Где-то в начале повести в сон главного героя врывается Мигель Сервантес как своеобразный Вергилий. Он показывает профессору Мэро счастливую, процветающую, райскую Испанию, а потом — разрушенную, заваленную трупами Испанию адскую. В общих чертах, это повесть о близком сосуществовании с войной. Как разные люди реагируют на неё, как ведут себя, что думают. Но остановиться на одной войне, которую никто из нас не видел и не слышал, было бы глупо.
Это повесть об одинокой старости в конце времён. И вот чтобы такого не случилось, обычно люди выбирают скучные профессии и обзаводятся семьями в подходящий момент. Люди же, которые идут за сложной, далёкой, почти невозможной мечтой, часто обречены на одиночество — и потому что мечта не терпит «соперниц», и потому что редкий человек решится пожертвовать своими интересами ради исполнения мечты другого.
«Стол был пуст. Он не написал за этим холодным лакированным столом ни одной строчки любимому человеку, здесь он писал только вычисления и вежливые письма астрономам. Ни любимых, ни любящих не было. Нет, они были когда-то, но Мэро забыл о них».
Впрочем, нет, повесть не об этом. Дело не в старости и даже не в урагане, создававшем ощущение, будто наступил конец света. Дело в том, что группка астрономов оказалась отрезана от мира самим своим призванием. Оно сделало их сухими математиками, тогда как мечта низвелась до важной, но простой рутины. Призвание выдернуло астрономов из родной страны в маленькую французскую обсерваторию, окружённую испанскими Пиренеями и гражданской войной. За сражениями в долине учёные наблюдали так же отстранённо, как за звёздами, — война за идеалы, которые астрономам были не близки по призванию, порождала в них только лёгкую тревогу.
«Смерть всем, кто не с нами!»
— кричали плакаты. Произведение написано в 1936-м, в самом начале гражданской войны в Испании. Не сама война, но наблюдение за нею — ожидание новостей, гнетущие размышления о происходящем за тридевять земель — было личным опытом Паустовского. И жизнь, какой она была тогда, нашла отражение в повествовании: горы, обсерватория, снег, тишина. Но самое трагичное в этом тексте то, что автор мог бы и не называть место действия, — это могло быть выдуманное королевство и выдуманное противоборство. Девиз с плакатов подходит любой войне. Учёные, засевшие в горах, считали себя выше подобных варварских конфликтов, но взамен презирали всех, кто из-за этих конфликтов переживал (то есть, был не с ними).
«Я знаю, что астрономы никогда не будут стрелять друга. А об остальном я предпочитаю не думать».
В чём-то Эрве, конечно, прав. Кроме одного. Только зачерствевшее сердце может не думать о том, что где-то рядом люди стреляют друг в друга. Астрономы на деле оказались вовсе не сухарями. Война задела их за живое, хотя и неожиданным образом. Излишне будет рассказывать, каким, — повесть и без того короткая. Но всего в нескольких предложениях автору удалось перевернуть представления стариков о себе, покрывшихся ржавчиной.
Весь текст отличается этой ёмкостью: автор несколькими словами-штрихами способен передать точное впечатление, а каждое предложение бьёт прямо в цель.
«Сухие дубовые листья залетали в обсерваторию. Деревья шумели за стенами, и садовник говорил, что если ветер срывает даже дубовые листья, то, значит, будет дуть очень долго».
…
«Мэро не спал. Он лежал на своей узкой кровати, прислушивался к вою ветра, и чувство одиночества сжимало ему сердце. Неужели так и придется жить до смерти в этих горах, в белой комнате, похожей на больничную палату? Неужели никто не придет, не погладит седую голову и не скажет: “Спи, я посижу около тебя и почитаю, пока ты уснешь”?»
И как я рада, что, хотя к Мэро никто не пришёл, он сам не стал сидеть на месте, а отправился в путь. Какой бы печальной не была повесть, эта печаль светла и трогательна. Она меня вдохновляет.