Козлиная песнь

Об этой книге можно сказать теми же словами, какими автор описывает петербургскую улицу: «журчащая, стрекочущая, напевающая, покрикивающая, позванивающая, поблескивающая, поигрывающая». А узнала я о ней на волне увлечения аутсайдерами русской литературы — «Козлиная песнь» была изъята из печати на без малого шестьдесят лет. И немудрено: главные действующие лица — загнивающая поэтическая тусовка, Арлекины и Коломбины, мнящие себя античными богами и погоняемые новой властью. Из бывших декаденди сыплется песок. Все боятся сифилиса, но стихи сочиняют исключительно о сифилисе. Пронзительная, с сумасшедшинкой манера изложения напоминает о двух самых загадочных романах «о пришествии» — название первого, повествующего о рейдерском захвате Сатаной квартиры на Садовой, даже не нужно озвучивать; второй — это «Сожженный роман / Запись неистребимая» Голосовкера, к сожалению, действительно сожженный и полностью не восстановленный. Причем темы сумасшествия у Вагинова проступают даже болезненнее и отчетливее; напусти он в сюжет нимф, оберни все в вакхический реализм — иметь бы роману статус культового и эпохального. Но лишь однажды является в «Песни» потустороннее создание, потусторонний город, и являются не из глубины веков, а из инфантильных фантазий всё той же поэтической тусовки.

Бахтин (который, кстати, становится в ряд к Хайдеггеру, Кундере и Кортасару — всем, в чьих фамилиях я долго по неведению ставила ударение не на тот слог) называл Вагинова (внимание, Вáгинов!) «карнавальным писателем». Наверное, у меня «Песнь» нашла аналогичный отклик, но более девичий: сопереживание скорбящим куклам и смертельно раненым марионеткам, такое себе эмпатическое выслушиванием рыдающего Пьерро («трагедия» переводится с греческого как «козлиная песнь»). Эти трогательные нотки, впрочем, не отменяют то мутное обещание чего-то неприятного, сквозящее даже в самых пасторальных моментах. Все равно что волшебный фонарь вместо сказок Перро показывает порнографические картинки из тех, что так бережно коллекционировал Костя Ротиков. А может, это всего лишь «трупом пахнет», как признается сам автор в предисловии («автор по профессии гробовщик... и любит он своих трупов»). Труп интеллигенции начала XX века выглядит возвышенно и комично. Видимо, придется столкнуться с ним еще не один раз — свое знакомство с Константином Вагиновым я намерена продолжить.

Братья художники, образуем монастырь Господа нашего Аполлона. Будем трудиться во славу его. Тяжел путь, но радостна вера в воскрешение его.

Увлёкшись творчеством Хармса, Введенского и Заболоцкого, я не мог не заметить такую важную фигуру в их окружении, как Константина Вагинова. Если вы также пришли к нему за литературным абсурдом, то вы немного не по адресу.
Проза Вагинова(четыре романа и два рассказа) построена не так просто. Для подробного описания этого культурного явления произведения можно разделить на две группы:
1)Раннее творчество
"Монастырь Господа нашего Аполлона", "Звезда Вифлеема", "Козлиная песнь" и "Труды и дни Свистонова" были написаны в двадцатые года прошлого века и посвящены изменениям культурного мира в связи с революцией 1917-ого года. Петербург Имперской России, наполненный чарующими образами античности, со сменой власти теряет львиную долю своего таинственного очарования. "Теперь нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается – автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер." Часть интеллигенции покидает Россию, а те, кто не погиб от рук большевиков, остаются на пепелище старого мира.
Многие герои этих произведений списаны с реальных людей той эпохи. Зачастую они входят в образы собирательные, хотя некоторые персонажи сохраняют индивидуальность. Герой, соответствующий одному человеку, может в конце концов пережить события из жизни другого. Так находят себе отражение многие важные события в жизни интеллигенции, ставшие общим горем для русского народа. В итоге изменяется не только мир вокруг, но и поэты, наблюдающие разрушение старой действительности.

Страшно жить мертвецу среди живых, страшно быть человеком страны умершей.

Можно было бы описать все четыре произведения подробно по отдельности, но такое лучше прочитать самостоятельно. Все они в той или иной мере оставили после прочтения хорошие впечатления, потому эту часть книги можно оценить высшим баллом.
2)Позднее творчество
Сюда относятся романы "Бамбочада" и "Гарпагониана", написанные в начале тридцатых незадолго до смерти автора. Петербург здесь уже окончательно становится Ленинградом. Тема магического прошлого уходит на дальний план. Вперёд же выходит причудливый быт нового времени. Сам автор в эпиграфе к Бамбочаде приводит такое словарное определение: "Бамбочада – изображение сцен обыденной жизни в карикатурном виде."
Главными героями выступают соответственно люди странные, например инженер Торопуло, помешанный на еде, или "систематизатор" Жулонбин, собирающий и сортирующий всё и вся. И все эти причуды не просто увлечения. Это гиперболизированные мании. Торопуло рассказывает о еде, как об искусстве, видит еду в окружении, готовит причудливые блюда и коллекционирует вместе с товарищем фантики. Жулонбин любыми способами старается заполучить всякую мелочь от ногтя до ленточки для волос, чтобы в своей комнате их кропотливо рассортировать. Есть конечно и те, кому можно посочувствовать, но, увы, получается это с трудом.
На меня эти два романа произвели слабое впечатление. Вроде есть и интересные конфликты, и странные персонажи, как я люблю, и умные мысли, но выглядит это как-то не целостно. После прочтения в голвое остаются лишь какие-то обрывочные элементы произведений. Виной тому конечно стала ранняя смерть автора и незаконченная редакция, но если ставить этой части книги оценку, то это будет не больше 3,5.

Скажу сразу, книга пришла ко мне не вовремя. Я не могу сейчас её оценить по достоинству, так как настроена на совершенно иной лад, и юношеский ломано-сумасбродный, высокопарный и манерный стёб автора над современным ему литературным обществом Петербурга, кажется мне вторичным и утомительным.

Роман Козлиная песнь(1928) вышел почти одновременно с книгами "Двенадцать стульев" (1927) и "Мастер и Маргарита" (1928), где тоже изрядно досталось собратьям по перу. Видимо время было такое или литературная мода. Многие из прототипов узнаваемых персонажей Вагинова обиделись на него, прочитав роман. Что ж, - их можно понять - мне тоже показалось, что он безжалостен и жесток почти как ребенок с увеличительным стеклом, подпаляющим крылышки предмету исследования.

Возможно, я не бросила бы роман, не окажись он весь как на одной ноте, однообразным и затянутым, когда мне все равно, что произойдет с его картонными действующими лицами, потому что трагические судьбы многих прототипов мне известны, а посему
тут "равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух"

Книгу не заношу в недочитанные, потому что свои отношения с ней я выяснила, с середины до конца пролистала и возвращаться к ней более намерения не имею.