© OOO «Страта», 2017

* * *

Революция: век спустя

Мне было пятнадцать лет, когда страна праздновала полувековой юбилей Великого Октября. Ленинградские здания украсились портретами вождей и основоположников, кумачовыми флагами и транспарантами, на улицах гремели революционные песни. Даже «Аврора» в эти дни покинула место традиционной стоянки и встала у моста Лейтенанта Шмидта, направив носовое орудие на Зимний дворец… Телевидение и пресса Советского Союза взахлёб писали о главном событии в истории человечества.

Прошло ещё 50 лет, и мы стоим на пороге новой «круглой» даты, когда уже «отшумели парады великих и грозных идей». Многое изменилось. Нет на карте могучего Советского Союза, что вызывает острую боль и горечь одних, радость и ликование других. Отношение к событиям вековой давности до сих пор разделяет общество.

А что же поэты, которые век назад благословляли революционный вихрь, искренне желая перемен, свержения самодержавной власти, мечтали о всеобщем благе и братстве?

Конечно, нельзя не признать огромного влияния на перемены в мире, которое оказала Октябрьская революция 1917 года в России. Мир изменился, стал другим. Но, несмотря на очевидные и порой величайшие достижения и перемены, не сделался лучше и добрее. Увы, золотой век всеобщего счастья и социальной справедливости так и не наступил. Последние десятилетия нашей истории это со всей очевидностью доказали.

Не бывает событий белых и чёрных. Каждое несёт в себе противоречие. И счастливы те народы и государства, которым в ходе своего исторического развития удаётся избежать революционного взрыва, потому что любая революция или переворот – это всегда трагедия, всегда кровь, какими бы благими намерениями ни вызывались такие резкие и решительные перемены в обществе.

В сборнике «Поэты и революция» представлены стихи современных петербургских поэтов, отражающие взгляды на события 1917 года и вызванные ими последствия. Мы намеренно не делили авторов по идеологическим позициям – каток революции одинаково трагически прокатился по судьбам поколений красных и белых, рабочих и крестьян, дворян и мещан. И в сегодняшнем обществе наметились те же противоречия, что раздирали Россию век назад. Советский период был великим и трагическим. Только память поколений может помочь нам избавиться от горечи потерь и обид. Новые обиды и противоречия множатся тогда, когда забываются уроки прошлого. «Когда времён порвалась нить, и мы корней своих не знаем» (М. Амфилохиева), очень легко заблудиться в историческом бездорожье и вновь строить колхоз под гордым именем «Миртайя» (в переводе с финского – «Разрушитель»). А ведь подобные названия часто давали наши революционные предки, стремясь разрушить «мир насилья». А ведь известно – «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт…»

Поэты – не политики. У них нет готовых рецептов по исправлению миропорядка. Но они – свидетели времени, они отражают не только личные, но и общественные настроения. Другое дело – услышат ли их голоса власти предержащие или нам всем суждено бесконечно попадать в шторма революций и переворотов…

«Опять царит разруха в головах», – констатирует М. Аникин. «Как в бедных умах перепуталось всё и смешалось – от бурных веков нам эклектика, видно, досталась», – вторит ему В. Червинский. «Меж страной космонавтов и страной спекулянтов, как овраг среди поля, чёрный август пролёг…» – напоминает И. Кравченко. И предупреждает: «За летом приходит всегда сентябрь, а следом октябрь полыхает».

И почти каждый автор сборника вспоминает о своих предках, ищет родные корни в затерявшейся бездне громовых лет, напоминает о трагических судьбах русских поэтов…

Очевидно, что пришло время созидать, преодолеть наконец тяжёлое наследие противоречивой революционной эпохи. Хватит ходить по кругу. Только вот как воплотить в жизнь столь благие намерения? Возможно, этой цели может послужить, хотя бы в малой степени, поэтический сборник, посвященный серьёзной и значительной исторической дате, замолчать и обойти которую было бы, по крайней мере, несправедливо.

Владимир Симаков

Татьяна Алфёрова

Революция

 
Эта женщина будет искать перемен,
ей не нужно побед и воздетых знамён,
не нужна ни кровавая роза Кармен,
ни течение плавных времён.
А движенье само по себе горячит,
пусть вода из нагревшейся фляги горчит,
и кричат сумасшедшим оркестром грачи,
рассыпая дома в кирпичи.
Где кончаются вместо дороги шаги,
а дыхание не отличить от пурги,
безразлично, вперёд ли, назад побеги…
Пережить ей рассвет помоги.
 

После революции

 
Ночью грузные стучались эшелоны
в спины рельсов, чтоб уснуть мы не могли.
А наутро за дорогою, за склоном
обнажился в землянике край земли.
Слишком долго, что ли, резали дорогу:
истончилась – и с землёй оборвалась.
И теперь до мира, так же как до Бога, —
неизвестно: нету связи, есть ли связь.
 

После гражданской

 
У станции заброшенный участок,
забор поломан, изувечен сад;
как памятник давнишнему несчастью,
три яблони заглохшие стоят,
предупреждая: не ходи! Назад!
Следишь разгром как жалкую болезнь,
и дом – как сумасшедший человек.
Тебе рассказывали – в солнечном сплетенье
сперва, как космос, возникает боль,
и хочется бежать, но рядом тени
прицельно наблюдают за тобой,
и выручает только алкоголь:
он отключает мозг и боль отводит,
ты разбиваешь окна – свет впустить,
но смерть, как пыль, осядет на комоде,
таблетки космоса окажутся в горсти,
ты их глотаешь – милая, прости! —
и бездна принимается расти.
И нет возврата, и разграблен дом,
так узнаешь любимого с трудом,
но у порога чашка голубая,
платок цветной на дверце, пруд в саду,
и, голову трусливо пригибая,
«Нет, не войду», – бормочешь на ходу
и входишь в этот дом,
в чужой недуг.
 

Эмиграция

 
1.
Эти жалобы, без обращения письма.
Подтвержденье – в чужом – своего.
Под стропилами тоненько ласточка пискнет.
Не беда, мой дружок, ничего.
Мы ещё поживём, как-нибудь перемелем
эти жёсткие зёрнышки дней.
Да всего-то, подумай, прокралась неделя,
как куница по дрёме ветвей.
Мы с тобой спали слишком спокойно,
пробуждаться теперь тяжело.
В перелётах далёких никто не покормит,
над водою натрудишь крыло.
Ты хотела вернуться туда, где медовый
запах клевера ветру знаком?
С каждым взмахом – всё дальше и дальше от дома.
А он был – этот дом?
 
 
2.
Старая веранда
Дом бывает домом тогда,
когда прячется за поздней дорогой в снегу.
И рвёшься туда, и страшно, и на бегу
в лёгких покачивается вода.
Сад весною вставал на крыло.
Воротись… По дороге все окна зажжённые – дом.
Я не помню, где мой, за которым окном.
Было тепло, и прошло
много лет, а кукла спала.
Мы пили чай – за малиной стол,
и в горошек-блюдечко падал листок,
по утрам веранду сжигал восток
на цветной стороне стекла.
Вот и сжёг.
 
 
3.
Куда ты, Нелли? Век кончается.
Так уходили в девятнадцатом
в вуалях газовых красавицы,
чтобы в других веках остаться.
Плескалось время мореходное,
колёса по брусчатке тренькали,
и разносилась пыль пехотами
от деревеньки к деревеньке.
Но что – от кепки и до кивера —
проборы наклонять покорные,
когда (бессмысленно?) покинула,
ей туш сыграли клавикорды.
Куда? И время занимается
через весну столетий серую.
Сыграй мне, электронный маятник,
по сбившемуся с цели сердцу.
 

1937

 
Просыпаешься с рыбкой на языке,
и она начинает молчать за тебя, неметь,
отучая словами в строке звенеть,
обучая неведомой аз-бу-ке,
пусть ты знать не хочешь зловещих букв
и ещё споёшь – ты думаешь про себя…
Ты случайно вчера отключила звук,
но, как ангелы, гласные вострубят,
и взорвутся согласные им в ответ,
и такое веселье пойдёт и звон,
что не нужен станет тебе и свет,
если звук обнимает со всех сторон.
Но играет рыбка, немая тварь.
Понимаешь, что звуки твои – не те.
Ты легко читаешь немой букварь,
полюбив молчание в темноте.