© Интернациональный Союз писателей, 2021

СЛОВО РЕДАКТОРА

Андрей Ложкин

шеф-редактор журнала «Российский колокол»

Литература, как и иные виды творчества, одновременно средство и цель. С помощью Слова можно проникнуть не только в прошлое или будущее, но и в человеческую душу, в которой, как в лабиринте, легко заплутаться и можно иногда столкнуться с тем, с чем лучше бы не знакомиться и не встречаться, но от чего в то же время опасно оберегать себя, потому что покой неведения от него не защитит.

Слово, сказанное точно и прямо, может напомнить, насколько зыбки философские построения, все человеческие правила и планы – и как в то же время неизменны наши вопросы, которыми мы задаемся на протяжении столетий и все никак не найдем точных ответов, все больше сомневаясь, что ответы вообще есть.

А бывает и наоборот – Слово ловит одно из малых, мгновенных проявлений жизни, выделяет его, словно наводя крупный план, и приказывает человеку – всмотрись! Ты ведь раньше этого не замечал, не придавал значения, а что ты скажешь теперь? К каким мыслям придешь? Может быть, они окажутся не совсем приятны – как и то, что их породило? Или наоборот – обнадеживающи?

Либо мысль, облеченная в Слово, оказывается брошена на весы – одновременно с другой, совершенно противоположной. И автор не стремится пояснить, которую из них он сам считает истинной, оставляя читателю возможность выбора и словно намеренно заставляя весы мудрости замереть в равновесии.

Иногда рождается Слово второго порядка – о Слове, сказанном другими, когда автор ставит перед собой задачу, требующую двойной ответственности – перед собой и тем, о ком пишет.

Но Слово – это не только оболочка для поисков и размышлений. Оно само по себе дорого и привлекательно для человека. И необходимость сказать напрямую о пугающем и недобром не отнимает у автора права делиться подмеченной красотой и своими чувствами. Равно как и ждать, что этот дар примут с охотой, поймут и отзовутся, что для кого-то Слово станет не просто красивой комбинацией слов и созвучий, но неким важным посланием, предназначенным именно для него.

Читайте новый выпуск «Российского колокола» – и вы найдете все это и многое другое.

Современная поэзия

Сергей Ивкин

Родился в 1979 году. Получил художественное образование. Работает оформителем. Выпустил десять книг стихотворений. Лауреат премии MyPrize (2018) и конкурса переводчиков «Военный дневник» (2020). Член жюри Литературной премии им. П. П. Бажова. Живет в Екатеринбурге.

«Сложилось так, что жизнь не удалась…»

 
Сложилось так, что жизнь не удалась.
И можно дальше не ловить удачи.
Спасибо, рыбка. Оставляю снасть
на берегу. Я не могу иначе.
Отложенное с детства на потом
в конце концов мне перестало сниться.
Я ухожу, не запирая дом.
Не все ль равно куда? Спасибо, птица.
 

«Допустим, есть рельеф, и мягкая стена…»

 
Допустим, есть рельеф, и мягкая стена
сдвигается, показывая рядом
ступени вниз и колоннаду вверх.
Как отличить, чего тебе не надо?
Все, что ни сделай, вызывает смех.
 
 
Нет будущего? Есть густой туман,
в котором, если руки простирал,
не видно пальцев, холодок за ворот.
Вернувшийся в Итаку ветеран
не обнаружил им любимый город.
 
 
Вокруг пасутся мирные стада,
руины живописные, селенья
смеющихся на новом языке.
Как объяснить сержанту в отделенье
подвешенность на тонком волоске?
 

«Ты ничему не удивлялась…»

 
Ты ничему не удивлялась,
а я ходил, разинув пасть,
впадая то в глухую ярость,
то в утомительную страсть.
Я этот мир хотел потрогать,
лизнуть, щетиной осязать,
подставиться под каждый коготь,
перемахнуть через «нельзя».
Ты терпеливо отводила
меня за шкирку от перил.
Влюбленный даже в крокодила,
я прыгал, точно гамадрил.
Мгновенье – все растает в дымке:
и ты, и правила, и тот
лениво спящий на ботинке
у памятника серый кот.
Я – первоклассник в зоопарке,
которому назад невмочь.
Постой со мной у этой арки.
Есть пять секунд. И снова ночь.
 

«Мне казалось: способен на шаг…»

 
Мне казалось: способен на шаг.
Но сегодня дотумкал: я – шар,
словно гелием, полон большой
мандельштамовской нищетой.
 
 
Весь в картофельных свечках опят,
командир мой в гондоле остыл.
Облака громче сосен скрипят.
Надо поверху бросить настил.
 
 
Потащили под локти ветра.
Нужен клапан, чтоб выпустить газ.
Обещали: там будет дыра —
что угодно спрессует в алмаз.
 

«Еще чуть-чуть, еще в пуху зарыться…»

 
Еще чуть-чуть, еще в пуху зарыться,
кошачий бок поднять, собачий нос уткнуть
и заварить свой рай на кукурузных рыльцах,
цедить сквозь полотно, смотреть сквозь эту муть.
Торжественная взвесь, застывшая, как блестки,
не воздух, а волна заходит в чистый сад.
Сейчас вот-вот проснусь проекцией на плоскость
и соскользну назад.
 
 
Здесь хорошо, в белесом теплом дыме,
под пеною мостов и руки распластав.
Пока из глубины нас небо не подымет,
обметаны халвой счастливые уста.
Кошмар и благодать сопутствуют свет свету.
Деревья – это тушь, минуты – это ртуть.
Сейчас я перейду на два деленья лета
и плотность обрету.
 
 
Еще продлись на три четвертых ноты,
пока меня волна подносит к потолку…
Один огромный вдох, один глоток зевоты
на систоле, а там… Наружу… Не могу.
Не поднимай меня, ну потерпи немного,
не отдавай другим, переключив режим.
Сейчас я обниму зареванного Бога,
пока еще лежим.
 

Светлана Пикта

Родилась в городе Камышине Волгоградской области, детство провела в Донецке, впоследствии переехала в Киев, откуда вынуждена была бежать в 2018 году из-за громкого дела – травли со стороны неонацистов из-за отказа сдавать вещи на АТО и за попытки вернуть русский язык в программу школы, где учился ее старший сын.

Поэзией начала заниматься в 19 лет, испытала различные влияния от верлибристов Айги и Джангирова, поэтического языка Андрея Платонова до поэтов русского рока и церковнославянской литургической поэзии.

Сейчас проживает в городе Ярославле, занимается журналистикой.

Путешествие из Парижа в Вёшенскую

 
Гвозди сидят в заборе тихо, как партизаны,
Звезды пылятся в небе молча и одиноко,
Где-то в селе Париже – нищие парижане,
Плачет над ними месяц тучно и сребророго.
 
 
Папа ведет машину. Тащится «запорожец»
По задонецким дырам, шолоховским станицам.
Словно зверьем, с дороги содрана сажа-кожа,
Крепким питьем и солнцем разворотило лица:
 
 
«Кто у вас у Парижу? Да, кругаля вы дали
Знатного. Вам на Вёшку? Вот же она, дорога!
Это мои внучата. Это мои медали.
Сколько на наши дали за вашего носорога?»
 
 
Фары просветят насквозь травы кривых обочин,
Пыльной полыни кости как на рентгене видно,
Сонное в травах царство жаворонков и прочих
Охнет, вспорхнет и гаснет, сыпясь метеоритно.
 
 
Звезды засели в небе крепко, как партизаны,
Русские звезды знают, только сказать не могут:
Ждут парижан хиджабы, тихие рамазаны…
И полумесяц плачет тучно и сребророго.
 

Места для инвалидов

 
Над пустынным полустанком серый ветер
в синий парус, вечереет, холодает, трепыхается, болит;
Скоро будет стук железный, и телеги, и копыта,
а пока на полустанке только я да инвалид.
 
 
У него глаза как блесны и крючков зрачки острее,
в бороде насмешки, крошки, папироска на губе.
Разве он похож на брата? У него под лавкой голубь,
в спину серый ветер-гопник все наглее, все грубей.
 
 
Я не жалобная книга – негоревшее полено,
умирающее поле, неприкаянный мешок,
Благородные порывы, перепуганные рыла,
переломанные копья, замечательный стишок.
 
 
Над пустынным полустанком серый ветер затихает,
синий парус, опускаясь, накрывает с головой
И меня, и инвалида. Приближающийся грохот.
«Ты, сестра, его не бойся, ты не бойся, Бог с тобой».
 

«Дождись весны…»

 
Дождись весны:
Весной так буйно заживают раны
Травой в оврагах,
Гнездами в траве.
 

Чертополох, сурепка, хмель

 
Земля везде одна и та же – соленый пот, удушье слез.
Война и там и здесь вовеки, где человек родился, рос.
Бродила я в своих просторах, ты колесил, где только мог,
Мы видели одно и то же: сурепка, хмель, чертополох.
 
 
Местами общими, пустыми – обетованная земля,
Когда ты травами густыми все исходил, куда нельзя.
На дне, в аду – как под забором! – растет трава —
и хоть бы хны.
«Не веря воскресенья чуду, по кладбищу гуляли мы».
 
 
Ах, Эвридика, как могла ты, ведь я готов был сгинуть сам…
Так Осип целовал Марину в болота глаз, изгибы ран,
Так хорошо и так надсадно на кладбище гулялось с ней.
«Где ни была бы моя Ева…» – нет этой повести грустней.
 
 
Оставь, пожалуйста, хоть что-то: полвздоха, полуразговор!
Открой мне как-нибудь, намеком – к чему терпеть
весь этот вздор:
Бессонниц пытки, нищебродство и грязный суд
чужих людей,
Когда мне в ноги поклонились чертополох, сурепка, хмель.
 

2017–2020 гг.

Видения ноября

 
Увидев чертей равнодушные рожи,
Ноябрь с ножом подошел, как Рогожин,
Он долго стоит, не дыша, в изголовье.
В нем волчья душонка и сердце коровье.
 
 
Ну что же ты медлишь? Какой еще муки
Ты ждешь от меня, очумевшей от скуки?
Ноябрь, ты – темень подъюбочных кружев,
Ты скучен, ноябрь, уйди, ты не нужен.
 
 
Вот князь мой на тройке, мой сахарный холод,
Он близок, но, Боже, как путь его долог.
Любви его чаша плеснется и минет:
Мой князь не меня, но убийцу обнимет.
 

Однокурсник

 
А помнишь эти цепи на холме,
Где Исторического серые колонны?
Лаваш и сыр, бутылка каберне,
И нам с тобой плевать на все, что кроме
Верлибров ненаглядного Айги,
Тоски по Небу, блеска слов и песен…
И от Днепра хотелось нам к Оби,
Нам киевский простор казался тесен.
А помнишь ли березок молоко —
В бору сосновом роща, словно ферма?
Как хорошо, что наше рококо
Барочной не усугубилось скверной,
Что мы друг другу больше, чем никто,
Уже (о Боже!) двадцать лет, Сережа,
И этот жизни легкий завиток
Ни быт, ни брак, ни тлен не искорежат.
 

Иуда

Егда славнии ученицы…

 
В тот самый день, в тот изумленный вечер,
В тот страшный миг при омовенье ног
Один из них тяжелые увечья
Понес, как будто вынести не смог
Его Любви, что так давно ловила
И так, и эдак, и из-за угла
И вот сошла внезапно, как лавина,
И вдруг вся разом под ноги легла…
Не знавший с детства ласкового слова
(Расчеты серебром предпочитал),
Что вдруг простят, полюбят – злого, злого! —
Не ожидал, никак не ожидал.
Ему Учитель ноги омывает,
Все тайны мира отдает за так,
А в нем душа от страха остывает,
Отстукивает сердце свой затакт.
 
 
Он встал, он побежал, он обезумел,
Он темноту неистово глотал,
Он не хотел. Но так привычно – умер.
Вернулся. Побледнел… Поцеловал.