Дочитала «Корни» и даже как-то неловко о них писать. Мне очень близко, как Кио Маклир мыслит и чувствует — так близко, что это ощущается чем-то интимным. Как будто те, кто прочтут её книги, раскусят и меня.
«Корни» начинаются с лихой подсечки: папа, с которым Кио была так трогательно близка и чью болезнь переживала в предыдущей своей книге, оказывается не её биологическим отцом. Его уже нет, а престарелая мать-японка хранит молчание или подбрасывает горки противоречащих друг другу фактов. Кио начинает собственное расследование, параллельно разбираясь в хитросплетениях корней семейного древа, обретая новые связи и пытаясь укрепить те, которые так и не смогли сформироваться за долгие годы — в частности, всё с той же матерью.
Обе автобиографичные книги Маклир — и «Корни», и «Птицы» — собраны из схожих ингредиентов: в основе — семейная драма, над ней, как причудливая рамка и попытка всё облагородить, украсить и упорядочить — новое увлечение, связанное с природой. А дальше всего по чуть-чуть: щепотка шокирующих подробностей из частной жизни, капелька современных исследований психологии, отсылки к коллегам-писателям, любимым книгам и к жизни известных художников, немного чуть наивного и пылкого активизма, чуткое наблюдение смены сезонов, болючая самопрепарация.
«Корни» показались мне чуть менее «сделанными» и сильно более многословными, чем «Птицы» — под конец это скорее наброски, тень чувств, спираль. Я решила воспринимать это как поэзию или рисунок тушью — и с такого ракурса это очень красиво.
Ещё никак не могу отделаться от восхищения тем, как чётко Маклир попадает в инфополе: её «Корни» вышли за месяц до «Сада» Оливии Лэнг, так же, как до этого «Птицы» опередили очень созвучную по переживанию книгу Лонг Литт Вун «О грибах и скорби».