убеждал её, что ему непременно станет легче, если ему только выпить стаканчик холодного пива, что в какой-то момент, она действительно чуть не поверила в это. В безумно вытаращенном на неё глазу мужа появилась и стала набухать слеза. Рая, собрав всё своё мужество в кулак отказала ему, боялась, что станет хуже… Куда уж хуже… В ту же ночь Николай умер, оставив её все эти годы до боли в груди, до зубовного скрежета сожалеть о том, что не выполнила последнюю волю умирающего…

Вскоре слегла свекруха. Болела тяжело, мучительно… Последний год уже не вставала. Рая готовила ей перетёртые супчики, потому что ничего больше организм пожилой женщины не принимал. Она на себе носила невероятно тяжёлую для своих скромных размеров свекровь в ванну, чтобы помыть. Перед смертью та всё пыталась поймать неуловимые и быстрые Раины руки, чтобы поцеловать и всё повторяла:

– Раечка, Раечка, так ты ж не держи зла на меня, дочка… Прости меня, Раечка…

Так и умерла с её именем на губах.

– Раечка, будете с нами в карты играть? – спрашивает её молоденькая девушка, с марлевой нашлёпкой на лице, которая лежит с Раей в палате после операции по исправлению носовой перегородки.

– Конечно, – улыбаясь, поворачивается к ней Рая и идёт в палату.

Вечером после ужина женщины разговаривают.

– Да у меня всё отлично, – в ответ на чей-то не очень тактичный вопрос, отвечает Рая, – Несмотря на то, что похоронила сына… Сорок девять лет ему было. Кому-то, возможно, мои слова покажутся ужасными, даже кощунственными, но я вообще считаю себя счастливым человеком. Да! – её голос зазвенел в повисшей тишине:

– Ведь сорок девять лет он у меня был! Почти полвека! Мой чудесный сын! А значит, есть что вспомнить, о чём погрустить, чему улыбнуться… Не всем такое счастье выпадает… И потом, у меня хорошая дочь, двое внуков замечательных… А с какими людьми меня жизнь сводила… – Раечка мечтательно улыбается.

– А что ещё нужно? Пенсия у меня – четырнадцать тысяч… Двухкомнатная квартира, одну комнату сдаю двум студенткам. С каждой по четыре тысячи и того – восемь. Я их не трачу, складываю, дочке и внукам помогаю…

У Раечки блестят глаза, розовеют щёчки. Чувствуется, что она любит и умеет говорить, особенно при наличии таких благодарных слушателей, как сейчас.

– А недавно, мне пакет «социальный» подключили, – радостно сообщает она вдруг, – 120 бесплатных каналов! Затем заговорщицки подаётся вперёд и, оглядываясь на дверь, шёпотом добавляет:

– У меня там канал один есть «О-ла-ла» называется… – под дружный смех, она закатывает глаза к потолку, – там такое… вытворяют… Затем с притворной грустью вздыхает:

– Только зачем оно мне… – она выдерживает гениальную паузу, заслуживающую, по меньшей мере, если не Оскара, то бурных аплодисментов точно, и под новый взрыв хохота заканчивает:

– Если там все самые интересные места прикрыты…

Накануне выписки, Раечка весело собирает свои весьма немногочисленные вещи.

– Я такая везучая, – говорит она соседкам по палате, – все по неделе лежат, а я всего пять дней… Мне вообще по жизни везёт, я вам рассказывала, как Жигули «шестёрку» выиграла?! Мужу на день рождения подарила вместе со свитером лотерейный билет и выиграла машину. Вкрадчивый и мягкий голос её становится ликующим:

– Восемнадцать лет отъездила… Мои мужики не водили, в семье только я за рулём. И в горы катались с семьёй, и на море, и к друзьям на Украину. Раечка мечтательно вздыхает:

– Я очень люблю дорогу, и машину хорошо чувствую, только после удаления груди, не могу уже водить, что-то там маленько зацепили, шрам прямо до лопатки, и рука уже не так слушается, как раньше… Раечка опускается на кровать, расправляя на коленях кокетливое вязаное платье.

Она пытается и не может вспомнить, когда последний раз уезжала из дома. Только к дочке и внукам, да и то очень редко. Чаще они её навещают. Она даже пешком старается от дома далеко не отходить. Что поделаешь, оперированный кишечник бывает непредсказуем.

– Да что ж они с этой выпиской так долго-то, – переживает Раечка, столько дел дома накопилось. И смущённо потирает друг о друга, мающиеся от вынужденного безделья руки.

Провожали Раечку всей палатой до лестницы. Послышались добрые напутственные слова. Она счастливо улыбалась, обнимая каждую.

– Всем вам благ, Раечка, – проникновенно говорит кто-то, – вы такая замечательная…

– А улыбка, как у кинозвезды, – добавляет другой голос восхищённо.

– Будьте здоровы, Раечка! – говорят сразу несколько женщин.

– Буду, обязательно буду, – обещает она всем сразу и каждой в отдельности, – куда ж я денусь… Значит, нужна я зачем-то здесь, раз меня ничего не берёт. Она улыбается своей мягкой, обезоруживающей улыбкой, на которую хочется смотреть долго, не отрываясь. И ещё хочется дотронуться до упругих щёчек, которые образуются каждый раз при её появлении. Улыбка обнажает удивительно красивые, ровные зубы. Раечка взмахивает напоследок изящной рукой и спускается по лестнице.

Вставные зубы были ужасно неудобны. Но она научилась не обращать на это внимания. Она свыклась с неудобством и болью, причиняемым не только зубными протезами. И потом, что же делать, если своих зубов у неё осталось только три…

По больничному переулку легко идёт миловидная, стройная женщина с красивой улыбкой и тёплым, ласковым взглядом. Ей совсем недавно исполнилось семьдесят лет. У неё прекрасное, солнечное имя, которое невероятно подходит ей. В его корне слово «рай». Её зовут Раечка. И у неё в жизни всё просто замечательно.