Предисловие

Кыонг Лы родился во Вьетнаме в 1968 г. и эмигрировал со своей семьёй в Голландию в возрасте одиннадцати лет. В течение шестнадцати лет он был монахом в «Сливовой деревне», общине во Франции, созданной известным буддийским учителем Тхить Нят Ханем, а затем вернулся домой и стал одним из первых буддийских тюремных священников в Голландии. В книге «Будда в тюрьме» Кыонг Лы делится историями и уроками, полученными в ходе взаимодействия – которое чаще всего принимало форму глубокой медитации присутствия – с закоренелыми преступниками, отбывающими срок в голландской тюремной системе. Ему удавалось найти с заключёнными общий язык, поскольку он признавал, что все эти «видавшие виды» мужчины обладают человечностью и способны чувствовать.

В середине 1990-х одна моя ученица, работавшая психологом в пенитенциарном учреждении в Нью-Мексико, пригласила меня присоединиться к ней, и на протяжении шести лет мы обучали заключённых, отбывавших наказание в тюрьме особого режима, а также приговорённых к смерти и ожидающих приведения приговора в исполнение, медитации, йоге, давали им духовные наставления. Все люди, с которыми мы работали, были убийцами. Большинство из них были членами преступных группировок, которые пережили тяжелейшее насилие, поскольку росли в неописуемых условиях и оказались на обочине общества. Некоторые из них были душевнобольными.

Почти сразу я осознала, что перед лицом такого страдания человек должен быть безукоризненно цельным и искренним. Тюрьма – сложное место; это отдельная, особая культура. Большинство её обитателей и сотрудников происходят из одних и тех же сообществ. Работа в тюрьме изменила мою жизнь. Я узнала очень много о надежде и безнадёжности, гневе и доброте, привилегиях и отсутствии привилегий. И я стала смотреть на жизнь по-новому. Приглядевшись к заключённым, я смогла увидеть в каждом из них не объект жутких проекций, а страдающего человека с чудовищным прошлым, раненого Будду.

Мой коллега Флит Моул, который провёл в тюрьме четырнадцать лет по обвинению в перевозке наркотиков, рассказывает о практике медитации в тюрьме. «Тюрьма – жестокое место, – говорит он, – где жадность, ненависть и заблуждение всегда на повестке дня». Однако в своей книге «Дхарма в аду» (Dharma in Hell)^[1] он пишет: «После четырнадцати лет, которые я провёл в тюрьме вместе с убийцами, насильниками, грабителями банков, совратителями малолетних, неплательщиками налогов, торговцами наркотиками и всевозможными преступниками, я совершенно убеждён, что изначальная природа всякого человека – благая». Как и Флит, я убеждена, что искупление возможно и любая ситуация может научить нас чему-то и позволить раскрыться нашей естественной мудрости.

Кыонг также вскоре осознал, что, когда заключённым удаётся ощутить покой в непринуждённой беседе или в ходе медитации сидя, в одиночестве или в обществе тюремной сангхи, когда этим людям удаётся почувствовать свою боль, в том числе боль, вызванную детскими травмами, сложными отношениями, а также раскаяние в совершённых преступлениях, – эти состояния могут становиться источником счастья, поскольку теперь они переживают и знают истину, пусть она и причиняет боль. Когда заключённые, с которыми он работал, чувствовали, что их слушают, понимают и не осуждают, трансформировалось их самоощущение, а затем менялись также их установки и поведение. На протяжении всей книги Кыонг переосмысляет Первую благородную истину Будды, истину о существовании страдания, и приходит к выводу, что стакан всё-таки наполовину полон. Взаимодействие со страданием, утверждает он, снятие защит и сопротивления ради принятия даже самых болезненных воспоминаний и переживаний – уже это может быть источником счастья. Его слова – не голословные утверждения, он приводит множество примеров того, что подобная практика Первой благородной истины, а именно готовность встретиться со своим страданием, преображает жизни. Лучше читать эти истории внимательно, вдумчиво, по одной-две, и сопоставлять их с ситуациями из собственной жизни, в которых вам приходилось взаимодействовать с людьми, поступавшими скверно, людьми малоприятными – да и с самими собой, поскольку приводимые здесь диалоги происходят также и в душе каждого человека.

Роши Джоан Халифакс

Дзен-центр «Упайя», Санта Фе,

Нью-Мексико, осень 2018

Введение

Я родился в Нячанге, приморском курортном городе Южного Вьетнама, славящемся своими пляжами, красотами подводного мира и прибрежными островами. В детстве мы вместе с братьями и сёстрами каждое утро ходили на пляж и плавали в тёплых водах Тихого океана до рассвета, который начинался около 6 утра. Затем мы вместе шли домой, завтракали и отправлялись в школу. Наша жизнь была безмятежной – на первый взгляд. Однако в стране бушевала война, и наш покой таил в себе насилие; оно было повсюду, не только в перестрелках враждующих сторон. В школе мы играли в войну, дрались, чтобы доказать свою силу. Для нас это была лишь игра. Я никогда не знал настоящей мирной жизни во Вьетнаме, даже в своём идиллическом доме на берегу океана в Нячанге.

В 1975 г. произошло объединение Северного и Южного Вьетнама. Война закончилась, но страх не уходил. Страх – неизменное следствие войны, а в нашем случае каждая из сторон ожидала возмездия другой. В 1979 г. моя семья покинула страну. Мне было одиннадцать лет, и я не понимал, почему мы уезжаем.

Мы без приключений добрались до Гонконга, там нас держали вместе с тысячами других беженцев в огромном ангаре, где было лишь одно небольшое окно. Там царила антисанитария, и люди умирали от излечимых болезней. Я слышал, как взрослые говорили: «Свобода дорого стоит», но не понимал, что они имеют в виду. Однажды мне разрешили посидеть у маленького окна, и оттуда я увидел девочку, которая шла в школу. Мне захотелось ходить в школу, как она. Таково было моё простое представление о свободе.

Спустя год ожидания нам разрешили переселиться в Голландию. Я стал ходить в школу, но не ощутил, что свободен. Я дрался с одноклассниками-голландцами, чтобы доказать им, что сильнее всех. Мне думалось, они боятся меня, пока однажды один приятный мальчишка моих лет не сказал: «Нам не нужно драться, Кыонг, мы друзья». Его слова как громом поразили меня. «Мы друзья», – прежде я не знал дружбы и с трудом представлял, что это такое. Впервые я ощутил разницу между войной и миром.

Однажды я сказал своему учителю: «Мистер ван дер Стерре, вы слишком добрый. Мы вас не боимся». Я хотел сказать, что он плохой учитель. Он тут же ответил: «Кыонг, почему вы должны меня бояться? Мы друзья». И снова я оказался безоружен.

В 1987 г. моя мать услышала, что в Голландию приезжает дзен-буддийский учитель Тхить Нят Хань, чтобы провести медитационный ретрит, и спросила, не хочу ли я поучаствовать в нём вместе с ней. Когда я увидел Тхить Нят Ханя, атмосфера его личности глубоко затронула меня. Никогда прежде я не видел миролюбивого вьетнамца. Я был одним из самых молодых участников ретрита; наша группа состояла из двадцати пяти вьетнамских беженцев, и я заметил, что люди старшего возраста пребывают в состоянии гнева и разочарования. Тхить Нят Хань, безусловно, обрёл покой. Мы с матерью нуждались в авторитете, и он завоевал наше доверие. Я обрёл в нём старшего брата, который мог показать мне, куда идти. Мать заметила мою реакцию и сказала: «Тхить Нят Хань – твой учитель».

Он учил нас осознанно дышать, ходить так, будто мы целуем землю стопами, «излучать покой» в каждый миг своего присутствия. Целую неделю я выполнял подобные практики и вернулся домой другим человеком. Я продолжал упражняться так, как он учил, – днём и ночью, я дышал и улыбался, – и моя мать стала проявлять недовольство. Во Вьетнаме только монахи занимаются медитацией, поэтому она сказала мне: «Кыонг, ты же не монах!». Её слова стали для меня поворотными. Я хотел стать монахом, как Тхить Нят Хань. Я хотел излучать покой.

Я получил диплом специалиста по информатике в 1992 г., однако не стал устраиваться на работу ради денег, а решил лучше узнать свою культуру и самого себя. Я отправился в Лейденский университет и поступил на факультет востоковедения. В сентябре того года Тхить Нят Хань снова приезжал в Голландию на другой ретрит, а месяцем позже я сел на поезд и пое хал во Францию, чтобы посетить «Сливовую деревню» – общину практикующих медитацию, которую он основал. Там я увидел мирный Вьетнам в миниатюре. Жители общины – монахи, монахини и миряне, вьетнамцы и люди со всего света – излучали покой и счастье. Тхить Нят Ханя они называли Тхэй (Thây – вьет. «учитель»). Вскоре я ушёл из университета, чтобы в «Сливовой деревне» под руководством Тхить Нят Ханя изучать покой. Я прожил там шестнадцать лет. Тхэй читал лекции дважды в неделю. В остальные дни он советовал нам применять его наставления в обыденной жизни. Мы занимались медитацией сидя, медитацией при ходьбе, медитировали во время работы, приготовления пищи, старались проживать каждый миг своей жизни внимательно. Это было мне по душе. Когда раздавался звук храмового гонга, все прекращали свои дела и делали три осознанных вдоха. Я расцветал в этой безмятежной обстановке. Однажды во время лекции Тхэй сказал: «Вернись домой, дитя.

Не становись голодным духом». Я не смог сдержать слёз. Когда лекция закончилась, я подошёл к нему и сказал: «Я хочу вернуться домой». Он понял и возложил руки мне на голову. В следующем году я получил посвящение в монахи.

Моё общение с учителем не всегда проходило гладко. Я восхищался им, однако считал, что в некоторых случаях он мог бы яснее выражать свою мудрость. На поверхность вырывались мои собственные творческие импульсы. В 2000 г., спустя семь лет жизни в «Сливовой деревне», я получил право быть учителем в традиции Тхить Нят Ханя, пройдя церемонию передачи светильника.

Три года спустя я начал преподавать Дхарму. Я учил, что первая истина – это счастье. Это совершенно нестандартное толкование Первой благородной истины Будды – дуккха-сатьи, которую обычно переводят как «существует страдание». Однако во время практики в «Сливовой деревне» я понял, что счастье возможно, если человек знает свою природу и свободен от иллюзии отдельного Я, когда он осознаёт всепроникающую взаимосвязь со всей жизнью. Это прозрение подарило мне надежду и направление, и я захотел поделиться этим с другими. Я увидел, что могу помочь другим людям преодолеть одиночество, раз это удалось мне, и помочь им снова обрести смысл жизни.

В 2009 г. я покинул «Сливовую деревню», чтобы осуществить свою мечту – я хотел преподавать и создать семью. Первый год пребывания вне монастыря оказался трудным. Привыкнуть к жизни в обществе я смог не сразу. Однажды ночью в 2010 г., когда я погрузился в состояние подавленности и неопределённости, я внезапно постиг природу страдания и счастья: оба эти состояния пусты и возникают взаимозависимо. Страдание – это счастье, а счастье – это страдание. Благодаря этому опыту я снова обрёл силы и решил, что буду преподавать Дхарму в Голландии. Сначала люди приходили ко мне из любопытства, однако вскоре они понимали, что я, как бывший монах и ныне мирянин, мог вникнуть в их проблемы и доступным образом разъяснить Дхарму.

В 2011 г. голландское правительство предложило мне работу тюремного священника, в обязанности которого входила духовная забота о заключённых в четырёх тюрьмах, три из которых находились неподалёку от моего дома в Гауде, городе в провинции Южной Голландии. Вместе с пятью коллегами я присутствовал на встрече Отдела духовного попечительства Голландии, на которой буддизм объявили официальным вероисповеданием [страны] наряду с католицизмом, протестантизмом, иудаизмом, индуизмом, исламом и светской этикой.

Любой заключённый в Нидерландах имеет право общаться со священником час в неделю, и в каждой тюрьме есть внеконфессиональный Центр тишины. Поэтому каждую неделю я мог приходить в Центр тишины во всех четырёх тюрьмах для медитации и индивидуальных духовных бесед.

Довольно быстро я понял, что в тюрьме у людей появляется возможность пережить подлинное счастье. Они оказались тут, по моим ощущениям, поскольку искали счастье, которое нигде не могли найти. С большим удовольствием я наблюдал, как они постигают смысл «истины счастья». Заключённые отлично понимали смысл этого учения и здесь, в тюрьме, обрели счастье, превосходящее наслаждение деньгами, властью или сексом, – счастье, которое никогда не прекращается.

Раньше они чувствовали отчуждённость и одиночество, а многие из них оказались в тюрьме, поскольку в этом потерянном состоянии совершили ужасные преступления. Моей работой стали интересоваться, и ведомство, готовящее заключённых к жизни в обществе, также предложило мне преподавать в рамках его программы.

В первое время моей работы тюремным священником большинство заключённых во время лекций не могли долго молчать. Они постоянно перебивали меня. Однако вскоре они научились сидеть спокойно и к тому же стали приглашать других заключённых на мои лекции. Я рассказывал им об их единстве с предками и своей семьёй и видел, что многие улыбались и плакали.