Глава 1

Джейн

Утром я была счастливой невестой – а сейчас, глубокой ночью, шла по берегу реки, не зная, куда идти и что делать.

Тело болело. Оно казалось чужим, ненастоящим. Нос и губы оплывали от последнего удара, которым меня наградил муж перед тем, как разорвать брачный договор.

Весенняя ночь была прохладной – я шла по молодой траве и говорила себе: мне следовало догадаться, что тут какой-то дурной замысел. Мне следовало быть разумной и понять: такой солидный господин, как Энтони Локсли, не будет брать в жены девушку из семьи, в которой единственное богатство – шесть дочерей. Но он пришел к моим родителям с предложением, и они потеряли разум от счастья.

Остановившись, я подняла голову. Высоко-высоко в черном бархате неба искрились веселые звезды,ветер мягко играл нежной листвой. Вспомнился рассказ нянюшки о том, что в такие ночи из реки выходят русалки – ловят запоздавших путников, ищут тех, кто когда-то причинил им обиду.

Мой муж меня не обижал. Он все сделал по закону, как положено: сначала исполнил свой супружеский долг, а затем избил меня, потому что якобы я была не невинна, как положено порядочной девушке, и разорвал брачный контракт, расторгая наш союз. Теперь ему предстояло получить большую компенсацию – только сейчас, идя по берегу реки, я понимала, что все было спланировано заранее.

Возможно, он проигрался в карты. Возможно, просто хотел заработать. Но Энтони Локсли сделал меня своей вещью и поступил так, как поступают с уже ненужными вещами – выбросил.

Не помню, как я добралась до реки. Идти домой не было смысла: когда родители и сестры увидели бы меня в одной окровавленной сорочке, они поступили бы так, как полагается – выгнали бы прочь, чтобы я не срамила и без того опозоренную семью.

Кто возьмет в жены остальных девочек, если их сестра блудница, и ее муж разорвал брачный договор? Да никто. И никакого значения не имело, что я впервые познала мужские объятия только после свадьбы – мужчина всегда прав, мужчина врать не будет. Это ведь женщина сосуд греха и лжи.

Где-то далеко-далеко прозвенели часы на центральном городском соборе. Два часа ночи, самое глухое время. Бентенон спал – спали его дома и улицы, спали люди и животные, лишь темные силы выходили для своих темных дел.

Я сошла с травы и вошла по щиколотку в воду. Едва теплая, она обняла мои ноги, качнула – и подумалось, что может быть, это не так страшно: быть русалкой. Сейчас я пойду дальше – умру, а потом оживу призрачной холодной девой…

Мне больше некуда было пойти. Меня никто не ждал, никто не хотел утешить и исцелить от боли, телесной и душевной.

А господина Локсли еще и пожалеют. Мало того, что жена оказалась дрянью, так он теперь еще и вдовец.

Я посмотрела по сторонам. Никого. Заблудившийся гуляка не шел по берегу, бродяга не ковылял по своим делам и делишкам, которые не терпят дневного света. Река несла свои воды среди зеленеющих полей: в этом месте разводили травы для аптекарей. Вон впереди белеет домик с черными окнами: хозяин огорода крепко спал.

Вот и хорошо. Я тоже скоро засну.

Я пошла дальше. Под ногу подвернулся какой-то камушек, вода теперь уже была до бедер. Течение сильно качнуло меня, повлекло в сторону, властно потянуло к себе.

Я шагнула еще и сразу же ушла на глубину.

Вода была везде. Она нахлынула, заполняя собой весь мир, и уже угасающим взглядом я вдруг увидела сверкающие подводные чертоги, безжизненно-бледные жемчуга в створках раковин и кроваво-алые кораллы. Послышалось удивительное пение, и ко мне прянули стремительные серебристые тени – обхватили тонкими сильными руками, потянули ко дну.

Я боялась, что мне будет больно – но боль, что оставил во мне муж, отступила и исчезла. Теперь все будет иначе, шептали тени, теперь ты будешь жить среди водорослей и кораллов, растить жемчужины в раковинах, пасти рыб! Теперь мы будем выходить на берег в лунные ночи, качаться на ветвях, расчесывая волосы гребешками, заманивать путников в тесные омуты! Однажды сюда придет и твой обидчик, и мы отомстим ему за то, что он надругался над тобой! А потом придет осень, мы укроемся в наших подводных дворцах – и то-то славно, то-то сладко будет нам поедать там предателя!

А потом пришло пламя. Оно рухнуло сверху, и тени заскулили, бросившись врассыпную. Огонь укутал меня, а потом отступил – пришел воздух, тишина и свежесть весенней ночи, обжигающее сверкание звезд и чьи-то сильные руки.

– Дура! – услышала я. – Трупные флюиды портят воду! Дура!

Меня выволокли на берег. Не успела я опомниться, как чужие пальцы с силой зажали мой нос, а чужие губы прижались к моим губам, выдыхая в меня воздух.

Дышать!

Жить!

Манящие русалочьи голоса окончательно отступили. Мой спаситель быстро перевернул меня на бок – исторгнув из себя речную воду, я обмякла на земле и услышала:

– Раз уж так захотелось топиться, прыгала бы с моста Карла Великого. Умерла бы от удара о воду.

– Спасибо за совет, – ответила я. Села, провела ладонями по лицу. Ночь снова качнулась, как на волнах, но устояла.

– Хорошо, что я почувствовал флюиды. Иначе ты бы всю кухню отравила, даже подголосица не выжила бы.

Кухня, точно. Аптекари называют свои огороды зеленой кухней. Когда-то в старших классах гимназии мы ходили в такой огород на экскурсию, и мандрагора обругала нас так, что уши зачесались.

– Меньше всего я думала про ваш огород, – призналась я, обернулась к своему спасителю и…

Мне захотелось удрать. Убежать от него так далеко, чтобы никто и никогда не нашел. Нырнуть обратно к русалкам – но он достанет.

Аррен Эленбергер, темный маг, поставщик ядов для его величества, не потерпит того, чтобы кто-то травил его растения.

– Я уже заметил, что вы не думали, – сухо произнес Эленбергер, перейдя на “вы” – видимо, понял по мокрой сорочке из хорошей ткани, что я из приличной семьи. Поднявшись, он протянул мне руку и приказал: – Идемте. Ветер прохладный, простудитесь.

Про него рассказывали такую правду, которая могла бы посоперничать с самыми страшными сказками. Аррен Эленбергер мог вырастить такие травы, которые убивали человека на другом краю света. В своей лаборатории он создавал тончайшие яды для короля, которые не могли обнаружить ни артефакты, ни самые опытные маги. Он травил и убивал, он мог и исцелять, да вот только никто не слышал о случаях исцеления.

И вот он спас меня. Даже не меня – свою зеленую кухню.

– Куда идем? – спросила я. На руку пришлось опереться: ночь еще качалась и плыла, я точно не смогла бы подняться сама. Аррен одним сильным рывком поставил меня на ноги, подхватил брошенный на землю фонарь и ответил:

– Налью вам чаю. И будем думать, что с вами делать.

Я пошла за ним, словно овечка за пастухом. Аррен поднялся от берега к огородам, пропустил меня в открытую калитку – стоило мне пойти за ним среди аккуратных грядок, как послышалось басовитое ворчание:

– Фу! Утопленница! Грязью воняет!

– Божечки-картошечки! – откликнулся новый голос, тоненький. – Грязь ей не по нраву, вы только посмотрите! Ты в ней живешь, чумазепа!

Фонарь качнулся в сторону говорунов, словно советовал не болтать, и в огороде воцарилась глухая тишина. Мы дошли до дома: небольшой, но очень изящный, он вдруг выдвинулся из мрака, словно призрак. Аррен поднялся по ступенькам, открыл дверь с сеткой от насекомых и распорядился.

– Вытрите ноги. У меня паркет.

Только теперь я заметила, что он носит калоши поверх дорогих туфель. Послушно вытерев ступни о коврик в маленькой прихожей, я прошла за Арреном и оказалась в гостиной. Хозяин дома похлопал в ладоши, и в лампах вспыхнул свет – гостиная оказалась небольшой, но обставленной с изысканным вкусом. Мебель такой тонкой работы, восточные вазы и зеркала в кружеве золотой оправы я видела только на картинках в журналах о моде и светской жизни.

– Почему вам пришло в голову утопиться возле моей зеленой кухни? – поинтересовался Аррен. Заглянув за приоткрытую белую дверь, он вынул халат, в каких ходят аптекари и исследователи, и протянул мне: – Набросьте пока это и присаживайтесь.

Я послушно надела халат поверх мокрой сорочки, надеясь, что он непромокаемый. Завязала тесемки, опустилась в кресло. Аррен снова похлопал в ладоши, и я услышала, как за другими дверями возникли шум, суета и звяканье посуды.

– Я не знала, что здесь ваш огород, – вздохнула я. Дом был прекрасен, его хозяин пока не сделал мне ничего плохого, но страх все равно царапался в груди. Ходили слухи, что к Аррену Эленбергеру привозят покойниц, и он укладывает их в свои грядки, чтобы питать травы для смертных чар. У короля много врагов…

А тут, оказывается, смертные флюиды способны отравить всю зеленую кухню. А я ведь не успела умереть – откуда бы им взяться?

– Ладно. Кто это с вами сделал? – Аррен кивнул в мою сторону, имея в виду разбитое лицо и окровавленную рубашку.

– Мой муж, – ответила я, чувствуя, как немеют губы. Великие боги, еще сегодня утром я была счастливой невестой, в белом платье, прозрачной дымке фаты и с букетом роз в руках! А сейчас сижу в доме самого жуткого мага в королевстве, и идти мне некуда… – Сперва он надругался надо мной, а потом разорвал брачный договор. Теперь получит компенсацию.

Аррен усмехнулся, и я набралась смелости и взглянула в его лицо. Оно, надо сказать, было самым обычным, спокойным и располагающим. Орехово-зеленые глаза с темными густыми ресницами смотрели с нескрываемым любопытством, каштановые волосы были взлохмачены, по переносице тонкого крючковатого носа струился шрам, словно когда-то этот нос сломали. Одним словом, на меня смотрел вполне привлекательный мужчина, которого невозможно было заподозрить в чем-то плохом – но от него веяло тьмой и тревогой. Я невольно поджала босые ноги.

Дверь, из-за которой доносился шум, открылась, и в гостиную сам по себе выкатился маленький белый столик, на котором сервировали чай и закуски. Только увидев темный ароматный напиток в чашке и ветчину, сыр и овощи на фарфоровых блюдцах, я поняла, насколько сильно устала и проголодалась. Столик подкатился к нам, Аррен взял чашку и произнес:

– Прошу, угощайтесь. Там успокоительное, вам будет легче.

– У вас нет слуг? – спросила я, сделав глоток горячего чая. Он рухнул внутрь, и я наконец-то почувствовала себя по-настоящему живой. Все, что случилось со мной в доме Энтони Локсли, отступило и померкло, сделалось каким-то чужим, словно никогда не происходило со мной. От этого становилось легче. Аррен отрицательно качнул головой.

– Меня боятся, – ответил он. – Да и я не очень-то люблю посторонних в доме. Почему вы не пошли к родителям?

Я печально улыбнулась. Он, как видно, совсем не понимает, как творятся дела на свете.

– Такая, как я, может пойти только в реку, – со вздохом сообщила я. – Родители меня не примут. Сейчас их и так ждет скандал, моих сестер теперь не возьмут замуж. Возможно, им придется переехать.

– Разумеется, – кивнул маг. – Как я сразу не догадался… Как вас зовут?

– Джейн Холифилд, – ответила я, назвав девичью фамилию. Сегодня, подписывая брачный контракт, я каллиграфическим почерком вывела: Джейн Локсли – и новое имя разорвалось вместе с бумагой, на котором было написано.

Мне захотелось плакать. Но я смогла сдержаться – не хотелось показывать свою слабость и дальше. Достаточно было того, что меня вынули из реки.

– А я Аррен Эленбергер, – с легким поклоном представился мой спаситель. – Поешьте, вам это сейчас полезно.

Я взяла хлеб и ветчину, сделала сэндвич, послушно откусила и не почувствовала вкуса.

Что Аррен Эленбергер сделает со мной, когда я доем?

***

Аррен

Девушка была красива. Даже очень красива. Длинные каштановые волосы, заплетенные в косы, темные глаза, аккуратно вылепленное лицо, словно у куколки, но лишенное кукольной беззаботности. Сначала, вытащив ее из воды, я даже подумал, что поймал русалку, а не утопленницу.

Ощутив смертные флюиды в реке, я бросился бежать, едва набросив на плечи дождевик, в котором выходил в зеленую кухню в плохую погоду. Не хватало еще, чтобы яд проник в почву с водой – это погубило бы все высаженные растения. Простецы считают, что чем больше дряни, тем забористее выйдет зелье, но это было далеко не так.

Да, моя находка была из благородной семьи – и идти ей было некуда. Я невольно задумался над тем, что нам теперь делать. Отпустить ее неведомо, куда, пусть уходит – нет, так я не хотел. Спасение Джейн Холифилд пробудило во мне давние чувства, которые я когда-то убрал в самый глубокий шкаф своей памяти и больше не вынимал.

Я много лет жил один, надежно охраняемый от соседей, приятелей и девушек на выданье своей репутацией изысканного душегуба, который способен сделать яд из всего, что попадется ему на глаза. И вот теперь я спас юную утопленницу – и это будто бы наложило на меня некие обязательства.

Конечно, их не было, по большому-то счету. Я мог дождаться, когда Джейн допьет свой чай, дать ей несколько серебряных лир на дорогу и отпустить с миром. Но это было неправильно – тогда она ступила бы на тот путь, который неминуемо привел бы снова в реку.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я. – К семье не пойти, друзья, как я полагаю, тоже не разбежались вас привечать.

Джейн кивнула. Сквозь несчастную растерянность, которая разливалась по ее лицу, проступила спокойная твердость – она приготовилась встречать свою судьбу, какой бы та ни была.

– Мне некуда идти, – призналась она. – Он даже одежду не разрешил забрать, выкинул меня в том, в чем была. Попробую утром все же сходить к родным, взять пару платьев. А потом… не знаю. Стану искать работу.

Я усмехнулся. Трудное это дело – найти работу, когда тебя окружает скандальная репутация. Завтра утром весь город будет судачить о том, как муж Джейн разорвал брачный контракт.

– Вряд ли вас приучали к работе, – сказал я. – Сшить шейный платок для дядюшки и раскроить и сшить шесть рубашек за день – все-таки разные вещи.

Джейн устало кивнула.

– Да, я понимаю. Закончу свои дни в доме с красным фонариком.

Ее голос сел – я едва разобрал последние слова. Сплетники говорили, что у меня нет сердца, но сейчас я искренне жалел несчастную девушку, которую вытащил из воды.

– Если вы умеете сажать цветы, то я готов дать вам кров и работу, – произнес я. Во многом это прозвучало неожиданно даже для меня самого, но с другой стороны, почему бы нет? Я любил свою работу, но порой она была слишком монотонной и скучной. К тому же, пришла пора высаживать бой-огурцы, без которых не сварить зелье отсроченного гниения, а мандрагоры при виде рассады бой-огурцов почти выпрыгивают из грядки, чтоб задать им перцу – в две руки всю компанию можно удержать только с превеликим трудом.

– Работу? – переспросила Джейн, и ее бледное лицо окрасилось румянцем. – То есть… что именно я должна делать?

Наверно, еще утром она и подумать не могла, что поздней ночью примет предложение от одного из самых страшных людей королевства. И вот ведь, сразу приняла, хоть еще и не сказала об этом вслух.

– Выпалывать сорняки, – ответил я. – Высаживать рассаду. Поливать, удобрять, подкармливать. Разумеется, только там, где я укажу. К некоторым растениям лучше не приближаться без подготовки.

Румянец Джейн стал гуще – она боролась со страхом и отчаянием. Как всегда, победило желание выжить.

– Буду платить вам двадцать лир серебром, – добавил я, ставя точку в ее размышлениях. Двадцать лир серебром были замечательной зарплатой, столько получают докторши и учительницы высшей категории. – На втором этаже есть гостевая комната, можете ее занять. Утром отправлю посыльного в магазин готового платья… надо же вам как-то одеться.

Честно говоря, я и сам не ожидал от себя такой доброты. Мне просто вдруг захотелось вернуться в прошлое, к старым мечтам и надеждам, когда я еще не был порождением тьмы, чьим именем пугают детей по всему королевству. Вернуться к самому себе – разве это плохо? Разве это много?

– Спасибо вам, – прошептала Джейн. Кончик ее носа дрогнул, в глазах сверкнули слезы – девушка готова была разрыдаться, и что-то острое и живое дрогнуло в моей душе. – Я… я буду очень стараться. Мне, правда, никогда не приходилось ни сажать, ни полоть…

Я бы удивился, если бы приходилось.

– Капусту от моркови отличаете?

Джейн удивленно посмотрела на меня, словно пыталась понять, шучу я или говорю серьезно.

– Да, разумеется. Я окончила гимназию, – с достоинством ответила она. – Я не такая дикая, как сейчас выгляжу.

– Вы не дикая, – ответил я и отставил чашку на столик. – Просто устали. А теперь вам, пожалуй, пора спать. Я встаю рано, работа тоже начинается рано.

Джейн кивнула.

– Спасибо еще раз, – твердо сказала она. – Я вас не подведу.

***

Джейн

Я проснулась от того, что за окном кто-то очень громко и выразительно выругался, и не сразу поняла, где нахожусь. Я же должна быть у Энтони, моего мужа… Воспоминание окатило меня ледяной волной: Энтони больше не мой муж, он избил меня и выгнал из дома, а потом я едва не утопилась.