© Халикова Н.Н., науч. ред. – сост., 2020

© Фонд развития конфликтологии, 2020

© АНО ДПО «Институт мира и исследования конфликтов», 2020

Стратегия конфликта
Томас К. Шеллинг

Составлено по: Schelling Th. C. The Strategy of Conflict. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1960. Перевод с английского М. М. Перельман

Среди разнообразных определений теорий конфликта – в соответствии с множеством значений слова «конфликт» – главная линия раздела лежит между теми, кто считает конфликт патологией и исследует причины, породившие его, и способы его разрешения, и теми, кто считает конфликт нормой и изучает поведение людей в конфликте. Последние также разделяются на тех, кто всесторонне изучает участников конфликта, исследуя как «рациональное», так и «иррациональное» в их поведении, сознательное или бессознательное, а также мотивацию и расчетливость этого поведения, и на тех, кто изучает более рациональное, сознательное, расчетливое поведение. Грубо говоря, последние рассматривают конфликт как некое соревнование, каждый из участников которого старается «победить». Изучение сознательного, разумного, расчетливого (тактического) поведения при конфликте похоже на поиск принципов «правильного» поведения для победы в соревновании.

Мы называем эту область изучения стратегией конфликта^[1]. Она может интересовать нас по крайней мере по трем причинам. Мы сами можем быть вовлечены в конфликт, все мы фактически являемся участниками международного конфликта, и мы хотим выйти из него победителями. Мы хотим понять, как заинтересованные стороны ведут себя в конфликтных ситуациях. Понимание «правил» игры может дать нам ключ к постижению сути их поведения.

* * *

Если мы желаем контролировать поведение участников в конфликте или влиять на них, мы должны знать, как различные события или обстоятельства, подвластные нам, могут воздействовать на поведение участников.

Ограничив наше исследование теорией стратегии, мы существенно сузим оценку рационального поведения – и не просто поведения разумного, а поведения, мотивированного сознательным расчетом преимуществ, расчетом, который основан на четкой и последовательной системе ценностей, т. е. мы резко сужаем область применимости полученных нами результатов. Если нас интересует фактическое поведение, результат, который мы получим при подобном ограничении, будет либо очень приблизительным подобием реальности, либо просто ее карикатурой. Любая абстракция подвержена такому риску, поэтому необходимо быть готовым критически относиться к получаемым результатам.

Преимущество использования теории стратегии для теоретической разработки не в том, что из всех возможных подходов этот ближе всех соответствует реальности, а в том, что предположение рационального поведения является самым продуктивным. Он помогает хорошо понять субъект исследования, что необходимо для построения теории. Это позволяет нам идентифицировать наши собственные аналитические процессы с процессами гипотетических участников конфликта. Предполагая некую последовательность в поведении нашего гипотетического участника конфликта, мы можем представить себе различные линии его поведения в зависимости от того, отвечают ли они стандартам. Предпосылка «рационального поведения» весьма продуктивна для построения теории.

Однако, при наличии конфликта и в работе с воображаемыми участниками, которые стараются победить, теория стратегии не отрицает того, что у обеих сторон имеются не только противоположные, но также и общие интересы. Богатство этой темы рождается фактически из того, что в международных отношениях имеется не только противостояние, но и взаимозависимость. Особый случай – чистый конфликт, в котором интересы антагонистов полностью противоположны. Так бывает только во время войны, и только тогда, когда она ведется до полного уничтожение противника. По этой причине «победа» в таком конфликте не означает победы в соревновании; это – не победа над противником, это – победа собственной теории ценностей. И такая победа может быть достигнута путем переговоров, взаимных уступок, необходимого уклонения от пагубного поведения с обеих сторон. Если же война окончательно стала неизбежной, не остается ничего, кроме чистого конфликта; но если есть хоть малейшая возможность избежать войны «не на жизнь, а на смерть», или вести такую войну, которая принесет минимальный ущерб, или же подавить противника с помощью угроз, но без ведения военных действий, тогда возможность взаимных уступок имеет большую важность, чем сам элемент конфликта. Такие понятия, как запугивание, ограниченная (местная) война, разоружение, переговоры соответствуют интересам обеих сторон, поскольку обе стороны конфликта являются взаимозависимыми.

Таким образом, стратегия (в том смысле, в каком я здесь употребляю этот термин) занимается не эффективным применением силы, а эксплуатацией силы потенциальной. Она имеет дело не просто с противниками, которые ненавидят друг друга, а, скорее, с несогласными партнерами, которые не доверяют друг другу. Она имеет дело не просто с выигрышем или проигрышем одного из двух претендентов, а с вероятностью того, что один исход может оказаться хуже (или лучше) для обеих сторон, чем другой. По терминологии теории игр наиболее интересные международные конфликты являются не «играми на постоянные суммы», а «играми на переменные суммы»: сумма выигрыша участников не фиксируется, поэтому бóльшая сумма для одной стороны неизбежно означает меньшую для другой.

Обе стороны заинтересованы в том, чтобы результат игры был выгоден для них обеих.

Изучать стратегию конфликта – значит исходить из того, что большинство конфликтных ситуаций являются ситуациями, в которых каждая из сторон ставит свои условия. При этом возможность одной стороны достичь своей цели в большой степени зависит от решений, принимаемых другой стороной. Договоренность – условие разрешения конфликта (bargaining) может быть явной, когда одна из сторон идет на определенные уступки, или неявной, когда одна из сторон занимает или покидает стратегическую территорию. Как обычно, при ситуации status quо, споря за рынок сбыта, нужно искать такой выход, который был бы выгоден для обеих сторон; или же можно перейти к угрозам о нанесении ущерба, не исключая причинение вреда с обеих сторон, как это случается при забастовках, бойкоте, ценовых войнах, вымогательстве.

Рассматривать конфликтное поведение как процесс достижения взаимных уступок (bargaining) весьма полезно, ибо это удерживает нас от конфликта. Характеризовать маневры и действия (бои) в ограниченной (местной) войне в качестве условия разрешения конфликта – значит подчеркивать, что помимо расхождения интересов по вопросу спора имеется и значительное общее стремление к достижению такого решения, которое не будет разрушительно ни для одной из сторон. «Успешной» забастовкой служащих станет не та, которая окажется финансово губительной для работодателя, а та, которой вообще удастся избежать. Нечто подобное справедливо и в отношении войны.

Понятие «запугивание» подверглось эволюции. Уже больше десяти лет как устрашение стало краеугольным камнем нашей национальной стратегии. За последние годы это понятие уточнилось и обновилось. Мы усвоили, что, для того чтобы быть эффективной, угроза должна быть правдоподобной, заслуживающей доверия, и что ее правдоподобность может зависеть от тех затрат и того риска, которые берет на себя угрожающая сторона. Мы поняли, чтобы угроза была реальной, ее необходимо выполнять – ставить заграждения на пути наступления противника, считать исполнение угрозы делом чести и престижа страны, например, как в вопросе Резолюции, по Формозе.

Мы признали, что готовность вести локальную войну в определенном регионе может уменьшить угрозу массированного контрудара противника, и, таким образом, мы как бы выбираем наименьшее зло. Мы рассматриваем возможность того, что ответная угроза может быть более вероятной, если средства ее осуществления находятся в руках сильнейшего, как в недавнем предложении «ядерного сотрудничества». Мы заметили, что рациональность противной стороны соответствует эффективности угрозы, но что бывают безумцы, которые, как малые дети, не боятся никаких угроз.

Мы признаем, что эффективность угрозы может зависеть от того, какие альтернативы имеются у противника, который, если он, как загнанный лев, не попал в капкан, должен иметь какой-то приемлемый выход. Мы поняли, что угроза, если она не подействует, дает противнику стимул первому нанести удар, она устраняет для него возможность проводить менее значительные операции и заставляет его прибегать к крайностям.

Мы узнали, что угроза массового уничтожения может остановить противника только в том случае, если будет твердое обещание, что в случае его согласия, никакого вреда ему не будет причинено. Так что мы должны хорошенько подумать, не может ли наша угроза вынудить его нанести первый превентивный удар, чтобы не быть разгромленным нами. В последнее время в связи с так называемыми «мерами защиты от внезапных атак» мы стали рассматривать возможность взаимного сдерживания путем контроля вооружения.

Впечатляющим является не то, насколько сложно стало сдерживать противника или тщательность проработки этой идеи, а то, насколько медленно идет этот процесс, до какой степени расплывчатыми являются эти концепции и насколько несовершенна еще современная теория сдерживания.

Это не значит, что мы недооцениваем усилия людей, которые в течение последних десяти лет трудились, разрабатывая эту теорию. Дело в том, что по таким вопросам стратегии, каким является сдерживание, не существует никакой теории, и людям, которые работают в этой области, приходится все создавать заново. Нет никакой научной литературы по этим вопросам, если сравнить с обсуждением и проработкой таких проблем, как инфляция, Азиатский грипп, обучение чтению и пр.

Кроме того, те, кто пытались решить подобные задачи, отталкиваясь от текущих проблем, не ставили себе целью создание некой теоретической системы. Это относится не только к политикам и журналистам, но и к ученым. Возможно, такое положение дел отражает интересы ученых и редакторов, но литература по вопросам сдерживания и по родственным вопросам в основном посвящена решению практических задач, а не выработке методологии для решения этих проблем^[2]. У нас нет даже четкой терминологии; случайные термины, такие как «активное», «пассивное», «запугивание», не способствуют разрешению данной проблемы.

Чем объяснить отсутствие развития теории по данному вопросу? Я думаю, это объясняется в первую очередь тем, что военное дело – в отличие от любой другой значительной и уважаемой профессии – не имеет четко определяемой научной базы. Законодатели в области медицины, здравоохранения, почвоведения, образования, юриспруденции работают в тесной связи с работниками научной сферы. (В экономике число исследователей и ученых соответствует числу самих экономистов и административных работников.) Но где же ученые, представляющие военную сферу?

Их нет, или их очень мало, в военных академиях, где также отсутствует научно-исследовательская работа. Не обучают этому и в военных училищах, да и в других учебных заведениях. Еще не созданы постоянные учреждения с научно-исследовательской ориентацией, с системой ценностей, необходимой для создания теоретической базы.

В университетах Англии военной стратегией занимается небольшая группа историков и политиков, которые считают, что запугивание русских (чтобы они не захватили Европу) не менее важно, чем навязывание антитрестовских законов. Говорю это, чтобы подчеркнуть: в английских университетах нет специальных военных кафедр, которые готовили бы военных специалистов и изучали бы роль вооруженных сил в международных отношениях. (Небольшое исключение – программы ROTS, по которым создаются специальные курсы по истории и политике.) Новым и значительным шагом вперед является создание программ обороны, учреждение на территории университетских городков институтов обороны, где большое внимание уделяется вопросам безопасности страны. Новые псевдо-правительственные научно-исследовательские институты, такие как корпорация RAND (Research and Development) и IDA (Institute for Defense Analyses) оказывают определенную помощь, но этого явно недостаточно. Можно спросить, а не могут ли сами военные создать такую теоретическую базу, на основе которой ученые смогли бы прояснить понятия «запугивание» и «ограниченная война». Теорию, в конце концов, создают не чистые теоретики в университетах. Если военные готовы эффективно использовать военные силы, то, казалось бы, они могли бы создать и теорию. Но есть существенная разница между применением силы и угрозой ее применения. Угроза – это эксплуатация потенциала силы. Она подразумевает убеждение потенциального противника в том, что в его интересах воздержаться от каких-либо действий. Имеется большое различие между интеллектуальным мастерством, необходимым для выполнения военного задания, и использованием военного потенциала для достижения поставленной государством цели. Теория запугивания была бы, по существу, теорией умелого неиспользования военной силы. А для этого требуется нечто большее, чем просто умение вести военные действия. Военные профессии могут включать и эти более широкие умения, но они не входят в круг непосредственных обязанностей военных, которым приходится тратить все свое время на решение текущих задач^[3].

15 лет тому назад появилась теория игр, которая весьма полезна для создания теории стратегии. Теория игр занимается ситуациями, в которых лучший результат каждого участника зависит от действий другого. «Запугивание» также относится к таким действиям. Угроза срабатывает только потому, что одна сторона ожидает особых маневров от другой, позволяющей себе стращать противника лишь потому, что не считает его намерения блефом. Но в международной стратегии теория игр пока еще не действует. Теория игр исключительно полезна в формулировании проблем и определении концепций, но основные ее достижения в другом. Она в основном занимается более абстрактными вопросами и не касается таких элементов проблемы, как запугивание^[4].

Идея запугивания так часто используется в различных местных конфликтах, что можно было бы предположить, что уже имеется готовая хорошо разработанная теория, которую можно использовать в международных конфликтах.

Как известно, запугивание часто используется в решении юридических споров. Законодатели, юристы, адвокаты, ученые в области юриспруденции должны были бы уже разработать теорию запугивания, которая, естественно, не является самым важным или самым необходимым элементом в их работе. Можно предположить также, что существует определенная теория для установления видов и размеров наказаний для осужденных, для оценки различных типов преступлений и их мотивации, с тем чтобы наше общество не выглядело ни слишком жестоким, ни мягкосердечным. Однако мы применяем запугивание не только в отношении преступников, но и наших детей. Отдельные аспекты запугивания ярко видны именно на примере воспитания детей: важность рационализма и самодисциплины со стороны запугиваемого ребенка, его способность воспринимать угрозу, умение расслышать ее, решительность угрожающего выполнить свою угрозу, а главное – угрожаемому должно быть ясно, что угроза будет непременно выполнена. Ребенку важно знать, что тот, кто наказывает, страдает не меньше, а может, и больше самого наказуемого.

Имеется аналогия между угрозами родителей по отношению к ребенку и угрозой со стороны сильного государства к правительству страны более слабой (например, при оказании ему материальной помощи взамен требуется «правильная» экономическая политика или сотрудничество в военной политике), т. е. политика кнута и пряника. Эта аналогия напоминает нам, что даже в международных отношениях запугивание уместно в отношениях как с друзьями, так и с потенциальными врагами. (Угроза перейти к «периферийной стратегии» в отношении Франции, если она не ратифицирует договор о Европейской обороне, было предметом таких же разногласий, что и угроза возмездия.)

Концепция запугивания предусматривает и конфликт сторон, и наличие их общих интересов; она не применима, если стороны абсолютно антагонистичны или если у них нет противоречий, а имеются только общие интересы. Между этими крайностями запугивание союзника и запугивание врага отличаются только по силе угрозы, и фактически нам необходимо разработать более четкую теорию, чтобы мы могли сказать, с кем у нас больше общего в конфликтах – с Россией или с Грецией^[5]. Запугивание проявляется в нашей жизни ежедневно. У водителей автомашин общий интерес – избежать аварии, но и у них есть конфликт интересов, который заключается в том, кто кого пропустит, кто проедет первым, а кто притормозит. Столкновение всегда обоюдно, и часто единственное, чем может грозить один водитель другому, причем не словами, а маневром, тем самым заявляя свое право на дорогу, будучи не в силах поступить иначе.

Наконец, есть еще «дно» – преступный мир. Между их войной и международными войнами есть много общего. И государству, и человеку вне закона не хватает легальной системы для управления их действиями. В обоих случаях прибегают к насилию. В интересах обоих – избежать насилия, но угроза насилия непременно присутствует.

Часто какой-то принцип, который в интересующей нас области выражен не очень явно или сложно, или скрыт под разными наслоениями, и мы просто не замечаем его, в другой области обретает более ясную и понятную форму.

Ни одна из форм конфликта не изучена в такой степени, чтобы была сформулирована теория, которая могла бы использоваться в области международных отношений. Социологи, включая и тех, кто изучает поведение преступников в конфликтных ситуациях, не занимаются тем, что мы называем стратегией конфликта. Нет такой теории и в литературе по юриспруденции и криминологии. Я не могу с уверенностью утверждать, что в преступном мире не распространяются какие-либо пособия, учебники или другие сочинения по теории шантажа. Но, несмотря на существующую необходимость и на наличие подобных руководств в других областях, как например «Новые методы руководства детьми», сочинений на тему, скажем, «как заниматься вымогательством» или «как противиться этому» нет^[6].

Из чего должна состоять «теория» в этой области стратегии? На какие вопросы должна она постараться ответить? Какие идеи должна она объединить, прояснить или сформулировать более точно? Для начала, она должна дать определения сущности самой ситуации и поведения, ей соответствующего. Запугивание подразумевает влияние на выбор другой стороны, направляя его мышление в нужное русло. Запугиваемому необходимо внушить, что наше поведение всецело зависит от его реакции.