© Моргун Л.И. Перевод с английского, примечания, 2016.

* * *

Предисловие

Вера в привидения, демонов и духов уходит глубоко корнями в историю японского фольклора. Она переплетается с мифологией и суевериями, взятыми из японского синтоизма, а также буддизма и даосизма, привнесенного в Японию из Китая и Индии. Истории и легенды в сочетании с мифологией собирались на протяжении многих лет различными культурами мира, как прошлого, так и настоящего. Фольклор развивался для объяснения или рационализации различных природных явлений. Необъяснимые явления природы, которых в Японии предостаточно (взять хотя бы те же землетрясения и цунами, которые отравляют жизнь японцам и в наши дни) всегда вызывали страх у человека, поскольку их невозможно было предугадать или вникнуть в суть их происхождения.

Тайна смерти явление, которое не находит рационального объяснения в различных мировых культурах. Смерть всегда вторгается в жизнь человека внезапно. Смерть изменение, переход из одного состояния в другое, воссоединение тела с землёй, союз души и духа. Люди на протяжении веков редко могли понять или поверить в то, что смерть это конец. Поэтому сказания и легенды строились вокруг духов умерших.

Японцы верят, что они окружены духами всё время. Согласно японской религии синто, после смерти человек становится духом, иногда божеством. Полагают, что на небесах и на земле живут восемь миллионов богов это горы, леса, моря и самый воздух, который мы вдыхаем. Традиции Японии говорят нам, что эти божества имеют две души: одну слабую (ниги-ти-тама), а другую сильную (ара-ми-тама).

Буддизм, введенный в Японию в VI веке н. э., расширил масштаб верований в духов и другие сверхъестественные силы. Буддистское верование в мир живых, мир мёртвых и «Чистую Землю Будды» (Йодо) приобрело новое значение. Образ поведения человека в течение всей продолжи жизни определял, куда он отправится: в царство мёртвых или в «Чистую Землю». Те, кто отправляются в преисподнюю, считают это место адом во всей своей отвратительности.

Японцы полагают, что после смерти дух преисполнен гнева и нечист. Многие ритуалы исполняются в течение семи лет для очищения и успокоения души. Таким образом, человек становится духом. Согласно легенде, дух блуждает между землей живых и царством теней. Поэтому молитвы предлагаются для обеспечения перехода в Землю Мёртвых.

Если душа мёртвого не очищена, она может вернуться на землю живых в облике привидения. Также если умерший при помощи молитвы не очищен от личных эмоций, таких как ревность, зависть или гнев, дух умершего может возвратиться в виде привидения. Привидение является в то место, где раньше жил человек, и преследует ответственных за свою горькую судьбу. Привидение будет являться до тех пор, пока оно не будет освобождено от страдания при содействии живого человека, который должен молиться за то, чтобы душа умершего вознеслась на небеса.

В течение эры Хейян (794-1185 гг.) полагали, что духи умерших витали над живыми, вызывая у них болезни, мор и голод. В эру Камакура (11851333) это верование трансформировалось – полагали, что духи превращались в небольших животных, таких как еноты и лисы, которые сбивали людей с праведного пути. Предметы домашнего обихода, прослужившие более ста лет, могли бы стать божествами в период Муромачи (13361573). Считалось, что эта древняя утварь обладает особыми свойствами поэтому с нию обращались с заботой и уважением. А в периоды Момояма (1573 1600) и Эдо (1603–1868) считалось, что если человек умер от болезни или во время эпидемии, то он превращается в ужасного демона.

Деспотический феодальный режим, превалировавший в течение периода Эдо (1603–1867), в сочетании с природными катаклизмами, происходившими в то время, послужил появлению новых легенд о злых и мстительных духах и привидениях. В конце эры Эдо принимались указы, запрещающие показ театральных представлений с пугающими привидениями из-за страха подрыва авторитета правительства.

В основном персонажами легенд о неуспокоившихся душах были женщины. Это были мстительные духи; и чем больше страданий женщина претерпела в течение своей жизни, тем более угрожающим был её дух после её смерти.

Жестокость по отношению к женщинам

– повторяющаяся тема в японских преданиях и легендах.

Истории про привидений в начале 1700-х ставили в различных театрах, в том числе в театре Сумизу в Осака, в театре Накамура-за в Эдо, а также на сценах кукольных театров.

В конце XVIII века мстительные духи стали центральной темой в театре Кабуки. Убийства ставили на сцене со всеми вопиющими деталями и женские духи изображались весьма отчётливо. Сцены насилия и кровопролития были довольно шокирующими и были направлены на то, чтобы вызвать у зрителя подозрение и страх. К удивлению, эти пьесы были достаточно популярными и художники декораций репродуцировали множество сцен из подобных спектаклей Кабуки. Пример такой темы в одной из пьес, поставленных в театре Кабуки, называемой «Скала, которая плачет ночью».

«В Токайдо, на дороге между Токио и Киото, есть знаменитая скала, известная как «Скала, которая плачет ночью». Предание рассказывает о беременной женщине, путешествующей по этой дороге ночью, чтобы встретить своего мужа. К ней пристали бандиты и она была зверски убита. Её кровь пролилась на скалу, которая стала место обитания её духа. По легенде скала плачет по ночам».

Эта и ей подобные истории привлекли внимание американского специалиста по поэзии хайку Лефкадио Херна (Lafcadio Heam), который посвятил японскому фольклору одну из самых поэтических своих работ. Лефкадио Херн (1850–1904 гг.) родился на греческом острове Лефкасе от матери-гречанки и отца – британского офицера, военного хирурга. В 19 лет оставшись один после развода родителей, Херн переезжает в США и поселяется в Цинцинатти, шт. Огайо. Он начинает свою творческую деятельность в роли газетного репортера. В 1877 г. Херн отправляется в Новый Орлеан, чтобы написать ряд статей, и остается там на протяжении десяти лет. Добившись некоторого успеха в области литературного перевода и других работ, он по заданию издательства «Харпер Паблишинг» отправился в Вест-Индию, где и написал два романа на темы Востока.

В 1889 г Л. Херн переезжает в Японию, и по прибытию в Йокогаму весной 1890 г., поступает в Императорский университет Токио. При поддержке чиновников Министерстве просвещения летом 1890 г. Херн устроился преподавателем английского языка в училище в префектуре Шимане. Там он тесно сблизился с семьей губернатора Котеду Ясусада.

Позже он женился на Сетзу Койдзуми (Setsu Koizumi), дочери местной семьи самурая и даже взял себе японское имя – Якумо Койзуми (Yakumo Koizumi).

В 1894 г. он закончил свою книгу «Проблески Незнакомой Японии» (Glimpses of Unfamiliar Japan) и поступил преподавателем английской литературе в Токийском императорском университете.

Этот пост он занимал до 1903 г., когда перешел в университет Васеда. 26 сентября 1904, Лафкадио Херн умер от остановки сердца в возрасте 54 лет.

Самая известная работа Херна – собрание лекций под названием «Япония: Попытка интерпретации» (1904).

Его другие книги по Японии включают «Экзотики» (Exotics) и «Ретроспективы» (Retrospectives) (1898), «В Призрачной Японии» (1899), «Крылья теней» (Shadowing)s (1900), японский «Сборник» (1901), и «Квайдан» (Kwaidan – 1904).

Кости

К заходу солнца они подошли к подножью горы. Здесь не было никаких признаков жизни, – ни следов воды, ни следов растений, ни тени пролетающей птицы, – ничего кроме бескрайнего запустения. А вершина горы терялась где-то в небесах.

Тогда Бодхисаттва сказал своему юному попутчику: – «То, что ты хотел увидеть, тебе будет показано. Но место, где это произойдёт, далеко, а путь полон препятствий. Следуй за мной и ничего не бойся: да пребудет с тобою сила».

Их путь наверх был окутан сумраком. Протоптанной тропинки не было, как и не было следов какого-либо пребывания человека; и путь лежал через бесконечные нагромождения сваленных в кучу костей, которые перекатывались под ногами. Иногда комки разрыхленной земли с грохотом сваливались вниз с гулким эхом; – иногда смятая под ногами земля рассыпалась как пустая скорлупа… Звёзды светили ярче и будоражили чувства; а мрак сгущался.

«Не бойся, сын мой, говорил Бодхисаттва, идя впереди: – путь безопасен, хотя и суров».

Они взбирались на гору под звёздами, – быстрее, быстрее, – в этом им помогали сверхчеловеческая сила. Они проходили высокие зоны тумана; и по мере своего продвижения наверх наблюдали под собой безмолвный поток облаков, похожий на течение молочного моря.

Они взбирались по горе час за часом; – и попадавшиеся на пути невидимые преграды давали о себе знать, когда раздавался тихий мягкий хруст; – и едва заметные холодные огни освещали их путь и меркли при каждом таком движении.

А когда юный путник взял в руку что-то гладкое, но не камень, – и поднял это, – в едва различимом сумраке он разглядел череп – нахальную насмешку смерти.

«Не задерживайся здесь, сын мой! – предупредил голос учителя, – Вершина, на которую мы должны забраться, – очень далеко!»

Они пробирались сквозь тьму и чувствовали постоянно под собой тихий странный хруст и видели, как ледяные огни извиваются и умирают,

– пока край ночи не стал серым, а звёзды не начали угасать, и восток не начал заниматься.

Но они продолжали восхождение наверх, – быстрее, быстрее, – и в этом им помогала сверхчеловеческая сила. Их сейчас окутывал холод смерти, – и огромное безмолвие. Золотое пламя занималось на востоке.

Затем впервые взору путника открылась нагота крутых обрывов; – и им овладели трепет и смертельный ужас. Так как нигде не было земли,

– ни под ним, ни рядом с ним, ни над ним, – только лишь груда, чудовищная и безмерная, черепов и осколков черепов и праха костей, – с мерцанием выпавших зубов, как мерцание обломков скалы в разрушении прилива.

«Не бойся, сын мой! – прокричал Бодхисаттва; – только те, кто силён духом, могут попасть в место Видения!»

За ними мир исчез. Не осталось ничего, кроме облаков под ними и неба над ними и груды черепов между ними – которые терялись из виду в вышине.

Затем солнце взошло с теми, кто покорял вершину; и не было никакого тепла в его лучах, а только лишь холод, острый как меч. И страх огромной высоты, и кошмар изумляющей глубины, и ужас безмолвия, разрастался всё больше и больше и спустился на путника и отяготил его, сковал ноги, – так что внезапно все силы покинули его и он застонал как спящий во сне.

«Быстрей, поторопись, сын мой! – закричал Бодхисаттва: – день короток, а вершина очень далеко отсюда».

Но странник пронзительно закричал: «Мне страшно! Мне несказанно страшно!» – и силы покинули меня!»

«Сила вернется, мой сын!» – ответил Бодхисаттва… «Взгляни-ка на то, что под тобой и над тобой и вокруг тебя и скажи мне, что ты видишь».

«Я не могу, – закричал пилигрим, дрожа и цепляясь: – Я боюсь взглянуть вниз! Передо мной и вокруг меня нет ничего, кроме людских костей».

«Но всё же, сын мой, – сказал Бодхисаттва, заливаясь мягким смехом, – всё же ты не знаешь, из чего сделана эта гора».

Юный пилигрим ещё раз произнес, содрогаясь: – «Мне страшно! Мне несказанно страшно!.. Здесь нет ничего, кроме черепов!»

«Это гора и есть гора черепов!», – ответил Бодхисаттва. «Но знай, сын мой, что все они ТВОИ СОБСТВЕННЫЕ! Каждый в какое-то время был вместилищем твоих мечтаний и иллюзий, твоих желаний. Среди них нет ни одного, который принадлежал бы какому-то иному существу. Все они – все без исключения, – были твоими в миллиардах твоих предыдущих жизней».

Фурисодэ

Недавно, проходя по небольшой улочке, занятой в основном продавцами старинной посуды, я обратил внимание на фурисодэ, или платье с развевающимися рукавами, насыщенного пурпурного оттенка, называемого мурасаки, висящего перед одним из магазинов. Подобное платье могла бы носить дама высокого положения во времена Токугава^[1]. Я остановился и посмотрел на пять фестончиков на нём; и в тот же момент в моей памяти всплыла легенда о подобном платье, которое, согласно преданиям, однажды послужило причиной разрушения города Йеддо^[2].

Почти двести пятьдесят лет назад дочь богатого купца из города Сёгуна, на одном религиозном празднике увидела в толпе юного самурая необычайной красоты и сразу же влюбилась в него. К сожалению, он исчез в толпе, прежде чем она через своих слуг узнала, кто он был и откуда. Но его образ запал ей в душу вплоть до мельчайших деталей его костюма. Праздничные одеяния, носимые тогда юношами-самураями, едва ли уступали по своему великолепию нарядам юных девушек; и верхнее платье этого прекрасного незнакомца казалось чрезвычайно красивым очарованной девушке. Она подумала, что, надев платье такого же качества и цвета, с такими же фестонами, она сможет привлечь его внимание в следующий раз.

Конечно, она заказала сшить себе такое платье с очень длинными рукавами, по моде того времени и щедро вознаградила портного. С тех пор она носила его всегда, когда выходила из дома; а дома она вешала его в своей комнате и пыталась представить в нём своего незнакомого возлюбленного. Иногда она часами стояла перед ним – то мечтая, то проливая слёзы. И еще она обращалась к богам и Буддам с молитвами о том, чтобы завоевать любовь молодого человека часто повторяя молитву секты Нитирэн^[3]: «Наму мёхо ренге кё!»^[4]

Но больше она никогда так и не видела юношу; и зачахла она от тоски по нему, заболела, умерла и её похоронили. После похорон платье ее с развевающимися рукавами, за которое она так щедро заплатила, было даровано буддистскому храму, который посещала её семья. В те времена была жива еще древняя традиция – таким образом избавляться от одеяний умерших людей.

Священник смог продать платье по хорошей цене; так как оно было сделано из дорогого шёлка и на нём не было видно следов слёз, которые покойная красавица роняла на него. Оно было куплено девушкой примерно того же возраста, что и умершая дама. Но проносила она его всего лишь один день. Потом бедняжка заболела и начала как-то странно себя вести кричала, что её преследует видение красивого юноши и что за его любовь она умрёт. А затем… через некоторое время и она умерла; и платье с развевающимися рукавами было передано в храм во второй раз.

И снова священник продал его; и вновь его купила юная девушка, которая нарядилась в него лишь раз. Затем и она заболела и рассказывала окружающим о прекрасной тени, а потом и она умерла и её похоронили. И платье в третий раз было предано