© Ольга Кузьмина, Ольга Рэд, Вера Сорока, Лина Павлова, Лариса Львова, Дарина Стрельченко, Андрей Миллер, Антон Мокин, Михаил Крыжановский, текст, 2021

© Анастасия Оршанская, иллюстрации, дизайн обложки, 2021

Ольга Кузьмина
Из огня да в полымя

С утра на улице зарядил мелкий ледяной дождь вперемешку со снегом, словно не апрель на дворе, а лютый февраль. Нос во двор не высунешь. Тихон без дела слонялся по подполью, без особой надобности передвигая горшки на полках. Косился на пауков в углах, не запылилась ли где паутина, не пора ли смахнуть, чтобы новую сплели? Слазил наверх, выглянул из-под печки, оглядел избу. Выметено чисто, посуду он ночью всю вылизал. На заре хозяин, не поевши, оседлал коня и ускакал по делам, а хозяйка еще с кровати не поднялась. Служанку давеча выгнала, а сама дрыхнет до полудня. Кто печь топить будет?

Тихон неодобрительно покряхтел и вернулся в подпол. Не повезло ему с хозяевами. Вроде и дом – полная чаша, а порядка нет. Обычаев не соблюдают, пустякового подарка и то никогда не подарят – ни лоскутка цветного, ни монетки с Егорием под ясли, ни хлеба куска в подпечье… Служанки то и дело меняются, привыкнуть не успеешь. И все городские, порядку не знают. Мисочку с молоком, как положено, с поклоном да приговором не ставят. Раньше хоть Митька, кот рыжий, позволял лакать из его миски. А теперь нет Митьки. Старый стал, сослепу, как котенок, в углы тыкался. Приказала хозяйка – в мешок да в реку. Принесли молодого кота – серого, полосатого. Тихон его выжил. Эх, люди, люди, человеки, никакого в вас понятия нету! Кота, да и всю скотину, в масть домовому заводят. Вот у хозяина конь Огонек, ухоженный, каждую ночь Тихон ему гриву чешет, в косицы заплетает. В конюшне порядок – хоть живи там.

И куры рыжие круглый год несутся, не болеют, не паршивеют.

На крыльце загрохотали сапоги – хозяин вернулся. Что-то закричал с порога. Хозяйка ответила – сначала сонно, потом визгливо, в голос. И понеслось по кочкам…

Тихон затосковал. Может, он сам виноват? Испокон веков порядок заведен: коли домовой с домовихой душа в душу живут, так и хозяева голубками милуются до старости. А он бобылем кукует, никак не найдет свою суженую. Хотя, казалось бы, жених Тихон завидный. Порядок в его хозяйстве – залюбуешься. Самая разборчивая домовиха не придерется. В подвале сухо, ни клопов, ни тараканов нет. Закут заповедный, от людских глаз скрытый, чистый да уютный. Все, как положено, – сундук, коврик плетеный, лавка, одеяло лоскутное. Подушки, мягким пухом набитые, Тихон сам собирал в курятнике – пушинку к пушинке… И возраст у него самый подходящий для женитьбы – сто двадцать пять зим. Вот только городские домовихи нос воротят. Им подавай жениха с домом каменным, да чтобы непременно в три этажа! А деревенские… Тихон тоскливо вздохнул. Не повезло ему с мастью. Опасаются деревенские рыжих. Прямо хоть на кикиморе женись! Только какая из кикиморы жена? Воровство одно да пакости исподтишка. Верно люди говорят: «Хорошо прядет кикимора, а рубахи от нее не дождешься».

Наверху загрохотало, зазвенело. Посуду бьют! Тихон накрыл голову подушкой, чтобы не слышать этого безобразия, не надрывать сердце. Только бы до поставца с голландским фарфором не добрались! Нравились Тихону синие картинки на больших белых тарелках: крутобокие кораблики с раздутыми парусами, мельницы, лошадки, люди, по-иноземному одетые…

Интересно, водятся ли в иных краях домовые? Сосед Минька хвастался, что как-то раз спрятался в карете и в самый центр Петербурга ездил – на Аглицкую набережную. Видел там заморского домового – в коричневом сюртуке, в белых чулках. Важного, через губу не переплюнет. Врет, небось. Какой же домовой, хоть и аглицкий, решится в чужую страну через море плыть?

Тихон пригрелся под подушкой и сам не заметил, как задремал. Проснулся от негромкого, но настойчивого стука в завалинку. Протер глаза и прямым ходом, как домовые умеют, шмыгнул из дома на двор. Эх-ма! Полдня проспал, вечереет уже.

За углом дома трижды тявкнули по-лисьи. Тихон страдальчески сморщился.

– Иикка, дурья твоя башка! Опять соседских собак дразнишь? Дошутишься, оторвут хвост!

– Это еще кто кому оторвать!

Перед Тихоном появилось сгорбленное угольно-черное существо – лохматое, с длинными руками. Мокрая гладкая шерсть резко пахла лесной прелью и зверьем. Желтоватокрасные раскосые глаза смешливо помаргивали, длинный хвост с кисточкой на конце шлепал по лужам. Иикка был еще молодой тролль, не знал, куда силу девать. Оттого и бегал на посылках из чухонских краев до окраины Петербурга. Собак он не боялся – с его-то когтями и волчью стаю одолеть можно.

– Terve^[1], Тихон! Готово?

– Уже три дня как сделал. – Тихон нырнул в подполье и вернулся со свертком. Недовольно глянул наверх на непрекращающуюся морось, но звать тролля в дом не стал. Развернул холстину, показал свою поделку – деревянный сундучок с глубокой, почти сквозной резьбой.

Иикка восхищенно ахнул.

– Как ты уметь – больше никто не уметь!

Тихон польщенно зарделся. Сундучок ему заказал старейшина троллей, в подарок своей невесте. Тихон постарался, вырезал лесные узоры – листья, зверей, цветы всяческие. Троллям такое нравится.

– Аккуратно неси, не поцарапай. – Он старательно завернул сундучок и обвязал веревкой.

Иикка забросил сверток за плечи и сунул Тихону ведерный липовый бочонок.

– Мухоморовка. Как договариваться.

Тихон крякнул, принимая оплату. От бочонка пахнуло таким ядреным ароматом, аж голова закружилась. Тролль насмешливо ухнул.

– Не надумать еще к нам перебраться? Мы тебе и хутор присмотреть.

Тихон помотал головой.

– Благодарствую, мне и здесь неплохо.

– Ну, как знать. Бывать здоров, peppu^[2]!

Тролль исчез. Тихон сердито засопел. Иикка прилично говорил по-русски, но любил вставлять в речь финские словечки, отчего домовой чувствовал себя дурак-дураком. Звучит зачастую до ужаса обидно, а спросишь – совершенно невинное слово. Наоборот тоже случается. Лучше не спрашивать.

Он вернулся в свой закут, пристроил драгоценный бочонок в углу. Троллий самогон из мухоморов питерские домовые ценили на вес золота. И не только домовые. Хозяин Невы иной платы за свои услуги не принимал. Обычно-то домовые стараются держаться от большой воды подальше. Но как тут удержишься, коли весь город каналами да речками изрезан? То и дело приходится на поклон к водяницам идти.

Тихон прислушался – наверху мирно журчали голоса, в щели проникал вкусный запах кофея. Угомонились, стало быть, вечеряют. Можно покамест к соседу наведаться, новости узнать.

До соседа Тихон не дошел, обнаружил кудлатого, пегого Миньку на улице, в окружении домовых и домових. Тот взахлеб что-то рассказывал.

– Пол-лавки сгорело! И в доме все – дотла! От книг один пепел остался!

Слушатели ахали и охали. Нет для домовых большей беды, чем пожар.

– Кто погорельцы-то? – спросил Тихон.

– Шотландцы с Галерной улицы, – ответил Минька. – Я там кое с кем перемолвился словечком. Энтот Арчибальд Мерлиз – как есть колдун. Из Англии своей не токмо простых слуг привез, но и еще кое-кого.

– Все англичане – чудаки спесивые, – вставил седобородый Прошка с соседней улицы. – С бесами, небось, связался?

– А то! – авторитетно заявил Минька. – Верно говорят, сколько веревочке ни виться, а конец будет. Среди бела дня налетел огненный бес, когда Арчибальда дома не было. Крышу сорвал – и в библиотеку! Ясное дело, бумага лучше всего горит. Хорошо, соседи вовремя собрались, потушили, а то бы вся улица выгорела.

На рассказчика посыпались вопросы. Больше всего домовых интересовало, выжил ли кто-нибудь из слуг-нелюдей шотландского колдуна? И усмирен ли огненный бес, или ждать новых пожаров? Но Минька таких подробностей не знал. Покачивая головами, домовые начали расходиться.

Тихон домой не пошел. В эту ночь в развалюхе на отшибе домовихи собирались на девичник. Ежели вовремя рядом оказаться, глядишь, и пригласят.

В развалюхе еще никого не было. Тихон встал на крыльце, оправил синий кафтан, потуже затянул алый кушак. Смахнул с рыжих кудрей мокрость, приосанился. И вдруг услышал, как на дальнем конце улицы залаяли собаки. Перекидываясь со двора на двор, заполошный лай докатился до окраины. На человека собаки иначе брешут. Заяц, что ли, забежал или лисица? Ветер принес отчетливый запах гари. У Тихона мурашки побежали по спине. А вдруг это бес? Или кто похуже? Мало ли кого аглицкий колдун в помощниках держал?

Тихон нерешительно потоптался, не зная, то ли домой бежать, то ли подождать и высмотреть беглеца. Любопытство пересилило осторожность. Тихон притаился под крыльцом, насторожив чуткие уши. Легкий топоток пронесся по дощатой отмостке, колыхнулся прошлогодний бурьян, и прямо на Тихона выскочил кто-то маленький, с копной спутанных, пропахших дымом белых волос.

Они одновременно вскрикнули и уставились друг на друга. Глаза у беловолосого существа оказались круглые, перламутровые, и на худеньком треугольном личике казались огромными. И очень испуганными.

«Кикимора, что ли? – подумал Тихон. – Нет, не похожа. И не лесовушка, у тех во́лос зеленью отливает…»

Простая холщовая рубаха незнакомки, вся в прожженных дырах, была испачкана сажей. Сама она дышала натужно, со свистом и хрипами.

– Помоги… – растрескавшиеся губы едва шевельнулись. – Помо…

Перламутровые глаза закатились, и она свалилась прямо на руки Тихону. Он растерянно прижал к себе невесомое тело. Куда ее? Домой? А если огненный бес за ней гонится? Или хозяинколдун? А, где наша не пропадала!

И Тихон побежал, держась поодаль от постоянных троп домовых. Ввалившись в родной подвал, первым делом уложил нежданную гостью на лавку, а сам обежал дом – сначала изнутри, потом снаружи, обводя и жилище, и все подворье охранным кругом. Сильного колдуна не задержит, но беса со следа собьет.

Хотя бы на время.

Когда Тихон вернулся, незнакомка уже сидела на лавке, обхватив себя за плечи, и тряслась так, что зубы стучали. Домовой кинулся к сундучку, достал расписную чашку с отбитой ручкой, которую хозяйка в сердцах выбросила, а он подобрал. Плеснул из бочонка.

– Глотни, полегчает.

Она глотнула. Замерла, задохнувшись. Потом задышала, допила остаток.

– Что… это?!