*Человек не имеющий ничего, ничего не потеряет.

Глава 1 Ты веришь в Дьявола?

Я щелкнула зажигалкой и закурила. Золотой портсигар зазвенел о столик. Роза из рубинов на нем горела огнем.

– Это вредно, – раздалось сбоку от меня.

Я взглянула на юношу, что сидел в соседнем кресле. Много младше меня. Копна каштановых кудрей горит подобно розе в свете тлеющего заката. Пухлые, почти женские губы чуть подрагивают в отвращении, когда я выпускаю струйку дыма. Тогда я подаюсь вперед и заглядываю в его янтарные глаза. Парень держится смело. Взгляд не отводит. Хотя ему определенно хочется. Что-то подсказывает, что стоит отвернуться. Возможно даже сбежать. Что-то на уровне инстинкта. И в его глазах отражается та самая борьба, какую я видела за свою жизнь столько раз, что и не сосчитать. Борьба человека и зверя, напуганного хищником покрупнее.

– Даже смертельно, – добавляет он, видя, что я молчу.

– Умирают не от сигарет, – отвечаю я и все также не отводя взгляд тушу сигарету и бросаю в разбитое сердце пепельницы рядом с моим портсигаром. – Раз уж я перестала убивать себя, может и ты назовешь мне свое имя?

Парень вздрагивает, и я вновь усмехаюсь. Такой забавный. По-детски невинный и милый. Чем-то похожий на моего сына. Правда Адам немного крупнее и не такой зажатый. Этот же явно боится. Что иронично, ведь он проник в мой дом и поджидал меня в гостиной с оружием в руках.

Вспомнив про это, я вновь бросаю взгляд на невысокий столик. Там, за букетом алых роз поблескивает револьвер.

– Меня зовут Давид, – наконец выдавливает из себя юноша и я вновь смотрю на него.

Он съёживается под моим взглядом. На щуплом, но при этом поразительно мягком лице отпечатывается страх. Я даже вижу капельки пота на его лбу. Одна стекает за воротник голубой рубашки из какой-то до омерзения дешёвой ткани. Собственно, как и брюки. И ботинки. Но если одежда хоть и дешевая, но новая и аккуратно отглаженная, то обувь… Он будто войну в них прошел, причем в самых извращенных условиях. На секунду мне даже становится его жаль.

– Так что ты хотел Давид? – спрашиваю я и вновь встречаюсь с ним взглядом.

Надо отдать ему должное. Меня он осматривает также бесстыдно. Также открыто и вызывающе.

– За правдой, – отвечает Давид, садясь чуть ровнее.

– Для человека, пришедшего за правдой с оружием в руках, ты слишком робок, – усмехаюсь я.

– Револьвер, – парень осекается. – Я пришел с оружием не чтобы использовать его против вас.

– Вот как? – удивляюсь я.

Признаться меня это расстраивает.

– Ваши псы, – он вновь обрывается, едва начав говорить, будто боясь, что из-за его следующих слов я сама схвачу револьвер и прострелю ему голову. – Ваши псы, я читал про них, – продолжает парень. – Мне надо было, нет, не так. – Он вздыхает. – Мне просто необходимо было увидеть вас, а все говорили какая у вас тут серьезная охрана и ваши, ваши собаки… Говорят они отгрызли ногу одному из наших и теперь он в больнице.

– Одному из ваших? – переспрашиваю я и одновременно пытаюсь припомнить, не было ли чего подобного за последний месяц.

– Да, Жене, – кивает Давид. – Он хотел взять у вас интервью, но попался собакам, хотя его и предупреждали. Все говорили ему не делать этого.

Я пристальней вглядываюсь в блестящее от пота лицо своего собеседника. Теперь я понимаю, про какую ногу он говорит. И правда, буквально пару недель назад ко мне в дом попытался проникнуть какой-то жалкий писака из местной газеты.

– Ничего ему не отгрызли, – махаю я рукой поняв в чем дело. – Мои собаки лишь немногое его покусали. Хотели бы крови – съели бы его заживо.

Парень нервно сглатывает.

– Так значит ты тоже работаешь на газету? – спрашиваю я, наблюдая как нервно подрагивают его пальцы.

Парень кивает.

– Я лишь хотел узнать вашу историю, – говорит он.

– Зачем тебе моя история? – Я накланяюсь вперед чтобы лучше видеть его лицо. – Ради денег? Так я могу и за молчание заплатить тебе в десятки раз больше, чем ты заработаешь за целую жизнь.

Парень поджимает губы и что-то ворчит.

– Что? – переспрашиваю я хмурясь.

– Дело не в деньгах, – говорит он. – Мне не нужны ваши деньги.

– Тогда зачем тебе нужна моя история, еще и так сильно, что ты был готов пристрелить моих бедных псов ради нее?

Давид сглатывает и растирает вспотевшие руки.

В этот момент он выглядит таким беззащитным. Таким потерянным. Таким человечным.

– Пожар в «Альбатросе». – От упоминания этой фирмы во мне что-то зашевелилось, и я села ровнее. – Вы единственная выжившая. Единственная, кто знает, что произошло с этой строительной компанией. Единственная, кто может рассказать, что разрушило жизни трёхсот человек. Из-за чего все они умерли.

Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Забавно, это было почти двадцать лет назад, а кажется прошла целая вечность. «Альбатрос» стал для меня чем-то наподобие давно забытой страшилки. Историей, которую лучше не вспоминать.

– Прошу вас, – продолжал Давид. – Вы же работали там. Знали Халлеров. Вы же были близки. О ваших отношениях с их старшим сыном писали везде. – Парень вскакивает и касается моей руки от чего я гневно поворачиваюсь к нему, но в этот раз он даже не вздрагивает. – Анна… Прошу. Прошло уже двадцать лет. Город должен узнать правду.

Я убираю его руку, и парень возвращается на место, в свое кресло. Смотрит на меня каким-то безумным взглядом, в котором отражаюсь и я, и эта комната, и будто бы даже мое прошлое.

«Альбатрос».

Конечно все в городке жаждали услышать историю о том, как рухнула компания великих Халлеров, забрав жизни каждого члена этой семьи. Годами, меня уговаривали рассказать об этом. Поведать тайну их взлета и такого грандиозного и жуткого падения. Но проблема в том, что эта история была не только моей. И я была не единственной выжившей в знаменитом пожаре «Альбатроса».

– Матери до сих пор не знают, что с лучилось с их детьми, – продолжал настаивать Давид. – Жены не знают, куда делись их мужья. Дети, отправившиеся в приюты, так и не узнали, что стало с их родителями.

Сглотнув, я убираю выбившуюся из прически прядь. Смотрю в янтарные глаза Давида и теперь он кажется мне абсолютно бесстрашным.

– Двадцать восьмого октября, триста пятьдесят два человека вошли в здание «Альбатроса», а вышел только один. Среди пепла не было даже костей. Люди хоронили закрытые гроба своих родных. Полиция разводила руками. Никто не знал, что случилось, а единственная выжившая отказывалась говорить. – Давид вздохнул и потер переносицу. – Анна, люди должны узнать правду.

Он почти умолял. Его большие щенячьи глаза светились мольбой. Мне не хотелось это признавать, но этот юноша был прав. Люди заслуживали правды. Но что в ней толку? Однако… Я и правда должна была это сделать. Так почему бы не сделать это сейчас? Почему бы не рассказать обо всем этому парню, что пришел в мой дом с оружием. Тому, кто умолял так, будто это касалось и его лично.

– У тебя кто-то погиб в том пожаре? – спросила я, вертя догадку в голове.

Давид сразу стал серьезным. Мне показалось он сейчас обвинит меня в чем-то, но парень сдержанно кивнул вопреки всем моим ожиданиям.

– Моя мать, – ответил он. – Она была секретарем. Одним из.

Я вздохнула. Подумала о сыне.

Хотела бы я чтобы он знал правду, погибни я еще в те дни, когда он был совсем мал? Наверное нет. Но заслуживал ли он ее получить? Определенно. И тогда я решилась. Все произойдет сегодня. В конце концов ночь у нас впереди долгая.

Кивнув, сама себе я коснулась серебряного креста на своей шеи, какой носила казалось дольше чем жила, встала с кресла и подошла к окну. Взглянула на пожелтевший сад у меня за окном. На пожухлую траву. На алое, до боли прекрасное небо. Сегодня было двадцать седьмого октября. Последние двадцать лет в этот день были самые красивые закаты. Будто сама природа пыталась отдать дань памяти тем, кто завтра не вернется домой.

– Я расскажу тебе свою историю и то, что случилось в «Альбатросе» тоже, – сказала я, все также смотря на алое небо. – Но сначала ответь мне на один вопрос, Давид.

Я взглянула на него через плечо. Его лицо было на удивление спокойным. Даже красный свет на его коже выглядел мягким. Успокаивающим. Парень мне чуть улыбнулся одним уголком губ, будто пытаясь наглядно продемонстрировать как он рад. Я же осталась серьезной и спросила:

– Ты веришь в Дьявола?

Глава 2 «Альбатрос»

Чайные листья расправились от кипятка и теперь напоминали завитки водорослей в прозрачной воде пруда на моем заднем дворе. Закрыв крышку расписного чайника, я поставила его на остров рядом с Давидом и пошла за чашками. Белый фарфор поблескивал в желтом свете кухни, казался еще тоньше чем был в реальности и несмотря на свою средневековую утонченность прекрасно вписывался в интерьер. Его я разрабатывала сама. Эта комната, пожалуй, была моей гордостью. Строгие, даже аскетичные фасады. Мраморная плитка и темный мореный дуб: все это мягко мерцало в идеально расставленном свете. Сейчас я редко готовила, но раньше, когда Адам еще жил со мной, мы могли часами пропадать на кухне. Я готовила под Шопена, а он тихонько читал или делал уроки, но чаще помогал мне.

Взяв золотой поднос, я составила на него чашки и чайник. Взглянула на Давида, что до этого внимательно наблюдал за мной все это время. Парень чуть расправил плечи и сдержанно улыбнулся.

– Пойдем в гостиную, – сказала я, беря поднос.

Он кивнул и пропустив меня пошел следом.

– На самом деле я не ожидал, что у вас будет так, – сказал он, садясь в кресло.

– А чего ты ожидал? – спросила я разливая чай.

– Толпу слуг, швейцара, человек десять охраны, – пожал он плечами. – Не думал, что вы живете одна.

Я усмехнулась, садясь в кресло.

Одиночество. То, что многие не выбирают. Это состояние, в котором ты оказываешься зачастую совсем не по своей воле. Как и в моем случае. Одиночество скорее было логическим завершение, а не выбором. Концом, к которому я шла несмотря ни на что.

–Мне не нужна охрана, – ответила я. – Мои псы справляются лучше любого человека.

Давид усмехнулся. В этот момент мы оба подумали о Жене.

– Вы обещали рассказать, как все началось, – напомнил парень. – О «Альбатросе» и о его падении.

– И с какого момента ты хочешь, чтобы я начала?

– С самого начала, – ответил он без колебаний. – Начните с того, как вы попали в эту компанию.

Я улыбнулась, вытягивая ноги. Было приятно расслабиться после целого дня на шпильках. Они были едва ли удобнее моего черного строгого платья.

– Ладно, я расскажу, как попала в «Альбатрос».

Давид кивнул и полез в карман брюк. Достав диктофон и включив, он положил его на столик рядом с моим портсигаром. Взглянул на меня и поудобнее устроившись в кресле всем своим видом демонстрировал, что готов слушать.

Солнце уже почти спряталось за горизонт. Комната, обставленная на манер английских домов сороковых тонула в легких сумерках, разрушаемых лишь светом торшера у наших кресел. Я прикрыла глаза мысленно возвращаясь на двадцать лет назад. В дни, когда весь мир мне казался одной большой неизведанной землей полной возможностей.

–Мне исполнилось в мае двадцать три, а в июне я получила свой желанный диплом, – начала я. – Университет тогда высосал из меня все соки и напрочь убил веру в то, что я смогу реализоваться в архитектуре. Тогда я даже засомневалась, хочу ли я этого. Свобода духа во мне, какая свойственная только, пожалуй, юности, кричала, что я должна бежать куда глаза глядят и наслаждаться жизнью. Как и всем, мне хотелось путешествовать, а не сидеть в пыльном офисе за компьютером, а то и того хуже за кипой бумаг. Но выбора у меня не было.

Несмотря на то, что день рождение я праздновала каждый год пятнадцатого мая, точная дата моего рождения оставалась для меня загадкой. Пятнадцатого мая был днем, когда меня оставили на пороге приюта при церкви, в котором я провела семнадцать лет. Жуткое место. Пропитанное религией и суеверием. Нас растили монашки. Примерные послушницы господа. Только святого в них ничего не было. Эти женщины не скупились на слова и действия. Если и существует в мире кнут и пряник, то там пользовались только кнутом. Бежала я оттуда не оглядываясь. Никто не верил, что я смогу выучиться и тем более никто не верил, что я когда-то встану с колен, на которые меня поставил этот мир. Но я смогла. Шесть лет учебы и подработок в баре сделали из меня зверя. Хотелось скорее сбежать от запаха спиртного и жадных взглядов пьянчуг. Какое горе меня бы не постигало в прошлом я стойко шла вперед, не вспоминая о нем. В конце концов все шрамы грубеют и в конечном итоге служат броней. Во мне в те времена зрела уверенность, что я способна на большее. Я чувствовала будто сам бог, которому нас учили молиться в приюте приготовил для меня нечто особенное. О, знала бы я только что.

В приюте я подружилась с Ритой. Она попала туда намного позже меня. Ей исполнилось восемь, когда она впервые переступила порог нашей тюрьмы под руку с матерью смотрительницей и утонула в печали под готическими сводами. Тогда мы стали друг для друга спасением. Пережило вместе такое, что другим и не снилось. Мне до сих пор снятся кошмары с тех времён. Как нас заставляли молиться стоя на коленях и как обжигали удары кожи если ты не слушался. Все это мы переживали вместе, после, также вместе делили одну комнату в общежитии. Когда учеба закончилась Рита предложила мне поехать вместе с ней в город, в котором она когда-то жила. Там как раз в компанию, где работал ее двоюродный дядя набирали молодых сотрудников. Вариантов у меня все равно было немного, а так хоть квартиру можно на двоих снимать. Я согласилась.

Наверное, тогда-то все и пошло вверх дном.

Город этот сразу нагонял тоску. Небольшой, весь изрезанный извилистыми узкими улочками. Пешеходные улицы здесь были вымощены камнем, церковь в центре – из мрамора и вся позолочена. Всюду небо пронзали готические шпили, лестницы вели в неведомом направлении. Невысокие старинные дома с острыми крышами заполонили всю окраину и большую часть центра. Главная достопримечательность здесь была огромным парком. Пожалуй, он был единственным, что мне нравилось. Осенью в нем всегда было красиво. Яркие огненные листья повсюду. Благодаря краскам даже заросшие мхом скамейки не выглядели такими мрачными. Хорошо, что с новым местом своего жительства я познакомилась только в эту прекрасную пору года. Рита первым делом повела меня как раз-таки в парк. Точнее в старую заброшенную оранжерею, принадлежащую городу. На территории еще находился заброшенный особняк, построенный после первой мировой. В два этажа. С массивной лепниной. Уже тогда он восхитил мою душу. Рита рассказала, что его уже больше десяти лет постоянно выставляют на аукцион, но никто так и не решился приобрести это произведение архитектуры. Меня это удивило. Были бы деньги, и я купила бы этот дом без раздумий.

Жили мы с Ритой как раз в самом центре. В квартире в одном из тех старинных домов с острой крышей. На мансардном этаже, куда надо было пробираться по узкой лестнице. Нам принадлежали две комнаты, небольшая ванная и кухня. Окно моей спальни выходило на шумную улицу. Там даже в будние дни по вечерам толпилась молодежь и играла музыка. Не удивительно, что брусчатка менялась городом три раза в год. Осенью, когда мы въехали, она как раз вся была разрыта и шли ремонтные работы. Домой мы добирались по тоненькой полоске досок.

– Надо надеть что-то посерьёзней, – говорила Рита, вертясь перед зеркалом в моей комнате.

Оно единственное в квартире позволяло охватить в отражении всю себя.

– Может что-то чёрное?

Рита повернулась ко мне требуя совета.

Я отложила книгу и взглянула на подругу. Она собрала свои роскошные русые волосы в хвост оголяя шею, надела классическую белую блузку и серые брюки, какие только еще входили в моду и в целом выглядела отменно.

– И так все красиво, – сказала я. – Разве у нас в договорах написано, что мы должны ходить в черном?

Рита скептически поджала губы.

– Первое впечатление очень важно, – напомнила она. – Помнишь, что было с профессором математики? Он ненавидел всех девушек, что пришли к нему на первое занятие в юбках.

Я усмехнулась, вспоминая, как этот престарелый засранец ненавидел нас на протяжении двух лет и постоянно угрожал отчислить.

– Если чтобы работать в «Альбатросе», нужно отказываться от твоих любимых юбок, то пусть он катится к черту, – сказала я, вставая с кровати и походя к подруге. – По-моему ты выглядишь на все сто. – Мы обе повернулись к зеркалу. – Определенно соблазнишь начальство.

Рита засмеялась.

Я видела, что она заметно успокоилась после моих слов. Сложно было сказать из-за чего она больше переживала, из-за нового места или из-за того, что не понравится начальству. А точнее Олегу Халлеру. Ещё до нашей встречи, я была наслышана о нем как о личности с выдающейся внешностью и финансами. Старший сын Халлеров и на тот момент исполняющий обязанности директора. Его мать, Агнес Халлер, отступила от дел несколько месяцев назад. Она все также регулярно появлялась в офисе, но теперь позволяла сыну отвечать за все инвестиционные проекты и выбирать что и когда будет проектироваться и строиться.

– А ты в чем пойдешь? – спохватилась Рита, окинув в отражении мою замученную фигуру.

Я пожала плечами. В целом я рассчитывала, что надену джинсы и новый серый гольф, но первые были безвозвратно испорчены нашей сегодняшней поездкой к родственникам Риты, где мы катались верхом. Поэтому я прикинула, что у меня есть из приличного и ответила:

– Наверное черные брюки и тот новый гольф, что мы с тобой выбрали.

Рита еще раз недовольно окинула меня взглядом.

Я знала о чем она думала. После дня в беготне я выглядела потрёпано. Волосы, собранные на затылке, что обычно отливали бронзой поблекли. Под глазами круги от недосыпа из-за подготовки к новой работе. Голубой халат тоже не скрашивал мой внешний вид. В нем я еще вдобавок казалась тощей. Нелепо.

– Подожди, – оживилась Рита и скрылась за дверью.