Цитаты из книг автора «Константин Аверьянов»

архимандрит прп. Симон;[1001] иноки: прп. Исаак (Исаакий) Молчальник (умер зимой 1387/88 г.)[1002] и прп. Макарий (свидетель чуда с ангелом);[1003] прп. Симон безмолвник (Симон екклисиарх), которому Сергий рассказал о явлении ему Богородицы;[1004] прп. Михей Радонежский, келейник Сергия (умер 6 мая 1386 г.).[1005] К сожалению, даты жизни первых троицких монахов нам не известны (за исключением Михея и Исаака Молчальника) и поэтому их считают жившими в XIV в. и условно скончавшимися до 1392 г., года кончины преподобного. В этот круг ближнего общения Сергия Радонежского включают и прп. Епифания Премудрого (умер 14 июня 1419 г.), автора «Жития» преподобного.[1006] Позднее в число учеников Сергия Радонежского включили еще трех иноков Троицкой обители при жизни ее основателя. Известие о двух из них – прп. Варфоломее и прп. Науме Радонежских – встречается в «Сказании» Авраамия Палицына, рассказывающего об осаде Троицкого монастыря в Смутное время. Согласно ему, Сергий Радонежский явился пономарю Иринарху и сказал, что для помощи осажденным он послал в Москву «в дом Пречистой Богородицы и к Московским чудотворцам, чтобы совершить молебны, трех учеников своих, Михея, Варфоломея и Наума, в третьем часу ночи. Видели их и враги ваши литовцы». Согласно троицким преданиям, Варфоломей и Наум были учениками Сергия и погребены в обители.[1007] Еще одним учеником преподобного называют прп. Иоанникия (XIV в.). Его имя отсутствует в редакциях «Жития», принадлежащих Епифанию Премудрому и Пахомию Логофету, а также в Месяцеслове середины 1650-х гг. Симона Азарьина. Судя по всему, он был одним из первых насельников монастыря, скончавшихся в обители.

Ученики преподобного Сергия. Их перечень открывает имя прп. старца Митрофана, игумена Хотькова монастыря, постригшего Сергия в монашество (умер в 1353 г.).[996] Затем следует круг ближайших учеников троицкого игумена, постоянно общавшихся с ним, который составили первые насельники обители: прп. Василий Сухой, первым пришедший к Сергию с верховьев Дубны;[997] уроженцы Ростова, переселившиеся в Радонеж вместе с семейством Кирилла: прп. Онисим (Онисим вратарь), дядя преподобного;[998] его сын дьякон прп. Елисей (Елисей диакон);[999] прп. Иаков Якут Радонежский (Иаков посольник), служивший своего рода рассыльным для братии;[1000] пришедший в Троицу смоленский

Сродники преподобного Сергия. В эту группу вошли: прп. схимонах Кирилл и прп. схимонахиня Мария, родители Сергия Радонежского (умерли в 1342 г.);[993] прп. Стефан Московский, старший брат Сергия Радонежского (XIV в.);[994] свт. Феодор, архиепископ Ростовский, племянник Сергия и сын Стефана, собственноручно постриженный преподобным в монашество, известный как первый игумен Симонова монастыря. Позднее, уже будучи ростовским владыкой, Феодор стал основателем Рождественского монастыря в Ростове (умер 28 ноября 1394 г.).

Любопытно отметить, что этот процесс продолжается и в наши дни. Так, некоторые авторы относят к последователям преподобного и включают в школу Сергия Радонежского Павла Флоренского (1882–1943), священника, религиозного мыслителя, профессора Духовной академии при Троице-Сергиевой лавре перед ее ликвидацией в 1919 г. Он был одним из немногих, кто спас мощи Сергия от разорения и сохранил их для потомков.[992] Несомненно, что и в дальнейшем состав школы Сергия Радонежского будет все более и более пополняться.

на протяжении столетий количество учеников и последователей Сергия Радонежского не оставалось неизменным, а постоянно увеличивалось. Во многом это происходило за счет вовлечения в научный оборот ранее неизвестных материалов. Вместе с тем очевидно и то, что Собор Радонежских святых не охватывает всего духовного наследия троицкого игумена. Поэтому М. Е. Никифоровой был предложен новый подход для характеристики школы преподобного Сергия. Ее представителей она делит «на три части, лучше сказать, на три круга, которые пошли по монашеской среде от брошенного преподобным Сергием камня: первый круг – ближайшие ученики или друзья, второй круг – последователи – ученики учеников или просто иноки, поставившие традицию преподобного Сергия правилом жизни, и третий круг – монахи, жившие в XVI в., еще сохранившие старые корни».

Между тем духовные центры, основанные учениками Сергия Радонежского, составляли, как подчеркивал В. О. Ключевский, лишь часть совокупности обителей Русского Севера.

Колонии Сергиевой обители, монастыри, основанные учениками преподобного или учениками учеников, считались десятками, составляя почти четвертую часть всего числа новых монастырей во втором веке татарского ига, и почти все эти колонии были пустынные монастыри, подобно своей метрополии…

монастыри, возникавшие вдали от городов, в лесной глухой пустыне, ждавшей топора и сохи. Так к основной цели монашества – борьбе с недостатками духовной природы человека, присоединилась новая борьба – с неудобствами внешней природы… Преподобный Сергий с своею обителью и своими учениками был образцом и начинателем в этом оживлении монастырской жизни, „начальником и учителем всем монастырем, иже в Руси“, как называет его летописец.

«Таким образом, – делает вывод В. О. Ключевский, – древнерусское монашество было точным показателем нравственного состояния всего мирского общества: стремление покидать мир усиливалось не оттого, что в мире скоплялись бедствия, а по мере того, как в нем возвышались нравственные силы. Это значит, что русское монашество было отречением от мира идеалов, ему непосильных, а не отрицанием мира, во имя начал, ему враждебных… Эта связь русского монастыря с миром обнаружилась и в другом признаке перелома, в перемене самого направления монастырской жизни со времени преподобного Сергия. До половины XIV в. почти все монастыри на Руси возникали в городах или под их стенами; с этого времени решительный численный перевес получают

В своей знаменитой речи 1892 г., посвященной Сергию Радонежскому, В. О. Ключевский, оценивая значение преподобного, говорил о том чувстве нравственной бодрости и духовной крепости, которое Сергий вдохнул в русское общество. По словам историка, оно «еще живее и полнее» воспринималось русским монашеством. В подтверждение своей мысли он привел две цифры. Если в первые сто лет (1240–1340) после монголо-татарского нашествия на Руси возникло всего каких-нибудь три десятка новых монастырей, то уже в следующее столетие (1340–1440) появилось до 150 новых обителей.