В этот раз я начал рассказывать о себе. Не помню, как это получилось. Наверное, всему причиной то чувство внутренней свободы, которое я испытывал рядом с ней, когда можно просто быть самим собой, таким, какой есть на самом деле, и с радостью ощущать, что именно таким тебя принимают, полностью и без оговорок. Кристина была очень внимательным и благодарным слушателем: большая редкость, когда молчание того, кто слушает, является формой диалога с тем, кто говорит. Незаметно для себя я вдруг начал рассказывать о том, о чем не говорил никогда и ни с кем: для посторонних у нас всегда готовы увлекательные истории о собственной силе, но рассказать о своей слабости и боли можно только близкому человеку, какого, по сути, у меня никогда не было.
Однажды несколько лет назад меня принесли в больницу маленького городка одной из китайских провинций. Три пули, прошившие меня насквозь, каким-то чудом не убили меня, но боль пропитала все тело, а кровь – всю одежду. Я помню то ощущение, когда нежные и заботливые руки девушки-врача слой за слоем освобождали меня от рваных, пропитанных кровью тряпок, и страдание, которым это сопровождалось, обещало облегчение.
Что-то подобное я чувствовал теперь, когда рассказывал Кристине то, о чем раньше не говорил никому: словно меня постепенно освобождали от грязных, окровавленных лохмотьев, налипших на душу. Мы стояли на набережной; когда я замолчал, словно очнувшись от легкого сна, то увидел, что Кристина внимательно смотрит на меня, а в ее черных глазах светятся отражения ночных фонарей в темной глубокой воде. Потом она сделала шаг и легко прикоснулась к моей щеке холодными нежными губами. На душе у меня стало легко и свободно; я чувствовал в своей руке ее нежную ладонь, а еще исходящее от ее тела удивительное тепло, которое явственно ощущалось даже сквозь ткань наших пальто.