Цитаты из книги «Книги про волшебников и волшебство»

Снег ложился на крыши домов, на спины лошадей и экипажей, на деревья. Он покрыл собой старое кладбище, на котором появилась новая могила. Эпитафией ей служила высеченная готическими буквами свежая надпись: «Здесь лежит и никогда не встанет князь В.» Кто он был этот князь – не помнил уже никто. Новое утро вычеркнуло его имя из людской памяти.

И, наконец, из тайника в полу князь достал Книгу Церемоний, или Книгу Теней, в которой был список имён всех, кто участвовал в Шабаше – мёртвых и живых. Сложив всё это на столе своей тайной комнаты, он вышел в зал и хлопнул в ладоши.

Он был импровизатором. Сыграв один раз новую вещь, тема которой была навеяна в пути, он тут же её забывал, потому что иные дали открывались его глазам, его слуху, его душе. Будущие дни таили в себе ещё . Он никогда не репетировал перед концертом, музыка была всегда неизвестной до поры даже ему самому. Разве можно отрепетировать завтрашний день или ещё раз проиграть вчерашний?

Антон раскрыл глаза. Над ним склонилось испуганное лицо мэра, поливавшего его водой из кувшина. Деревьев над головой не было, небо исчезло тоже, и он понял, что лежит в шатре. – Ну, вот, – обрадовался мэр. – Кажется, пришёл в себя!– Тряпка – этот ваш скрипач! – басил рядом одноглазый Полковник. – Слаб оказался на поверку.– На то он и скрипач! – пробовал защитить его мэр. – Это вам не в казарме – ать-два! Скрипачи – народ тонкий.– А я говорю: слабак! – огрызнулся искалеченный вояка. – Как говорится: «Всякий родится да не всякий в охотники годится»! – И презрительно покинул шатер. Антон прикрыл глаза. Ему было неловко.

Рыжий Полковник был не только без правого глаза, но и без левого уха, кроме того, у него отсутствовало два пальца на левой руке и три на правой. Все эти ранения он получил не на войне, а на охоте после обильных «лесных излияний». Кроме того, одна нога, попавшая в капкан, была слегка короче другой. Но он гордился своими увечьями, как солдаты гордятся орденами и медалями.

– Знаешь что, – сказал вдруг Снегирь Антону, – оставайся! – А ты?.. – виновато пробормотал тот. – Я не обижусь. Хотя мне будет трудно: я успел привязаться к тебе. Но если вдруг станет плохо – зови! я примчусь на зов!

обошлось. Хотя по-прежнему недоумевал, как это в вазе оказался телефон!

Но не успели те исполнить его распоряжение, как откуда-то раздался телефонный звонок. Гостинщик, не веря своим ушам, в растерянности завертел головой и выпучил глаза: уж он-то точно знал, что телефона в номере никогда не было.Однако Белый уверенно подошёл к треногому столику, изнемогавшему под тяжестью огромной глиняной вазы, вышвырнул пыльно-шёлковый букет пёстрых роз и, достав оттуда телефонную трубку, протянул её мэру.– Мэр слушает! – громко сказал тот.Агенты и Гостинщик привычно заткнули пальцами уши. Музыканты же так и остались стоять в недоумении.– Да, ваша светлость!.. Выяснил, ваша милость! Певец и скрипач… Кого? Скрипача?.. Говорит, что Антон, ваша светлость! – отчитывался перед кем-то мэр. – Что?!.. – Его лицо вытянулось. – Гм-гм… – Он прикрыл ладонью микрофон, отвернулся в угол и понизил голос: – Не совсем понимаю, ваша милость!.. Как прикажете… – разочарованно сказал он. – Будет исполнено! До завтрашнего утра, ваша светлость!..Он бросил трубку в вазу и повернулся. Казалось, лицо его заменили: оно сияло, словно начищенный кофейник. Гостинщик оторвал руки от ушей, а агенты бросились к музыкантам, намереваясь выполнить последний приказ мэра.– Отставить! – остановил он их. Теперь и его голос журчал добродушно и гостеприимно, хотя и немного растерянно: – Хочу, гм-гм, извиниться перед нашими гостями и просить считать случившееся просто весёлой шуткой. Все вытаращились на мэра.

О, Антон хорошо помнил своё приютское детство! Странное было заведение! Помнил, высохших от злости, дам, путавших указку с тростью и называвших себя учительницами. Помнил злобных ключников со связкой тяжёлых ключей от карцера и подвала, мнивших себя воспитателями. Вспоминал толстых неповоротливых воровок с полными кошёлками мяса и овощей, считающихся поварами. Да ещё лысого картёжника, проигравшего почти всё казённое имущество – от колченогих парт до штопаных простыней, у которого была должность Инспектора Приюта!.. И все они, не имея никогда своих детей, дружно взялись за воспитание, поучение, наказание детей чужих, будучи абсолютно уверены, что главное в педагогике – это страх и боль. И совершенно не подозревали, что рядом живут Любовь, Доброта и Достоинство. Много раз стучались те в приют – то летним дождём, то пением соловья, то солнечным зайчиком. Но его двери были наглухо закрыты перед ними, а если и открывались, то лишь затем, чтобы обречь новых несчастных мальчишек и девчонок на живое погребение.