Только теперь Эрагон наконец позволил своим слезам пролиться. Он долго плакал, сжимая поручни, так как оставлял позади все, что знал и любил. А над головой, где-то в небе горевала Сапфира, и ее горе сливалось с его горем, потому как они оплакивали то, чего и быть никогда не могло бы.