Может быть, Фуко-писатель есть то самое «чистое видимое», заменяющее, а в некоторых случаях и вытесняющее образ (изображенное), каковое Мишель Фуко находил в полотнах Веласкеса, Магрита и Мане?[74]
выступлении в Коллеж де Франс (1969) Фуко указывает на бартовскую «смерть автора» как на острую необходимость избавиться от оков буржуазного «авторства», но при этом продолжает свою мысль и предлагает обратиться к современной литературе, в которой функция автора перестает быть именем автора в значении классификатора.
последние десятилетия в массовой литературе, это своеобразная попытка мифологизации реального исторического лица, подобно той, которую производит Умберто Эко в романе «Баудолино».
пьесу канадского драматурга Ски Гилберта[14], вышедшую в 1995 году и озаглавленную «More Divine: A Performance for Roland Barthes». В пьесе, представляющей собой завершающую часть драматической трилогии «This unknown flesh», показана борьба двух литературных теоретиков – неуверенного в себе эстета Ролана Барта и более сексуально напористого Мишеля Фуко (напоминающего у Гилберта героев других его пьес – Теннесси Уильямса, Пьера Паоло Пазолини) – за сердце молодого человека Оливье.
Недавний переводческий и культуртрегерский бум в России также стал поводом для возникновения ситуации, когда само имя философа (Фуко, Делёз, Деррида и др.) и свод связанных с этим именем концептов становится модой, жестом и показателем вовлеченности в культурный процесс.
протестующая личность, являющаяся, кроме всего прочего, воплощением «сложной «французской мысли». А его внешний вид, отмечает исследовательница, – лысого человека в очках, яйцеголового, лишь усиливает это впечатление.