От автора

Вы держите в руках книгу о просто-вещах.

В ней маленькие тексты для взрослых, детей и их динозавров.

Почему сыр?

Сыр – это и улыбка на камеру, и соль, и горечь, и много дыр, и пространство для домыслов, и влюблённость в козу, и вонь, и традиция. Это текучесть и твёрдость. Это время. Это изыск. Это скорый бутербродик. Это летающая тарелка. Скажите и сьешьте сыр. Это ваша книга!

Посвящаю тебе, дорогой читатель.

Инверсии

Тарелка

Один человек очень хотел завести тарелку. Гулять с ней, кормить, воспитывать, может быть, даже натренировать для выставок.

Но ему говорили – тебе ещё рано. Разобьёшь. Нельзя тебе заводить тарелку.

А потом он вырос, и как только вырос, то сразу пошёл в тарелочный магазин и выбрал там тарелку на свой вкус. И стал с ней гулять, кормить, воспитывать, даже натренировал для выставок. Тарелка, бывало, позвякивала при виде человека, а вечерами устраивалась у него на коленях.

А ещё через несколько лет человек состарился и ссохся, неосознанно снизив свой вес в два раза. И тогда он сел на тарелку, и они улетели далеко, счастливо посмеиваясь и попадая в объективы зевак.

Рыба

Вот жил человек, и был он совсем один, хотя пора уже было жениться и заводить детей.

Ему и так было нормально, но всё-таки не очень.

Тогда он завёл себе рыбу. Купил большой аквариум-шар и запустил рыбу в прозрачную воду.

Рыба виляла хвостом, почти как собака, и молчала, как черепашка, а человек смотрел, как она виляет и молчит, и ещё искрится при этом.

Она очень искрилась, потому что стояло лето, и солнышко светило почти как в калифорнии.

Человек ничего не делал, только знай себе смотрел на свою рыбу.

Проснётся утром – и смотрит, ест – смотрит, компьютер включит – и то краем глаза нет-нет да и поглядит.

И так пока не придёт пора ложиться спать.

А сны ему снились тоже не абы какие, всё больше море. Или река.

Так прошёл год.

Рыба заметно выросла, и человеку пришлось прикупить аквариум побольше, уже не круглый, а такой, знаете, как ванна.

Может быть, сказывался сырой климат, но вскоре человек заметил, как его кожа сереет и становится больше похожей на чешую, он переборол себя и купил крем из серии люкс.

Он смотрел на свою уже такую большую и добрую рыбу и мазался кремом серии люкс, мысли его были далеко даже от своей кожи и других проблем, ему было не одиноко, только не хватало разговоров, и он разговаривал с рыбой.

Рыба не отвечала, только хлопала веками, и человеку надоело всё время одному говорить, и мазаться кремом из серии люкс надоело, а чешуек было всё больше и они были всё мельче размером, зато очень красиво искрились.

Стояло лето, и было почти как в калифорнии.

Человек больше не выходил из дому, а весь обратился в созерцание красоты своей рыбы, с которой ему не было одиноко.

Он хотел сказать ей – смотри, сегодня как за окном светло, и блики на воде, а знаешь, как сейчас прогревается море, как быстро и прохладно текут реки.

Но не говорил, не хотел, убеждал себя – да она и так это знает, рыбы всё знают.

В один из дней он вдруг стал задыхаться.

Он хотел позвать на помощь, но только ловил ртом острый воздух, беспомощно виляя искрящимся хвостом и маленьким телом, и только глаза говорили – в сон, в сон, в воду, куда-нибудь.

Тогда рыба выпростала из своего аквариума ногу, потом вторую ногу и обе руки.

Она потянулась и потёрла подбородок – ничего себе выросла борода! – она ступила на пол и с кожи стекали целые лужи.

Рыба взяла человека в ладони, и человек благодарно затрепетал, кажется, никогда ещё так сильно не бился пульс.

А через миг или два мига он ощутил прозрачную воду вокруг себя и в себе тоже, и глубоко вдохнул, и поплыл.

Рыба улыбалась, а потом посмотрела на него пристально и сказала:

– Смотри, как сегодня солнечно.

Лампа

Одна лампа поставила на стол человека и сказала: свети.

– Я ж не звезда тебе, светить! – заупрямился человек.

Но лампа молчала и смотрела на него в сдержанном нетерпении, на улице было уже довольно темно.

Деваться со стола некуда, и человеку ничего не оставалось, как поднатужиться и выдавить из себя хотя бы слабенький луч или точечку, пусть даже осветить лежащую перед ним скрепку. Он зажмуривался, задерживал дыхание, тёр ладони, вертелся на месте и дул перед собой, но ничего не происходило. Он издавал мелодичные звуки, по щекам лились напряженные слёзы, ноги пускались в пляс, пальцы складывали невиданные фигуры. Ничего не менялось, лампа подозрительно скрипела и вздыхала.

В окно заглянула луна и облила стол своим бледным светом.

– Это я, – сказал человек. – Так светло?

– В самый раз, – кивнула заскучавшая лампа.

Человек беззаботно присвистнул и заснул. Наутро пришла точилка и заточила человека острее некуда, а лампу вынесли на домашнюю распродажу. Когда в следующую ночь луна снова пришла на выручку, то не узнала человека из-за торчащего из макушки грифеля. Тем не менее, снова было светло, и человек написал много занятных слов о звёздах и лезвиях.

Песок

Один человек построил мельницу из вертолётных лопастей.

Вертолёт его потерпел крушение посреди пустыни. Человек стартовал из пустыни, и приземлиться намеревался тоже в пустыне, но чуть подальше.

Сначала он лежал в тени вертолёта и считал птиц, хотя птиц не было. Языком перемещал травинку во рту, хотя не было никакой травинки. Песок засыпался в уши, лопасти переговаривались между собой.

Какая-то из небывших птиц села рядом с человеком и долго смотрела, как он погружён в свои мысли и не обращает внимания. Солнце начинало припекать.

– Хочется сладких булочек, – сказала птица.

– Воды, – сказал человек. – Сначала воды, потом сладких булочек, и ещё воды.

– Сначала булочку, – она постаралась надавить на то, что хватит и одной.

Так он стал мельником, потому что лётчик получился никудышный. Птиц прилетало всё больше, а человек добрел.

Спустя много лет птицам надоело жить на одном месте. Они собрались в большую стаю, подняли человека в воздух и улетели далеко.

Говорят, что вскоре он построил мельницу из птиц.