Моему дому

Раз, два, три, четыре, пять -

Негде зайчику скакать.

Всюду ходит волк, волк,

Он зубами – щелк, щелк,

А мы спрячемся в кусты,

Прячься, заинька, и ты,

Ты, волчище, погоди,

Как попрячемся -

Иди!

(Детская считалочка, под которую мы разбегались по всем углам нашего большого двора)

День первый. Дом на перекрёстке

Самое скверное – это когда вода уже повсюду.

Когда она заплывает в уши, и все вокруг проваливается в глухой шум. Лезет в глаза, протискиваясь сквозь ресницы. Заливается в носоглотку, и её начинает противно резать. Хочется закашляться, но в гортани уже плавают невидимые киты. И спасительный воздушный коридор захлопывается, и нет уже ничего, кроме темной, тяжёлой воды.

Но никакой корабль, даже в самой тесной бутылке, не хочет тонуть. И ещё немного сердцё все же пульсирует, и в мозгу стучит одна-единственная мысль: не сейчас. Наверх. Собрать последние силы, чудом напрячь тело и рвануть к поверхности. Может, это глупо и бесполезно, может, экипаж уже давно сбежал, но вдруг у капитана ещё есть шанс? Вдруг последняя секунда – это очень даже достаточно?

И капитан находит в себе неведомые силы и пружиной рвётся наружу…

***

Молодой человек, лежавший в ванной, вздрогнул, схватился за края и резко вдохнул. И тут же обещал себе никогда так больше не засыпать.

Сколько он тут пробыл, он не знал. Вода была холодная, застоявшаяся. Казалось, ещё немного, и она застыла бы на его теле, как краска. Он поморщился и стал вылезать.

Ванная комната – узкая, как футлярчик, только зеркальце на стене дает немного воздуху. Когда молодой человек встал на кафель, в зеркале тоже что-то зашевелилось. Он оперся руками о раковину и всмотрелся внутрь. Там его встретило привычное лицо, которое он видел всю жизнь. Почему-то это обрадовало его. Хотя кто стал бы сомневаться, кого он увидит в зеркале? Человечка звали Яша.

И один из них со скукой глядел на другого сквозь стекло.

В стекле были тусклые, спокойные глаза. Чёрные волосы торчком. Плечи худы, но уже не принадлежат ребенку. По ним каплями стекает вода – холодно. Вся фигура осторожная, угловатая. Руки у таких людей инстинктивно прячутся в карманы, за спину или за отворот пальто. А кожа на них стёртая и шершавая. Тяжёлые фиолетовые пятна под глазами делают лицо ещё худее. Бьющаяся жилка на шее.

В ванной было прохладно, пахло детским мылом, и тихо – ночь. Яша вытерся лысым полотенцем, натянул одежду, однотонную, под стать характеру – темно-синяя толстовка с короткой молнией, джинсы, футболка. Выглянул наружу – так и есть. Темно. Ничего не храпит, не дышит, и даже стены спят.

Осторожно, стараясь не скрипнуть (ибо странный инстинкт не позволил ему тревожить эту тишину), он открыл дверь шире и выскользнул в коридор. Мокрые ещё недавно ноги шуршали в сухих носках. Въедались в них, стараясь спрятаться.

В коридоре не горел даже огонёк от щитка – свет, похоже, совсем вырубили. Мать куда-то ушла, раз было так тихо. Глаза неохотно привыкали к темноте, и едва различали очертания пальцев у самого лица.

И вдруг до молодого человека дошло, что он вовсе не дома. Их квартира была меньше, – а он оказался в каком-то причудливом увеличении их коридора, с входами в чужие комнаты и незнакомыми вещами. Он пошёл вперёд, чувствуя, что на самом деле он всё ещё спит. Всякий сон, как известно, есть причудливое продолжение реальности.

По законам сна, в конце коридора должна была быть их кухня – наверняка тоже увеличенная до размеров дворца. Однако, вместо привычного места сон показал ему тусклую, длинную комнату, освещённую тонкой полоской света из дальней двери. По бокам от полоски разрослась тьма.

Яша стоял в незнакомой комнате и чувствовал в воздухе противное присутствие всё той же воды. В темноте казалось, будто он заблудился в сломанном детском аттракционе.

Но это была просто чужая комната в чужой квартире. В глубине, из-за тускло светящейся двери, были слышны голоса. В этом сне он был не один. Здесь же было противно и тихо. Только тени колыхались, когда кто-то проходил мимо далекого источника света…

Из темноты вылепился силуэт.

Сначала Яше почудилось, что это большой паук с длинными руками и ногами, и он невольно отшатнулся. Но существо выпрямилось и вышло на свет, и оказалось человечком с гитарой, висящей на плече. Ростом он был совсем как Яша, светловолосый, лохматый и весь в мешковатом тряпье. Немного нелепо. Черная повязка закрывала шею. Один глаз блестел.

Человечек подошёл поближе и оценивающе взглянул.

– Привет? – наугад бросил Яша.

– Привет, – протянул собеседник. – Поздно ты, однако. Не ждал уже сегодня гостей… Кхм. Прости.

Яша пожал плечами.

– Я Гримм – протянул руку гитарист. Ладони у него были отчего-то чёрные. Яша осторожно пожал. Чудное имя.

– Я Яша. А… Что это за место?..

– Так сразу и не скажешь, – замялся Гримм. – Это… Там, за дверью, живет много разных людей. И я там тоже живу. А ещё там есть большой дом, и в нём можно отдохнуть после долгой дороги. Ты ж, я думаю, устал? Проходи. Милости прошу, – он кивнул головой в сторону двери и постарался улыбнуться приветливо. У него почти получилось.

– Ты не волнуйся. Тут не опасно. Не знаю, сколько ты там бродил, и откуда ты, но – добро пожаловать.

Яше стало как-то жутковато от этого сна. Словно в детстве, он вспомнил, что не стоит уходить с незнакомцами неизвестно куда, и осторожно сказал:

– Пожалуй, я лучше пойду к себе…

– Я бы не советовал. – железно сказал Гримм. – Не оборачивайся. Там ты ничего не найдешь. Идем же!

Сон начинал неприятно сгущаться.

– Извините, я всё-таки, наверное, вернусь домой… – пробормотал Яша и повернул назад. Но тут же вздрогнул и затёр руками глаза, не веря, потому что двери на прежнем месте не было. Только белая, глухая стена.

Гримм устало вздохнул с видом человека, видевшего это всё уже сотню раз, схватил сопротивляющегося Яшу за плечо и поволок к свету в дальнем конце комнаты. Рывком открыл старую деревянную дверь, из-за которой доносился шум, и вошёл внутрь. По отдаляющимся шагам можно было понять, что за дверью длинный коридор. Яше не осталось ничего иного, кроме как следовать за ним.

Он осторожно зашёл внутрь и – надо признаться – на секунду омертвел и почувствовал, как по спине бежит холодок.

Тесный, кривой проход из разваленных шкафов и стен, с торчащими то тут, то там лыжами, топорами, вешалками, скрипящий и шаткий, казавшийся бесконечным из-за странного уклона влево. В коридоре было тесно и темно, тусклый свет от голых, трескающих кое-где лампочек не долетал от высокого потолка до того, что было внизу. Было тихо, предательски тихо, каждый шаг отдавался костяным скрипом половиц, и съедало ощущение, что сейчас справа или слева, из очередной покосившейся двери, скрытой вещами, вылезет злобный старик и спросит, какого чёрта ты здесь делаешь – ты, непонятно откуда взявшийся прохожий посреди чужой квартиры.

Но двери не двигались, и из стен никто не вылезал. Только пол немного проседал, и стены склонялись, сужая дорогу. В темноте пахло перегаром, картошкой, нестираным матрасом и сигаретами. И ещё множеством мелочей, доносившихся, должно быть, с кухни. Но привычный запах овощей и присутствия жильцов здесь напоминал скорее не о жизни, а о гробике.

Наконец, коридор закончился и уперся в дверь.

– Пришли, – сказал Гримм, посмотрел еще раз на гостя, и открыл её.

За дверью был дом. Большой, полный комнат, тупиков и людей. В общем-то, даже почти уютный. Он равнодушно приветствовал путников дверями и стенами. А путники вышли из коридора и действительно оказались в кухне. Гримм продирался вперед сквозь гущу людей, огибая стол и углы. Яшка плёлся рядом и глядел по сторонам.

В кухне пахло спиртом и чесноком, что парадоксально рождало ощущение нечистоты. Кухонька как кухонька во всём остальном – тесно, весело, за столом и на полу уселись самые разнообразные люди, от молодняка и детей до кота и нечто, завернувшегося в складки скатерти. Чайник пыхал и плевался, занавески дергались на окне. И разговоры.

Гримм прошел в самый угол, ухватив попутно что-то съестное, и уселся прямо на пол между двумя шкафчиками. Гитару прислонил рядом к стене, и она опасно зашаталась и зазвенела струнами.

– Шадись сюды, – кивнул он Яшке, указывая рядом. – Значит, шмотри… Кхм. Извиняюсь, – он дожевал то, что оказалось бутербродом, и облизал пальцы. – Каждый раз не понимаю, чё это за паштет, но вкусный, зараза… Да. Смотри. Значит, добро пожаловать в наш балаган. Тут, сам видишь, кухня. Вокруг неё – ещё куча комнат. Квартирка тут немаленькая… Но еда есть только тут, – усмехнулся он, – уж не знаю, откуда, но поэтому народу всегда битком. Ты слушаешь?

– Да, – ответил Яша, а сам подумал, что это определенно самый интересный сон, из всех, что когда-либо ему снился.

Гримм продолжал:

– Всё очень просто. Слушай и запоминай. В доме комнаты. Где-то в комнатах лежит Жребий. Жребий – это маска, маска волка. Каждой ночью он выпадает одному из нас, – он крутанул пальцем в воздухе, как бы показывая на всех людей, – и тот водит. Остальные от него прячутся. Кого находят – должен выкрутиться, или проиграет. Обычно перед тем, как съесть, спрашивают загадку. Ответишь – молодец. Не ответишь – выбыл. Вот и всё.

Яша застыл, недоверие разлилось по лицу.

– В детстве не играл в «кролики, бегите»? Ну, где есть один волк, а все остальные – зайцы, и волк их ловит? – спросил Гримм, видя, его непонимание.

– Играл.

– Ну вот! Тут – то же самое. Только прятаться советую, как следует. Если жизнь дорога.

Яша призакрыл глаза, надеясь провалиться куда-нибудь в темноту и проснуться. Но провалиться не получилось. Он вздохнул и раздражённо промолвил:

– Бред какой-то. А если я не хочу в это играть?

– М-м. В таком случае – располагайся, – развел рукой Гримм, – будь как дома. Потому что выиграть – это единственный способ отсюда вылезти. Не веришь? Ладно. Посмотри вокруг, – кивнул он на погружённых в разговоры людей, сидящих тут и там, и залез в карман.

Яша взглянул. Люди как люди, ничего особенного. Типичные кухонные беседы, отделяющие участников стеклом от всего остального мироздания. Ну, может, чуть бледнее и тише, чем должны быть. Курят, варят чай, перешёптываются. Вечер.

– Вот они все, – прошипел Гримм за его плечом – так же, как и ты, оказались здесь. Они не знали друг друга, не знали, как попали сюда. Некоторые вообще до последнего считали, что всё это – сон, – усмехнулся он, замечая, как Яшка похолодел. – И почему мы все тут торчим – тоже вопрос. Но через час, пардон, сорок минут, наступит полночь. И все эти люди будут играть. Понимаешь?

– Примерно.

– Ни черта ты не понял, Яша, – сказал гитарист, – проснись! Всё серьезнее, чем ты думаешь. Это – не забава и не шутка. Это – игра. Поэтому, – заговорил он тихо, тыкая в его сторону вынутой из кармана сигаретой, – не шуми. Не высовывайся. Игра начинается в полночь, закончится после четырёх утра. Как наступит рассвет. Найди нычку где-нибудь, под кроватью, или в шкафу, и сиди тихо. И гляди в оба! – он растопырил пальцы и закрыл ладонью половину лица. На Яшу уставился нарисованный на ладони глаз.

Гримм помолчал, выдерживая паузу, потом рассмеялся и хлопнул его по плечу.

– Сигарету будешь? – спросил он.

– Не, я не курю.

– Крашава! – улыбнулся он с самокруткой в зубах. – Будешь дольше жить.

***

Сказка продолжалась.

– Вот гостиная, – объявил рукоглазый, придерживая дверь. – Когда ночь пройдет, приходи сюда. Здесь всегда сборище. Ладно, – он потянулся, чуть было не задев кого-то гитарой, – располагайся.

Гостиная была ещё привычнее. Стены в тусклый цветочек, старые советские кресла, вездесущие шкафы и полки со всякой всячиной. Телевизор-коробочка барахлил. У стены, как надсмотрщик, возвышались часы с маятником. В комнате было так же много людей, как и в кухне.

Гримм сел на пол где-то в уголке и обнял гитару. Яша заходил туда-сюда, не прерывая ничьих разговоров и никем не замечаемый. Забренчала мелодия.

Люди были разные, много, много людей. В креслах и на полу, уместились тут и там, и везде происходило что-то важное и непростое. Одни – тихие и незаметные, спрятавшиеся в капюшонах и толстовках. Другие – шумные и пёстрые. Девочки, мальчики, девушки, парни, черт знает, кто, философы, бродяги, и все остальные. Разных голосов и возрастов. Они сидели по разным углам комнаты, лежали головами вниз, закинув ноги на ручки кресел. Одни читали, другие смеялись и курили. Многие были одеты были как попало, и говорили на незнакомом ему языке цитат, пошлостей и клоунов. Улыбались чему-то своему. Яша поежился. Они выглядели, как люди, которые легко могут сложить свой собственный мир, если им неугоден нынешний. И еще они выглядели, как семья. Союз отрепышей со своим вождём, душой и тихоней, и все они там уживались, все были раскрыты, всем было хорошо. Наглые, колючие, тёплые семьи. От них пахло свободой.

Небрежностью и молодостью.

До него долетали обрывки фраз.

– …давай-давай! – хохотнула какая-то девочка с волосами цвета диких ягод. – Расскажи мне как ты спишь спокойно и думаешь только о себе!

Яша машинально обернулся и посмотрел на Гримма. Тот ушел в гитару, прихватив за собой пару близ сидящих в качестве слушателей. Гитара у Гримма была черная, вся в царапинах и обшарпанных наклейках. Видимо, самодельных. Одной струны не хватало, и он ставил палец на пустой гриф, когда играл аккорды. Пел слегка фальшиво, но с душой. Живой, наглый, чуть-чуть хриплый от курения голос чаровал и смеялся. Затягивало.

Его слушали.

А гостиная жила своей собственной жизнью и не очень обращала внимание на то, что происходит вокруг. И на новенького – тоже.

Яша, неприкаянный, подошел к окну и осторожно взглянул за занавеску. Чем еще, в общем-то, заняться в комнате, которая живет мимоходом от тебя? Внезапно ему очень захотелось выглянуть наружу и испытать то детское ощущение восторга, когда выбегаешь на улицу и мир никуда не делся, всё ещё огромен и ждёт тебя.