© Kristín Helga Gunnarsdóttir, text, 2006

© Halldór Baldursson, illustrations, 2006

© Борис Жаров, перевод на русский язык, 2021

© ИД «Городец», издание на русском языке, 2021

Книга посвящается Софии Солей, Эрле Гудни, Бирте Кристине, Ингвару Хойкеру, Бабушкиной Хильде, Халлдоуру, Харальду и Хильде из дома напротив. Эти обаятельные дети оказали неоценимую помощь в создании мира Фиасоль^[1].

Кристин Хельга

«Маме и папе дети нужны, чтобы им не было скучно», – сказала Фиасоль, когда ей было восемь лет

Фиасоль – восьмилетняя путешественница. День рождения она отметила при проливном дожде, в большой палатке далеко на востоке Исландии. Все гости получили на угощение торт и горячее какао. Фиасоль говорит, что она полжизни спала в палатке, но мама считает, что это, пожалуй, преувеличение. В прихожей их дома стоит маленькая дорожная сумка, к которой никто не смеет прикасаться.

Фиасоль положила туда всё, что нужно на случай, если ей вдруг придётся срочно куда-нибудь поехать.

Она говорит, что их семья только и знает, что ездить в разные места. Очень удобно иметь под рукой дорожную сумку, если потребуется срочно уехать.

– Я буквально живу на чемоданах, вечно странствую по миру, – повторяет она и качает головой очень по-взрослому. Она слышала эти слова от своей бабушки, когда та вернулась вместе с дедушкой из поездки на Канарские острова.

– Ты вообще не знаешь, что значит странствовать, – смеясь, говорит Пиппа.

– Странствовать – то же самое, что бродить, а я – бродяга, – отвечает довольная Фиасоль.

Фиасоль по-прежнему живёт на улице Грайналюнд городка Грасабайр вместе с мамой, папой и сёстрами Пиппой и Биддой. В их доме живут также две крикливые лентяйки Хансина и Йенсина, которые непрерывно лают, если только не спят. А спят они в корзинке на кухне, лёжа на спине и чудовищно храпя.

У Фиасоль есть, конечно, лучший друг. Его зовут Ингольвюр Гойкюр, ему десять лет.

Как-то раз над улицей Грайналюнд лили затяжные дожди, отчего Фиасоль заскучала. И она решила нанести на своё лицо раскраску, как у индейца, намазалась жёлтой, красной, зелёной и синей краской. Потом стала слёзно молить маму раcкраситься тоже.

– Пожалуйста, мама, позволь мне сделать из тебя индейского вождя, – канючила Фиасоль, пока мама работала на компьютере.

– Об этом и речи быть не может, – пробурчала мама, сосредоточившись на работе.

– Унылая старушенция, – сердито сказала Фиасоль. – Ничего ты не хочешь, играть не умеешь, веселиться не любишь.

– Ну, если так, давай, – сказала мама, которой, конечно, не хотелось быть унылой старушенцией.

Фиасоль раскрасила лицо мамы так, что её стало не узнать. Мама надела чёрный парик и превратилась в настоящего индейского вождя. И только когда к ним пришёл Ингольвюр Гойкюр, мама смогла вернуться к своей работе. Фиасоль смыла всю краску с лица и пошла играть с Ингольвюром Гойкюром. Через какое-то время она прибежала.

– Мама! Я опаздываю на репетицию духового оркестра. Там начинается, меня будут ругать.

Мама оторвалась от компьютера, быстро обулась, схватила ключи от машины и села за руль, словно была личным шофёром некой важной персоны. Фиасоль выбежала из дома вслед за ней с большим тромбоном в руках. Когда они приехали в музыкальную школу, мама помогла внести тромбон в репетиционный зал. И долго не могла понять, почему все музыканты буквально повалились на пол от смеха. Учитель музыки тоже громко смеялся, и тогда Фиасоль посмотрела на маму. А мама напрочь забыла, что её лицо раскрашено, как у индейца, а на голове чёрный парик. И вот сейчас она стояла как индейский вождь и с изумлением смотрела поочерёдно то на детей, то на учителя.

– Ну и что особенного в том, что моим личным шофёром был индейский вождь? – твёрдо произнесла Фиасоль, поскорее спровадила маму из зала и закрыла за ней дверь.

Пиппе двенадцать лет. Это очень терпеливая сестра. Правда, она порой обидно дразнится, но по большей части она ужасно терпеливая.

Фиасоль берёт у неё кое-какие вещи, как бы взаймы, даже не спросив разрешения.

– Нельзя взять взаймы, если ты не спросила разрешения. Это называется – похитить, украсть, своровать, стащить, стибрить, стянуть, – назидательно говорит Пиппа.

– Эх, Пиппа, ты иногда такое скажешь, что я тебя вовсе не понимаю, – говорит, пожимая плечами, Фиасоль.

– Это мои, при этом совершенно новые, носки. Я носила их только один раз, – раздражённо говорит Пиппа. – Немедленно сними!

– Ну нет, я всего лишь хочу поносить их за тебя. И сегодня вечером я тебе точно скажу, удобные они или нет, – говорит Фиасоль.

– Мама! – зовёт Пиппа. – Фиасоль не хочет вернуть новые носки с кисточками, которые ты мне подарила на день рождения. Она уже натянула их на свои грязные ноги!

– Ну сними ты носки Пиппы, – устало просит мама.

– Сниму, но только сегодня вечером, – говорит Фиасоль. – Сейчас мне некогда.

– Немедленно сними носки, – говорит мама очень сердито. – Не хочешь же ты, чтобы Пиппа брала твои новые носки? Быстро сними!

– Ну уж нет, мне в носках очень хорошо, – говорит довольная Фиасоль и шевелит перед глазами Пиппы пальцами ног.

– Ах так, – коварно улыбаясь, говорит Пиппа. – Значит, теперь ты точно подцепишь межпальцевых муравьёв-вонючек, которые заползли ко мне, когда я ходила в бассейн. Решай сама. Это очень неприятно. Они как раз сидят в этих носках.

– Межпальцевых муравьёв? – переспрашивает Фиасоль. – Ты прекрасно знаешь, что никаких межпальцевых муравьёв не существует, – добавляет она.

– Они точно есть, считается, что их особенно много в раздевалках в бассейнах, – серьёзно говорит Пиппа.

– Ой, значит, это правда? – приходит в ужас Фиасоль, быстро снимает носки и швыряет их Пиппе.

– А вот и нет, а вот и нет! Но зато мои носки теперь у меня! – говорит Пиппа с громким смехом.

– Ты противная, – сердито говорит Фиасоль. – Отныне я не буду верить ни одному твоему слову.

1
Фиасоль – «желательная дочка»

Иногда Фиасоль ужасно, ну просто ужасно хочется поскорее стать взрослой.

– Сколько лет мне будет, когда Пиппе исполнится двадцать? – спрашивает она.

– Тебе будет шестнадцать, – отвечает мама.

Фиасоль вздыхает и довольно улыбается.

– А что хорошего в том, чтобы быть шестнадцатилетней, Фиасоль? – удивлённо говорит мама. – Разве восемь лет не самый лучший возраст?

– Вовсе нет, – говорит Фиасоль, – шестнадцать лет гораздо лучше, потому что ты – взрослая, уже получила автомобильные права, живёшь, где хочешь, и можешь делать всё, что хочешь.

– А вот и нет, дурочка, – говорит сестра Бидда. – Мне шестнадцать лет, но у меня нет автомобильных прав, я живу у мамы с папой и совсем не могу делать всё, что хочу.

Фиасоль с состраданием поворачивается к Бидде.

– Ах так, – вздыхает она и смотрит на маму. – А сколько лет тебе?

– Мне четыреста сорок один год, – спокойно отвечает мама.

– Не надо шутить, мама, – говорит Фиасоль. – Так сколько же тебе лет?

– Сорок один год, – отвечает мама. – Ты хочешь, чтобы тебе был сорок один год?

– Нет, – решительно говорит Фиасоль. – Это очень грустно.

– Но зато у тебя будут автомобильные права, ты будешь жить одна, делать всё, что хочешь.

– Нет, мама, если мне будет сорок один год, то я должна буду на своей машине отвозить людей во всякие места, жить в доме с массой других людей и никогда не смогу делать то, что мне нравится.

– Да, – говорит мама, – это верно. А в таком случае разве не лучше всего быть восьмилетней, знать, что тебя отвезут в любое место, жить в доме с другими людьми и делать всё, что хочется, но в разумных пределах?

– Да. Пожалуй, так, – задумчиво говорит Фиасоль.

«В разумных пределах» – эти слова Фиасоль слышит очень часто. Всё, что она делает, должно быть в разумных пределах. Мама прибавляет эти два слова к тому, что сама разрешает, и тогда оно вдруг становится гораздо скучнее, чем было.

– Можно нам в субботу съесть много-много сладкого? Можно мы наедимся кокосовыми пирожными и карамелью до отвала? – спрашивает Фиасоль.

– Конечно, нет, – отвечает мама. – Почему вы вечно клянчите сладкое?

– Значит, в субботу не будет сладкого? – разочарованно спрашивает Фиасоль.

– Посмотрим, – отвечает мама. – Но если вам дадут сладости, то только в разумных пределах.

Вот так она в мгновение ока испортила предвкушение «сладкого дня» этими своими «разумными пределами».

– Можно мы долго-долго не будем ложиться спать, будем играть на улице до часа ночи, потому что сейчас лето? – канючит Фиасоль в один прекрасный июньский вечер.

– Вы можете лечь чуть попозже, чем обычно, но в разумных пределах, – говорит мама и тем самым убивает мечту о том, что можно не спать как угодно долго.

– Можно нам пойти босиком по ручью Грасалейк до самого моря, чтобы сосчитать, сколько туда шагов и сколько километров? – спрашивает Фиасоль.

Мама отвечает теми же любимыми словами:

– Вы можете идти по ручью, но только в разумных пределах, но ни в коем случае не доходить до моря.

Фиасоль слышала много раз о разумных пределах, только не знает размера этих пределов. Это невидимая черта, которую мама проводит, чтобы Фиасоль не подвергала себя опасностям и не наделала глупостей. Откуда восьмилетней Фиасоль знать, где находится эта черта. Мама – как бы страж этих самых пределов, но часто мамы нет поблизости, когда Фиасоль подходит к этой границе, а иногда даже пересекает её и тогда оказывается в стране с названием Чепушенция.

Папа, гуляя с Фиасоль, всегда держит её за указательный палец. Когда они выходят, папа говорит: «Пальчик!»

Фиасоль знает, что надо протянуть указательный палец. И однажды на улице Грайналюнд в Грасабайре произошёл совершенно удивительный случай. Фиасоль встретила папу, когда возвращалась домой после прогулки с ленивыми болонками.

– Пальчик! – сказал папа и вытянул руку. Фиасоль сунула в папину руку указательный палец, и они медленно двинулись по улице Грайналюнд.

– Хорошо бы сегодня на ужин была рыба, – сказал папа, когда они подходили к дому.

– У меня аллергия на рыбу, – сказала Фиасоль, поморщившись.

Когда они вошли в дом, мама как раз жарила на сковородке рыбу. Фиасоль от удивления так и брякнулась на стул у обеденного стола. В такое невероятное совпадение даже верилось с трудом.

– Это же чудо! – выдохнула она и потрясла головой.

– Ты про что? – спросила мама. – Никакого чуда нет в том, что я вам готовлю. Вы обычно едите горячее. Что же тут странного, девочка?

– Я хочу сказать, что я желательная дочка.

Мама ласково улыбнулась.

– Ну, конечно,