1. Вежа.

В писчей было темно и душно. Лучина почти что догорела, и пламя теперь дрожало, цепляясь за последние мгновения своей жизни. Лишь еле слышный скрежет пера да стрекотание кузнечиков под окном нарушали сонную тишину.

Гнеда вывела последнюю букву устало, но по-прежнему кропотливо, и положила перо. Было давно за полночь. Она закрыла лицо руками и некоторое время сидела, замерев. Затем, отведя руки от утомлённых глаз, девушка взглянула на стол – едва ли четверть была переписана, а ведь это был её многодневный труд.

Гнеда бережно закрыла огромную книгу с ветхими и обтрепавшимися от старости страницами и встала. Её поступь была порывиста и нетерпелива, словно телу хотелось поскорее наверстать несколько часов неподвижности.

Девушка подошла к окну, откуда из темноты до неё донеслось дуновение лёгкого и свежего ночного ветра. Гнеда с наслаждением втянула воздух, в котором витал чуть заметный травяной запах. Полынь? Вереск? Он вдруг поднял волну смутных видений, обрывков снов и неясных детских воспоминаний, перемешавшихся и уже неотличимых друг от друга. Внезапный поток слившихся воедино теней принёс беспокойное чувство. Гнеда никак не могла ухватиться за призрачную нить, по которой можно было бы дойти до истоков возникшей тревоги.

Девушка вгляделась в ночь. Луна холодно мерцала, пятная своими отблесками холмы, а звёзды рассыпались по небу, словно горошины из худого мешка. Гнеда забралась на каменный подоконник и уселась, поджав босые ноги. С Вежи были видны почти все Переброды.

На востоке, почти на самой границе с лесом, поблёскивала, неторопливо прокладывая свой путь через равнину, Листвянка, небольшая речушка. Хотя старики говорили, что там, где она спускается с гор, река становится опасной и злой. Стремнины, пороги и падуны потопят любую лодку, не говоря уже о безрассудном смельчаке, отважившемся сунуться в воду. Также рассказывали, что, проходя Переброды и Бор, Листвянка разливается на многие-многие сажени, да так, что противоположного берега не видно. Правда, мало кто бывал за Бором, а тех, кто возвращался оттуда, было ещё меньше.

На берегу реки стояла старая мельница, а по левую руку от неё простирались поля, кормившие и одевавшие деревню. Зелёные волны заливных лугов разбивались о лесную глыбу.

Окно выходило на север, но Гнеда знала, что позади, на южной стороне, мирно спали громоздившиеся кучками домики. Собственно, это и были Переброды, родная деревушка Гнеды. Дальше на юге, если пройти до самых окраин, можно было увидеть очертания Дудинок, похожего на Переброды небольшого селения, в котором жизнь текла так же неторопливо и размеренно. За Дудинками лежали Валки и Дубно, Завежье, Старое Село и Белогорье, и все они принадлежали Суземью, краю лесов и рек, расположившемуся на востоке Залесского княжества.

Впереди же, направляясь на север и огибая огороды и поля, вилась Дорога. Гнеда знала, что именно через неё когда-то попала сюда. Конечно, она не помнила, это Домомысл рассказывал… Домомысл! Если бы он был сейчас здесь! Если бы только он оказался рядом, не так тяжело было бы на душе, и тоска, навалившаяся столь внезапно, растворилась бы в ночном воздухе от звуков его тихого, доброго голоса.

Девушка вздохнула и снова поглядела на Дорогу. Плутая по взгорьям, она исчезает за перелеском. А там, невидимая взору, протянувшись через поля, погружается в Бор. Дорога ведёт к городу. А дальше… Дальше мало кто бывал, но Домомысл рассказывал…

Резкий порыв ветра растрепал волосы Гнеды, и она зябко поёжилась. Пора было ложиться спать, наутро предстояло много работы. Девушка собиралась уже было слезть с окна, но тут её внимание снова привлекла Дорога. Ей почудилось какое-то движение.

«Помстилось», подумала она, собираясь отвернуться, но вдруг ясно увидела, как из мрака на освещённой луной прогалине между деревьями показалась тень, которая через мгновение раздвоилась и сместилась.

Всадники, – удивлённо прошептала Гнеда, прислонившись щекой к холодной стене.

Даже с большого расстояния легко было отличить селян и их ковыляющих кобылок от этих наездников, прямо держащихся в сёдлах на рослых и сильных конях. Неужто ратники?

Война хоть и не была незнакомым для обитателей Суземья словом, но порядком подзабытым – степняки редко доходили сюда, а последнюю битву между залесскими князьями помнили лишь деды. К тому же никаких тревожных слухов до Перебродов не доносилось. Да и всадников всего двое.

Несмотря на то, что странники из чужих земель не являлись диковинкой, душа Гнеды сжалась дурным предчувствием. Чем дольше она смотрела на медленно приближающиеся тени, тем сильнее билось её сердце, в которое начал заползать необъяснимый страх.

Не выдержав, она спрыгнула с подоконника, на ходу задула лучину и что было духу помчалась по витой лестнице. Невзирая на кромешную темень, Гнеда ни разу не споткнулась, с детства зная все закоулки Вежи как свои пять пальцев.

Бесшумно сбежав вниз, девушка выскочила на улицу. Разгорячённая бегом, она застыла на мгновение в замешательстве. Гнеда резко повернула голову в сторону Дороги и напряжённо вгляделась во тьму, но всё вокруг было тихо и безмятежно. Казалось, даже кузнечики уснули, убаюканные весенней ночью. Что могло таить угрозу здесь, где каждое дерево было родным и привычным?

Гнеда начала понемногу успокаиваться. Деревня мирно спала. С чего на неё вообще нашёл такой страх? А всадники… Может, они просто привиделись ей в ночной мгле?

Лёгкие порывы тёплого ветра то и дело пробегали по лицу. Девушка вспомнила, что устала и собиралась ложиться спать. Она развернулась, чтобы войти в Вежу, но едва рука коснулась железного кольца на двери, Гнеда почувствовала странное, упрямое нежелание возвращаться. Она представила свою крохотную каморку, мрак, толстые стены.… Это был её дом, но сердце отчего-то противилось ночлегу в нём. Постояв мгновение в раздумье, девушка пустилась по окольной тропинке. Миновав сонные избушки, она перешла через ручей и направилась к лугу. Пройдя по влажной траве около версты, Гнеда остановилась и оглянулась – отсюда были едва видны соломенные кровли домов, лишь Вежа возвышалась над спящей деревней, словно одинокий страж, да старая мельница угрюмо притулилась у реки.

Здесь, на краю леса, был устроен шалаш, в котором летом пастух пережидал полуденный зной. За зиму его крыша полуистлела, и сквозь дыры в пожухлых листьях виднелись звёзды. Гнеда накидала на пол немного свежего лапника и, поуютнее закутавшись в заношенный платок, закрыла глаза.

Она представила себе море – широкое, бездонное и сильное. Гнеда никогда не видела его, но сейчас ясно слышала, как оно трётся о песок, убаюкивая сладкой колыбельной. А ещё крики чаек и пенные волны. Домомысл рассказывал ей про море, про огромные корабли, вздымающиеся над белыми бурунами, про скрежет крепких снастей и про сильных людей, князей-мореходов древности…

Гнеда увидела перед собой высокого, мужественного человека, стоящего на носу величественной ладьи. Его тёмные волосы были чуть тронуты сединой, пришедшей раньше срока. Ветер играл смоляными прядями, перемежая их солёными брызгами. Трепетали складки длинного плаща. Лицо человека было суровым и решительным. Высокие скулы, волевой рот, плотно сжатые губы, нос с горбинкой и глаза – тёмные и большие, горящие отчаянным огнём. Глаза человека, которому нечего терять, потому что у него ничего не осталось, глаза, видевшие нечто более беспощадное, чем жестокая битва. Этот человек никогда больше в своей жизни не будет счастлив, он разучился улыбаться. Но ни единая чёрточка его, ни одна морщина, ни изгиб высоких гагатовых бровей не показывали слабости или сожаления. Это был лик отважного человека. И лишь очи, бесстрашно смотрящие в тёмный бушующий простор, выглядели совсем молодыми. Лишь они не изменились под влиянием тяжёлой жизни не знающего покоя человека. Эти очи были такими знакомыми и такими недостижимыми….

Гнеда подняла веки. В прорехи крыши заглядывало семизвездие Воза, забравшееся под самую маковку огромного, безграничного неба. Девушка снова закрыла глаза, а лёгкий ветер донёс до неё едва уловимый запах полыни.