И с этой неизречённой добротой, любовью и милосердием сочеталось такое мужество, что я понял: в любви этого Богочеловека не могло быть ни одной капли сентиментальности или слабости, компромисса или нерешительности. Я понял, что любовь, ясно видящая, не может совершать тех заблуждений и попустительств, которые вводят человека во временное улучшение внешних обстоятельств его жизни в ущерб его вечному пути и труду. «Доброта» в кавычках, доброта – «слезливая сентиментальность» не имела ничего общего с мужественной добротой этого лица.