казалось, что Лиза для мамы — как неудобные туфли, которые она разнашивала годами для того, чтобы произвести на кого-то впечатление своей миниатюрностью, но они все равно жали на все мозоли сразу.
продавая домашнее старье, реставрируя его и выпуская в новые семьи и дома, мы зачем-то избавляем вещи от горького прошлого, что есть в каждом предмете, идеализируем их и идеализируем свою историю.
Потому что я родом оттуда, из материнских ковров, и это не вытравить и не изгнать — с прошлым рода можно жить только двумя способами: продолжая традицию, не осознав ее, погружаясь все дальше, сливаясь с привычными образами и перенимая, повторяя механистически и дословно за старшими
Ковер как нити судьбы: свои могу заплести, порвав их, моя духовная практика, мой перформанс. Простому действию выкидывания сейчас легко придать перформативность, транслируя в прямом эфире и производя съемку. Нашествие кино
никому не нужно в буквальном смысле, мы возвращаем собственные образы из прошлого, приводя их в соответствие с обновленными представлениями о бывшем счастье. Мамины и бабушкины ковры не нужны мне для моей квартиры в образе причастности к старой
Парадоксально, но при этом значимые проблемы семьи по-прежнему не принято обсуждать открыто и непредвзято. В публичном поле пока нет инструментов для конструктивного диалога. Общество как будто распадается на воюющие группы. Одни ратуют за традиционные ценности (и против «пропаганды нетрадиционных»), другие — за независимость и свободу выбора.
А количество неблагополучных семей, где применяется насилие, где не хватает средств на предметы первой необходимости, где дети не получают образования и не находятся в безопасности, только продолжает расти. В то же время страх одиночества и потребность в близости мотивирует нас на поиск близких отношений.
Даже в том случае, если у человека Семьи нет или никогда не было, она все равно живет в нем — в качестве общественного конструкта, возможности, укора, напоминания, страха, мечты. От Семьи никуда не деться, мы все — звенья ее цепи.