Глава третья

В четыре часа утра Джонни оставил попытки уснуть. С чего он вообще взял, что в ночь после похорон жены к нему придет сон?

Он отбросил одеяло и вылез из постели. По сводчатой крыше, эхом откликаясь в доме, стучал дождь. Джонни подошел к камину и нажал на кнопку. Раздался свист и гул, после чего пробудившиеся синие и оранжевые языки пламени радостно побежали по фальшивым дровам. Слабо запахло газом. Так, глядя на фальшивый огонь, Джонни простоял несколько минут.

Очнувшись, он понял, что блуждает по дому – другого слова, описывающего его хождение из комнаты в комнату, он не нашел. Несколько раз Джонни ловил себя на том, что стоит посреди комнаты, толком не зная ни как он тут оказался, ни что привело его сюда.

В конце концов он забрел обратно в спальню. На тумбочке по-прежнему стоял стакан для воды, из которого пила Кейти. Рядом лежали ее очки и перчатки – в конце, когда Кейти постоянно мерзла, она в них спала. Отчетливо, так же, как он слышал собственное дыхание, Джонни услышал ее голос: «Джон Райан, ты любовь всей моей жизни. Двадцать лет я дышала тобой». Так она сказала ему в ночь перед смертью. Они лежали в постели, и Джонни обнимал ее, на ответные объятия у нее уже не хватало сил. Он помнил, как уткнулся ей в шею и сказал: «Не уходи, Кейти. Подожди».

Она умирала, а он и тогда умудрился предать ее.

Джонни оделся и спустился вниз.

Гостиную заполнил водянистый серый свет. Дождь, капающий с карниза за окном, немного оживлял картину. На кухне его ждали вымытая и вытертая посуда и мусорное ведро, полное картонных тарелок и мятых ярких салфеток. И холодильник, и морозильная камера ломились от контейнеров со всякой снедью. Пока сам Джонни прятался в темноте, его теща сделала все, что полагается.

Джонни варил кофе и силился представить себе свою новую жизнь, однако видел лишь стол, где одно место не занято, парковку с незнакомой машиной и завтрак, приготовленный чужими руками.

Будь хорошим отцом. Помоги им справиться.

Привалившись к стойке, он пил кофе. На третьей чашке Джонни почувствовал резкий прилив адреналина. Руки затряслись, и Джонни, отставив чашку, налил себе апельсинового сока.

Заполировал сахаром кофеин, значит. Дальше что, текила? Хоть Джонни вроде как уходить с кухни и не собирался, он все же попятился к двери, вон отсюда, где каждый квадратный сантиметр напоминал ему о жене. Вот ее любимый лавандовый крем для рук, тарелка с надписью «ТЫ – ЧУДО», которую она доставала, чтобы отметить даже малейшие успехи детей, графин, полученный в наследство от бабушки и использовавшийся по особым случаям.

Кто-то дотронулся до его плеча, и Джонни вздрогнул.

Рядом с ним стояла Марджи. Она уже оделась: джинсы, кеды и водолазка с высоким воротником. Марджи устало улыбнулась.

Следом за ней появился Бад. Выглядел он лет на десять старше жены. И прежде не болтливый, за прошедший год он сделался совсем молчуном. Он начал прощаться с дочерью задолго до того, как все остальные смирились с неизбежным, и теперь, когда Кейти не стало, Бад словно голос потерял. Как и жена, он оделся по-будничному: джинсы, подчеркивающие и его худые ноги, и выпирающий живот, ковбойская рубаха в белую и коричневую клетку и широкий ремень с серебристой пряжкой.

Волосы у него давным-давно поредели, зато брови кустились так, что недостаток волос на голове почти не бросался в глаза.

Они втроем молча вернулись на кухню, и Джонни налил всем по чашке кофе.

– Кофе. Слава богу, – хрипло проговорил Бад и натруженной рукой взял чашку.

Они переглянулись.

– Мы через час Шона в аэропорт отвезем, а потом вернемся и поможем тебе, – сказала Марджи, – пробудем здесь столько, сколько скажешь.

Джонни готов был расцеловать ее за эти слова. Марджи была ему ближе, чем его собственная мать, но теперь ему придется справляться в одиночку.

Аэропорт. Вот и выход.

Сегодняшний день не такой, как все остальные, и притворяться, будто это не так, смысла нет. Накормить детей завтраком, отвезти их в школу, поехать на работу и придумывать там всякие низкопробные развлекательные передачи, которые ничего ни для кого не изменят, – нет, на это он сейчас неспособен.

– Надо нам уехать отсюда ненадолго, – сказал он.

– Куда? – спросила Марджи.

И он назвал первое, что пришло в голову:

– На Кауаи.

Кейти обожала этот остров. Они давно собирались туда детей свозить.

Через стекла очков без оправы Марджи буравила Джонни взглядом.

– Бегством горю не поможешь, – мрачно сказал Бад.

– Бад, я знаю. Но тут я просто утону. Куда ни посмотрю…

– Да-да, – согласился тесть.

Марджи положила руку Джонни на локоть:

– Как тебе помочь?

Теперь, когда появился хоть и временный, но план, Джонни стало немного легче.

– Пойду билеты забронирую. Детям пока не говорите. Пускай спят.

– Когда уедете?

– Надеюсь, что сегодня.

– Тогда Талли позвони. Она собиралась к одиннадцати приехать.

Джонни кивнул, но сейчас Талли волновала его меньше всего.

– Ну ладно, – Марджи потерла ладони, – я тогда отнесу еду из холодильника в морозилку в гараже.

– А я позвоню в магазин, – сказад Бад, – попрошу пока молоко не привозить. И в полицию заодно – пускай за домом приглядывают.

Джонни об этом и не подумал. К поездкам их семью всегда готовила Кейт.

Марджи погладила его по плечу.

– Иди бронируй билеты. Мы тебя прикроем.

Он поблагодарил их и ушел в кабинет. Всего двадцать минут за компьютером – и он забронировал все, что надо. Без десяти семь у Джонни уже имелись билеты и подтвержденная бронь машины и коттеджа. Осталось только детям сказать.

Джонни направился в комнату близнецов, подошел к двухъярусной кровати и обнаружил, что оба сына, прижавшись друг к дружке, словно пара щенков, спят на нижней кровати. Он потрепал Лукаса по голове:

– Эй, Скайуокер, вставай.

– Это я Скайуокер, – сонно отозвался Уиллз.

Джонни улыбнулся.

– Ты же Вильгельм Завоеватель. Забыл?

– Вильгельма Завоевателя никто не знает, – Уиллз, одетый в сине-красную, как костюм Человека-паука, пижаму, уселся в кровати, – про него надо видеоигру придумать.

Лукас привстал и заспанно огляделся:

– Уже в школу пора?

– Сегодня без школы обойдемся, – ответил Джонни.

Уиллз нахмурился:

– Это потому что мама умерла?

Джонни вздрогнул.

– Почти. Мы летим на Гавайи. Научу моих детишек виндсерфингу.

– Ты же сам не умеешь. – Уиллз по-прежнему хмурился. Мир уже лишился его доверия.

– А вот и умеет. Правда ведь, папа? – Из-под длинной челки Лукас вопросительно взглянул на отца. Лука-Верующий. – А через неделю уже буду и я уметь!

Мальчишки развеселились и, пихаясь, радостно запрыгали по кровати.

– Чистим зубы и одеваемся! Я через десять минут вернусь – и соберем вещи.

Лукас с Уиллзом слезли с постели и, по пути подталкивая друг дружку локтями, побежали в ванную.

Джонни вышел в коридор и постучал в комнату дочери.

– Что? – устало послышалось из-за двери.

Собравшись с духом, он вошел в комнату Мары. Джонни знал, что уговорить дочку, одну из самых популярных девчонок в школе, ни с того ни с сего отправиться на каникулы будет непросто. Для Мары важнее друзей никого нет. Особенно сейчас.

Стоя около незаправленной постели, она расчесывала длинные волосы, черные и блестящие. Мара уже оделась в школу: мешковатые джинсы с низкой талией и футболка, которая по размеру больше подошла бы двухлетке, – хоть прямо тут же отправляйся в турне вместе с Бритни Спирс. Джонни подавил раздражение, неподходящее время препираться из-за моды.

– Доброе утро. – Джонни прикрыл за спиной дверь.

– Привет, – бросила Мара, не глядя на него.

В голосе у нее отчетливо звучала сдержанная резкость, появившаяся, когда Мара стала подростком. Джонни вздохнул – похоже, даже горе его дочь не смягчило. Не исключено, что она после смерти матери даже сделалась еще неуживчивее. Мара отложила расческу и взглянула на отца. Теперь он понимал, почему Кейт так обижало осуждение в глазах дочери. Мара как никто умеет обжигать взглядом.

– Прости, что я вчера вот так… – сказал Джонни.

– Да забей. У меня сегодня после уроков тренировка по футболу. Я возьму мамину машину?

На слове «мамину» голос у нее дрогнул. Джонни присел на кровать, думая, что Мара сядет рядом. Однако надеялся он зря. Усталость волной накрыла Джонни. Мара, спору нет, хрупкая и уязвимая. Вот только Мара… совсем как Талли. Ни та ни другая не готова показывать слабость. Они сейчас все такие. И в эту минуту Мару заботит лишь то, что он мешает ей собираться в школу, – господи, да она каждое утро уделяет сборам больше времени, чем монах – утренним молитвам.

– Мы на неделю уезжаем на Гавайи. Можем…

– В смысле? Когда?

– Через два часа выезжаем. Кауаи…

– Даже не думай! – выкрикнула она так неожиданно, что Джонни забыл, что хотел сказать.

– Почему?

– Мне нельзя школу прогуливать. Надо баллы набирать для университета. Я маме обещала хорошо учиться.

– Мара, это замечательно, но нам всем надо побыть вместе, одной семьей. Прикинуть, как жить дальше. Если хочешь, можно официальное разрешение получить.

– Если я хочу? – Мара топнула. – Ты вообще ничего про поступление не знаешь. Ты вообще в курсе, какая там конкуренция? Я сейчас, значит, буду балду пинать – а поступать мне потом как?

– Одна неделя погоды не сделает.

– У меня сегодня алгебра, папа. А еще история Америки. И я в школьной команде по футболу.

Джонни знал, что есть два способа действовать – один правильный и один неправильный. Вот только какой из них правильный, он не знал и, честно говоря, слишком устал и чересчур переживал, чтобы морочиться с выбором. Он встал:

– В десять выезжаем. Собери вещи.

Мара схватила его за руку:

– Можно я с Талли останусь?

Взглянув на дочь, Джонни заметил, как злость красными пятнами расползается по ее бледной коже.

– С Талли? В компаньонки заделаешься? Нет.

– Со мной бабушка с дедушкой поживут.

– Мара, мы уезжаем. Мы вчетвером должны держаться вместе.

Дочь снова топнула:

– Ты мне всю жизнь испортил!

– Очень сомневаюсь.

Он понимал, что ему следует сказать что-нибудь веское, значительное. Но что? Ему уже осточертели банальности, которыми люди привыкли откликаться на чужую смерть. В то, что время лечит любые раны, что Кейт ушла в лучший из миров и что жизнь продолжается, он не верил. Кормить Мару, которой явно приходилось так же тяжко, как ему самому, пустыми, избитыми фразами, Джонни не мог.

Мара развернулась, заскочила в ванную и захлопнула дверь. Ждать, пока у нее переменится настроение, Джонни не стал. Он вернулся к себе, взял телефон и, расхаживая по комнате в поисках чемодана, набрал номер.

– Алло? – Судя по голосу в трубке, Талли было не лучше, чем ему самому.