© А. Бойко, О. Брейнингер, Ю. Вереск, М. Гаврилова, С. Денисова, А. Дерибас, М. Жук, Л. Каменская, И. Кириенков, Ж. Красилова, К. Кропоткин, М. Лацинская, С. Лебеденко, А. Лобачев, Е. Некрасова, О. Птицева, П. Рыжова, М. Сонин, А. Федорова, М. Франко, текст, 2020

© Popcorn Books, 2020, издание, оформление

© Soya Sovik, иллюстрация на обложке, 2020

Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения правообладателя.

* * *

Предисловие от издательства

«Любовь во время карантина» – это сборник рассказов русскоязычных авторов, который мы задумали вместе с литературным журналом «Незнание» и курсами писательского мастерства «Глагол». Идея издания такой книги появилась у нас порознь, но почти одновременно. Мы все хотели собрать под одной обложкой разных авторов, предложив им написать по рассказу на заданную тему. Тема подобралась сама: последние полгода все мы провели либо на карантине, либо в его ожидании. Пандемия стала временем тревоги и беспокойства, и мы решили, что пора создавать что-то доброе и вдохновляющее, а потому главной темой сборника стал не просто карантин, но любовь на фоне карантина. Любовь не только романтическая, но и дружеская; любовь к себе, к близким, к домашним животным, к городу. Мы надеемся, что этот сборник подарит вам если не спокойствие, то надежду, что все будет хорошо.

Команда Popcorn Books

Евгения Некрасова
После маскарада

Ниндзя и Хиха встретились на маскараде. Он проходил в панельной многоэтажке на десятом этаже в комнате, на кухне и чуть-чуть в ванной. Толпа жидкостью заняла всё предоставленное пространство, и под приглушенную, будто из вентиляции, музыку люди в костюмах двигались. Все пили, чтобы не снимать масок, через трубочки. Хиха сразу понравилась Ниндзе, а Ниндзя – Хихе. Они затанцевали вместе и отделились ото всех в полосатый от обоев угол.

Хиха – вся тряпочная, со свисающими разноцветными ситцевыми полосочками, в лицевой хлопковой накладке в цветочек, с вырезанными в накладке и обшитыми дырами для глаз и ноздрей, с врезанными в ботинки металлическими крюками от вешалок – по пять на каждой. Хиху все спрашивали, кто это. Хиха отвечала: это Хиха. А чего не смеешься тогда? – спросил человек в костюме гопника. Единственный без маски. Я же гопник – они, скорее всего, не носят масок, он объяснял. Остальным Хихин наряд нравился, один Мандалориан серьезно говорил с ней про то, что ее костюм является позитивным проявлением консервативного поворота. Ей стало душно, она ушла от него танцевать и увидела Ниндзю в закручивающемся безвесном и неизвестном танце. Вокруг Ниндзя вращался водоворот-невидимка и тянул к себе Хиху. Она в него спокойно зашла и затанцевала свободно, несмотря на крюки-когти, которыми она не задевала Ниндзю, но создавала у той какое-то развлекательное ощущение опасности.

Они протанцевали и проговорили минут двадцать пять и поехали к Хихе домой. Таксист молчал и устало не удивлялся ряженым. Долго крутились по развязкам, мимо панелек, вдалеке резанула Москва-река, потом Ниндзины глаза увидели деревья-деревья-деревья и выползающие из темноты желтые и красные малоэтажные дома. В квартире Хихи было старо, обшарпанно и уютно. Когда они разделись, у Хихи оказались широкие лицо, нос горбиной и мягкое, округлое тело с выпирающими складочками по бокам, а Ниндзя была ожидаемо худой, заточенной по костям, с маленькой головой и огромной цветочной татуировкой на шее. Ночью Хиха лежала головой на скромном Ниндзином животе и слушала, как он скребет португальским вином, которое подавали на маскараде. Наверное, он что-то хочет сказать на португальском, говорила Хиха. Жесткие, чуть подстриженные волосы Ниндзяного лобка шкрябали ей подбородок.

Наутро Ниндзя проснулась в луже света и, проморгавшись, увидела сад или даже лес и огромное окно, пускающее солнце с деревьями в квартиру. Когда глаза смирились с такой яркостью, окно и вовсе оказалось балконом. Кровать от остальной комнаты со столом обороняла книжная полка, две нижних ступени которой служили прикроватной тумбой. В углу стоял старый одежный шкаф. Стены были покрыты обоями с фиолетовыми листьями, они казались продолжением сада из окна. Ниндзя натянула Хихину совершенно белую футболку, трусы, черные свои штаны, обернула вокруг туловища плед, открыла заскрипевшую трухой дверь и вышла на улицу. Ниндзя стояла на балконе с балясинами, как папа римский перед морем прихожан. Вместо людей головами качали деревья и кусты. Октябрь обдувал Ниндзю. Она посмотрела направо и налево, ее балкон был единственный в недлинном, похожем на желтую гусеницу, двухэтажном доме. Ниндзя возвышалась на втором. За зеленью виднелись дома-близнецы. Женщина в темно-синей куртке шла вдалеке по тротуару и руки ей обрывали две авоськи. Ниндзя задрала голову вверх, там по-московски серело небо, ну да ладно. Прямо над ней торчал козырек крыши-скворечника и круглилось окно с лепниной-лучами по краям. Из щелей перекрывающей его вентиляции нитились провода и утягивались далеко за зелень.

Топая по потертому паркету, она отправилась искать Хиху. По пути заглянула в комнату больше спальни, занятую позднесоветской стенкой, двумя вешалками с одеждой, швейной машинкой и коробками. На стенах вились цветы старых обоев. Кое-где в местах обрыва торчали печатные советские буквы. Ниндзя нашла Хиху на кухне. Та готовила яичницу на одной сковороде, на соседней тушила вешенки. Кухонная мебель оказалась сиреневая и оранжевая. Даже подоконник выкрашен в ярко-апельсиновый. Из-за высоких потолков шкафы и серванты тут были необыкновенно высоки и изъеты частыми, как норы, шкафчиками. Хиха, круглая и мягкая, уткнулась Ниндзе в жесткое плечо и поцеловала в цветочную шею. Ниндзя удивилась, потому что так делают через месяца три, может даже год совместной жизни, а не после one night stand. Хиха спросила, как Ниндзя любит глазунью, смотрящую или отвернувшуюся. Ниндзя ответила, что отвернувшуюся, и сама спросила, за городом ли они. Хиха рассказала, что до центра Москвы 25 минут на машине, просто это такой сохранившийся район малоэтажной сталинской архитектуры. Ниндзя удивилась.

Она приехала из моногорода с моностилем – панельными многоэтажками – и очень поэтому ценила исторический центр Москвы, снимала комнату в трешке на Чистых прудах с чистым и аккуратным ремонтом, который называли евро. Думала, что какая-то прежняя историческая малоэтажность только в центре, оказалось, что нет и что она совсем не знает города. Хиха, разливая кофе (она пила со сгущенкой, а Ниндзя просто черный), дорассказала, что здесь рядом огромные ассенизаторские бассейны, от которых ветер приносит запах, но не часто. За закрытыми окнами вообще не слышно. Ниндзя не унюхала ни сейчас, ни когда выходила на балкон. Зато девелоперы и власть не лезут сюда ковшиками и не трогают. И здесь будто не Москва, а иногда даже не Россия, а такое безвременье. Зато Хиха гордилась, ей удалось очень дешево снимать усадьбу-двушку. Кухонные стены и мебель она перекрасила, а обои и лепнина в комнатах были так невероятны, что их оставила как есть. Разноцветную плитку в ванной и туалете она выкладывала сама, первым делом, как въехала. Такие яйца яркости, сказала Хиха. А витражное окно между туалетом и кухней тут с самого строительства дома. Хиха разогрела хлеб в духовке с потертым сыром, нарезала помидор и огурцов. Ниндзя завтракала обычно бананом и йогуртом с гранолой, а столько вот всего она не съедала и на ужин. Но сейчас всё поглощала хорошо и жадно. Они сидели, разговаривали, пили кофе, говорила почти всегда Хиха, Ниндзя слушала ее, и чуть думала про дедлайны, и что надо ехать домой, к работе. Но Хиха затягивала ее вместе со своей усадьбой посреди канализационных вод.

Ниндзя помыла посуду, Хиха вытерла, потом они валялись на солнце в кровати, долго не хотелось вставать. Дальше наконец оделись, сходили выбросили мусор и отправились гулять по району. На главной своей улице – он почти американская субурбия – у двухполосной дороги боками были зеленые газоны с дорожками и с двухэтажными особняками. Хиха ходила смешно, немного пингвиненком, переваливаясь, в огромном, выше ее, ярко-оранжевом пальто. Рассказала, что купила в секонде в Будапеште. Ниндзя была одета как ниндзя. В свой черный костюм и черную куртку. Хиха показала старую почту с сохранившейся надписью, дом культуры с колоннами-готами, Ленина. Ниндзя была равнодушна к советскому, не ощущала его как часть ценной старины, но уже радовалась всему, что не панельки.

Хиха вывела Ниндзю на воду. Солнце катало лучи по мутной поверхности. На водосбросном канале рыбачили люди. Было неправдоподобно красиво и зелено. Ниндзя нервничала, происходила какая-то сказка. Москва-Немосква, Америка-Неамерика, Россия-Нероссия. Погуляли, Ниндзя вспомнила, что надо ехать. Всё у нее с собой, сейчас прямо можно вызвать машину. Ниндзя попыталась вообразить уют экрана своего макбука, свои ладони, удобно расположившиеся на клавиатуре. Но уютность Хихиного тела явно одолевала макбуковую. Хиха сказала, что они прогулялись бы еще больше и дальше, но она уже подустала. Предложила купить продуктов, придумала испечь рулет из индейки. Натянув маски, Ниндзя черную, Хиха оранжево-зеленую, они зашли в «Пятерочку», поселившуюся в одной из старых каменных построек. На потолке там тоже выпирала лепнина и даже краснела роспись с пионерами. Ниндзя никогда не была в таких «Пятерочках».

Она обычно много молчала и говорила тихо, как ниндзя. Сейчас, нарезая овощи, рассказывая Хихе про свое панельное детство, переезд, учебу, работы, учебу за границей, путешествия, новую карьеру, глядя, как Хиха мешает фарш индейки с мукой, яйцом и молоком, раскатывает его на доске, рассказывает про свое пятиэтажное детство, переезд, работы, учебы, путешествия, работу, снова учебу, искусство, снова работу, Ниндзя почуяла, что никуда не поедет сегодня, возможно даже и завтра. А дедлайн не так смертелен, не поспит она пару ночей. Хихе на работу не нужно, ее фирма не пережила еще первую волну, и Хиха перебивалась чем-то временным, чего сейчас не было.

После еды Хиха устала еще больше. Сказала, что у нее как-то разнылось тело и тошнит, хоть еда и не была жирная. Я, что ли, коронована теперь вирусом, спросила Хиха не Ниндзю даже, а окно. Да ладно, ты все время в маске, сказала Ниндзя, хотя знала, что и она, и Хиха – в этом жизнеспасительном маскараде, а вот многие в транспорте – нет, и в магазинах – нет. Ниндзя мысленно предположила, что вряд ли. Ей обычно везло с работой, со съемными квартирами и соседями, со скидками на гаджеты и простую дорогую черную одежду. Не могло быть, что в первый день ее такой серьезной, первой же за много лет влюбленности человек, который сделался ей необходим, вдруг заболел смертельным и глобальным вирусом.

Полуамерика к финалу дня стала похожа на российскую провинцию. Где-то истерили собаки, подвывала электричка. Вечером у Хихи заблестели глаза, тело ее сделалось очень горячим. Померили температуру. Ниндзя снова удивилась – теперь ртутному градуснику, она давно таких не видела, купила себе современный, электронно-безопасный. Тридцать восемь и два. Хиха сказала Ниндзе срочно уезжать, быть может, она еще не успела заразиться или хватанула не так много этой вот короны. Ниндзя задумалась. Можно сесть на электричку, станцию слышно отсюда. Там проехать несколько остановок до Курского и дойти пешком до квартиры на Чистых. Там Ниндзина комната, светлых тонов, без всякого старья, цветастостей, украшений, просто и практично. Соседи: тихая интровертка-дизайнерка, вторая – менеджерка чего-то, вечно командированная, никогда не бывает дома. Тишина и спокойствие. Тонкий и металлический, как лезвие, родной ноутбук и в нем работа с дедлайном от иностранной, очень хорошей компании, находящейся не здесь, а там, куда Ниндзя давно стремилась переехать, и если бы не эти волны, первая-вторая, давно бы жила на берегу океана в городе, где все дома красивые. Но на Чистых не было Хихи, так что нет смысла туда ехать, поняла Ниндзя. Она, быстрая и резкая, незаметная в темноте, как дворовая кошка, сбегала в «Пятерочку» и купила три лимона, стараясь ни к кому не подходить и никого не касаться, хоть в маске и перчатках. Имбиря не продавали. Еще взяла две пачки сигарет. Ниндзя серьезно зожила, даже бегала пару раз в неделю по бульвару, но время от времени курила, когда происходило что-то важное.

Она развела Хихе горячей воды с лимоном и сахаром. Хиха не знала, как вызвать врача, она никогда не ходила в местную поликлинику. Ниндзя спросила, где Хихин полис. Та криво и слабо пожала плечами. Она лежала на кровати с закрытыми глазами и сложно дышала. Ниндзя отправилась искать. На шкафу никаких бумаг не нашлось. На столе среди книг, листочков, тряпочек и старой Тошибы тоже. Ниндзя точно и аккуратно двигалась по соседней заставленной и заваленной комнате. В стенке прятались одежда, ткани и пошивочные принадлежности. Ниндзя покопалась на столике со швейной машинкой среди ниток, выкроек и снова тряпочек. Файлик с полисом, паспортом, трудовой, ИНН, пенсионным и другими бумажками нашелся в одном из нор-шкафчиков на высоком уровне, до которого Ниндзя достала, встав ногами на разделочный стол. Она продиктовала по телефону женщине из регистратуры Хихины официальные данные, отметив про себя, что та на два года ее постарше, и описала симптомы. Доктора обещали завтра в течение дня. Когда Ниндзя вернулась в комнату, Хиха спала, сопя, как крупный зверь. Ниндзя разделась до футболки, выключила торшер с бахромой, залезла под общее с Хихой одеяло и обняла ее.

Врач не пришел на следующий день. На завтрак пили кофе и ели яичницу. Ниндзя подала в постель на огромной, иссеченной деревянной доске. Хиха вытащила два полусопливых желтка, она такие любила. Ниндзя спокойно доела белки, похожие на пустые чайные блюдца. Хиха говорила, что чует кофе, значит, может быть не то. Она возлежала в огромной ночнушке с розами и кашляла. Пижам и ночнушек у нее набралось много. Она сказала, что часть из них досталась от огромной бабушки, которая тут жила. Ее внук так и сдал квартиру с тряпками в шкафах, махал на них рукой, предлагал выкинуть содержимое. Хиха постирала, перешила, какие-то вещи оставила как есть.

Хиха пила и потела, Ниндзя вытирала ее полотенцем, вытаскивала соленую воду из белых боковых складок, целовала их, Хиха слабо хихикала. Ниндзя старалась не целовать Хиху в губы, но понимала, что скорее всего и так заразится, если это настоящий ковид. Она просто не могла не целовать Хиху. После вытирания Ниндзя надевала на Хиху новую футболку или платье для спанья. Намешивала Хихе лимонный напиток или смородиновый. Варенье заканчивалось. Хиха спала. Ниндзя пыталась дозвониться в регистратуру. В перерывах делала заказ продуктов на дом.

В одно из просыпаний Хиха рассказала, что ей приснилось, что на груди у нее сидит Мара, с ушками и хвостиком, щекочет внутри груди и вытягивает силы. Ниндзя помогала Хихе дойти до туалета и поднимала ей рубашку, когда та садилась на унитаз. Дальше они возвращались обратно и Ниндзя укладывала Хиху в постель. Обедали остатками рулета. Ниндзя поставила поликлинику на автодозвон. Загрузила в стиралку пропотанные Хихины пижамы и свою одежду, даже белье. Пока оделась в Хихины спортивки, футболку и рубашку. Все было удобно велико. В регистратуре сказали – ждите, может, завтра, очень много вызовов. Хиха кашляла. Ниндзя читала о симптомах, пыталась понять, нужен ли парацетамол. Накинула куртку, вышла на балкон, закурила. Ветер привычно ей откинул челку с глаз и принес запах канализации. Ниндзя приветственно кивнула. Познакомилась с районом.

Вернулась, легла рядом с Хихой. Та слышно дышала. Ниндзя написала своим работодателям из иностранной компании, что сдаст работу на день позже. Начальник разрешил сместить дедлайн. В дверь позвонили, принесли заказ из аптеки: маски, перчатки, пластыри, еще парацетамол (на всякий случай), минеральная вода, влажные интимные салфетки, витамин Д в янтарных капсулах и С в виде шипучих таблеток. Ниндзя попросила оставить у двери. Разбудила Хиху, потрогала ее на потность, помогла ей сходить в туалет и протереться влажными салфетками, наклеила на грудь перцовый пластырь. Мара, сидящая у Хихи на груди, зазлилась и затопталась, пластырь жег ей лапы, особенно когда она мощно цеплялась когтями. Слезла с Хихи и ушла под кровать, решив переждать.

После девяти вечера пришел усталый человек в светской одежде и покосившейся маске. Хиха натянула на себя свою, сшитую из ткани с папоротниковым рисунком. Ниндзя – свою черную-запасную, просто нинздевскую. Врач послушал Хиху холодной металлической присоской, Хиха подняла королевскую спальную рубаху и показала свой мягкий складчатый живот и белую грудь с овальными розовыми пятнами. Ниндзя увидела покрасневшую докторскую лысину и молча взревновала. Человек нацепил Хихе на палец пластиковую кусачку, она выдала на электронном табло 98 %. Доктор сказал, что скорее всего Хиха действительно коронованная, но пока ничего страшного, назначил мазок, много воды, прописал лекарства и подарил пачку триазавирина. Услышал, как Хиха кашляет, и допрописал антибиотик. На ужин Хиха захотела и съела бутерброд с сыром и сказала, что больше не хочет. Ниндзя скормила той антивирусное, и Хиха заснула. Пластырь остыл, и Мара снова вернулась к ней на грудь. Ниндзя хотела поискать остальные прописанные, но улеглась с телефоном рядом с кашляющей во сне Хихой и заснула.

Утром привезли продукты, оставили у двери. От них у Хихи с Ниндзей поднялось настроение. И Хихина температура Ниндзе больше понравилась – 37,5. Померили сатурацию Ниндзиными беговыми часами, она была 97 %. Но кашель прыгал из Хихиной груди, а главное, та сказала, что кофе со сгущенкой странный. И желток странный. И паштет. Не безвкусные, а бессмысленные. Кофе просто кислый со сладковатостью, паштет просто соленый, а желток… ну какой-то. Мара терпеливо сидела рядом на подушке и ждала, когда Хиха поест. Ниндзя поднесла Хихе к носу шампунь с запахом кокоса. По-Хихиному он пах ничем. Хиха попросила Ниндзю чуть раздеться, понюхала ее подмышки и междуножье. Уткнулась туда носом и весело взвыла от того, что ничем не пахло.