Глава 1. Приказ есть приказ

Воинский устав Российской Армии состоит из четырех частей: Устава Внутренней службы, Дисциплинарного устава, Устава Гарнизонной и караульной службы и Строевого устава.

Майор Кирилл Верьмеев знал все четыре наизусть. И более того, за шестнадцать лет службы не нарушил ни одного пункта. Поэтому логично, что хорошую карьеру он не сделал. Принадлежал он к тому самому типу военных, про которых говорят: «В мозгу одна извилина, да и та – след от фуражки, а вместо собственного мнения – лозунги из программы новостей из передовицы "Красной звезды"».

Друзей он тоже не нажил, так как по натуре своей был человеком не разговорчивым и угрюмым. Из-за этого и пить с ним никто не хотел. Как обычно? Выпил угрюмый человек стакан-другой и сразу становился веселым, радостным. Верьмеев, наоборот же, с каждым последующим стаканом становился еще мрачнее. Сидел в компании как каменный истукан или как укор совести. Кому приятно с таким пить? Вот никто и не бухал.

Однако, при всем при этом он был человеком честным и порядочным. Много про него различных гадостей говорили, но сволочью и подлецом не называли никогда. Повода для этого не было. Служить под его командованием было не просто, ибо нужно было четко выполнять все требования Устава. За их нарушение он карал жестко (и конечно, только по Уставу). И никакие отмазы не канали. С другой стороны, если ничего не нарушать, то получалось вполне себе неплохо. Таких людей он по-настоящему уважал и ставил в пример. Но случалось это крайне редко.

С таким характером и любовью к Уставу место для него – в дисбате , где он благополучно и прослужил всю свою карьеру, от замполита до начальника караула. Перспективы у него были понятные – еще десять лет до пенсии, а затем либо лесником в какую-нибудь глушь, либо смотрителем маяка на Крайнем Севере.

Так бы и случилось, если бы не один инцидент. Однажды ночью к КПП дисбата подъехал Мерседес, откуда вылезли трое пьяных пацанов и потребовали, чтобы к ним срочно привели какого-то вновь прибывшего солдатика. Типа они его кенты. Караульный ответил строго по Уставу, но пацанов это не остановило. Они пригрозили тем, что у них родители «крутые» и скоро караульный будет «парашу мыть», а потом попытались пробраться внутрь. А дальше все случилось по Уставу. Стандартный окрик: «Стой, кто идет! Стой, стрелять буду». Выстрел в воздух, а потом на поражение. Три выстрела – два трупа, один в реанимации. Сообщить об инциденте своему разводящему он не успел. Тот прибежал, когда тела еще дрыгались, а через три минуты на месте был и Верьмеев.

Часа не прошло, как прибыла комиссия. И выяснилось, что пьяные базары убитых были правдой. Один был сыном генерал-лейтенанта, командующего округом, второй – местного главы региона, а третий – прокурора. Солдатику караульному можно было смело вешаться. Но Верьмеев на то и любитель уставщины, что решил добиться правды. Во-первых, солдатика он запер в карцере дисбата и выдавать прокуратуре категорически отказался, ибо никакого преступления тот не совершил. Как раз наоборот, его поставили охранять, а дальше он подчинялся исключительно Уставу гарнизонной и караульной службы, согласно которому любая попытка проникнуть на охраняемый объект должна быть пресечена выстрелом на поражение. Без всяких скидок пьяным детям генералов, депутатов и вообще кого угодно.

Понятное дело, родители убитых, при каких бы погонах они ни были и какие бы академии они ни оканчивали, на такую мелочь, как соблюдение Устава, наплевали и грозились организовать пареньку пожизненное, а самого Верьмеева снять с должности и тоже нарисовать ему срок.

Второе Верьмеева волновало мало, а парня было реально жалко. Да, есть у любителей уставщины хоть одна положительная сторона. И Верьмеев дошел до главного военного прокурора. Думаете, это просто? Нет, конечно. К счастью, у родителей убитых было достаточно врагов. Они и подсказали Верьмееву нужные телефоны, и встречу организовали. Полетел он в Москву, зашел в крутой кабинет, три часа объяснял большому чиновнику в погонах весь расклад, прикладывал десятки документов, отчетов, объяснительных и так далее, что караульный прав и вместо наказания ему нужно объявить благодарность. У нас в стране, конечно, право телефонное, но против фактов все же не попрешь.

Уголовное дело было прекращено за отсутствием состава преступления. Благодарность караульному, конечно же, не объявили, однако оформили ему официально дембель и по-быстрому отправили на родину в Дагестан. Верьмеев взялся отвезти его на родину лично. Хоть он и любитель уставщины, но отлично понимал, что не доедет солдатик не то что до Дагестана, а даже до ближайшей железнодорожной станции.

Спустя четыре дня, когда вернулся, получил как обухом по голове приказ о снятии с должности. Верьмеев понимал, за что ему это, но все-таки попытался возмутиться, оспорить. Выслушать хотя бы, почему, на каком основании. Но вопроса задать не успел. В кабинет вошли сотрудники в форме, сунули ему «под корочку» и велели ехать вместе с ними. На военных прокуроров они не были похожи. Уж эту «братию» Верьмеев чувствовал за версту, пытался выяснить, что произошло, но ему ответили коротко: «Приказ доставить». После этого Верьмеев успокоился. Приказ так приказ.

– Дайте вещи хоть взять! – воскликнул Верьмеев.

– Потом заберешь, если потребуется, – был ответ.

Затем Верьмеева вывели, весь дисбат наблюдал за этим. Все в душе ликовали. Ну, наконец-то, и этого гада повязали. Но то, что это не арест, Верьмеев понял сразу. Не соблюдали офицеры правил транспортировки. И машина была точно не для арестантов. Обычный армейский бобик. Посадили его назад.

– Куда едем то? – спросил Верьмеев.

– Узнаешь, – ответили ему.

Поехали в штаб округа, красивое Сталинское здание в центре города. Верьмеев там был всего два раза по каким-то мелким делам и, кто где находится, понятия не имел. Его долго вели по длинным коридорам, по красным коврам, и в конце концов он оказался в каком-то небольшом кабинете без таблички. Сопровождающий забрал у него документы.

– Дальше сами. Мне туда нельзя. Буду ждать вас внизу, – заявил служащий и ушел.

Верьмеев постучал, но вместо ответа сверху загорелась зеленая лампочка, замок щелкнул и дверь открылась. После всего пафоса Верьмеев ожидал увидеть как минимум генерала, но его встретил полковник. Не давая ему возможности представиться по Уставу, мужчина сказал:

– Шолохов Иван Сергеевич, – и протянул руку. – Садитесь, товарищ майор.

Верьмеев сел и осмотрелся, но решительно ничего интересного не увидел. Обычный кабинет с большим сейфом в углу, картой России на стене, столом и двумя стульями. Гораздо удивительнее выглядел полковник Шолохов. Он был невысокого роста, метр шестьдесят, не больше, Верьмееву по грудь, одноглазый, с серьезной формой сколиоза, но самое поразительное – возраст. Лицо, руки, все в морщинах. Прямо как сосед семьи Верьмеевых в далеком Норильске, где он провел все детство. Так соседу лет восемьдесят пять, кажись, было. «Как его только в армии-то держат в таком возрасте и с такими болячками?! – подумал майор. – Это ж однозначно нарушение Устава!» Но, конечно, ничего не сказал.

– Я, майор, с вами полностью согласен. Конечно, рядовой был невиновен. Правильно, что вы за него заступились, редкий случай по нынешним временам. Но, надеюсь, вы понимаете, что одно дело Устав, другое – реальность. Жить вам после этого инцидента никто не даст. В лучшем случае на улице прибьют.

– Я-то в чем виноват? Детей воспитывать надо было лучше. Уж генерал-лейтенант мог бы объяснить, что такое караул.

– Надо так надо. Сами-то хорошо воспитываете дочку?

Верьмеев смутился. Дочка у него действительно была, Надя. Но он ее не видел уже три года. Жена не выдержала его нудности и дотошности и сбежала при первой же возможности. Выскочила замуж за какого-то капитана и вместе с новым мужем уехала в Хабаровск. С тех пор ни разу не позвонила, хотя алименты получала исправно.

– Вопрос, конечно, риторический, – продолжил полковник, – но уж есть как есть. Сами понимаете, прибьют и концы в воду. Прокурор с генералом знают как.

– Что ж вы их держите на таких постах?! К нам в дисбат надо. Я их быстро уму-разуму научил бы. Статистику небось видели мою? Ни один из тех, кто под моим командованием был, ни одного преступления не совершил.

– Ладно, к делу. Мы давно за вами наблюдаем… – начал полковник.

«Кто это мы?!» – подумал Верьмеев. Полковник выглядел настолько колоритно, что, если б его кто из окружения видел хоть раз, на всю жизнь бы запомнил и, конечно, рассказал бы. Но с другой стороны, не все ли равно? Раз наблюдают – значит, им надо.

– И хотим предложить вам должность повыше.

Верьмеев удивился. Он-то был уверен, что занимаемая должность для него уже верх карьеры. Что может быть лучше?

– Поедете начальником охраны объекта № 789-А-678-НС?

– Прикажете – поеду. Вы ж знаете. Приказы обсуждать не привык.

– Вот и отлично. Только сразу предупреждаю, места там безлюдные, суровые. Вот здесь. – Полковник взял висевшую рядом с картой указку и ткнул куда-то в районе Архангельской области.

«Может, космодром Плесецк?» – подумал про себя Верьмеев, но ошибся.

– В подчинении у вас будет караульная рота из тридцати человек и все срочники. Плюс офицер. Задача – обеспечить полную охрану вверенного объекта. Чтоб ни одна мышь не проскочила.

– Не впервой. У меня в дисбате, сами знаете, ни одна мышь так и не проскочила.

– Вот и славно. Приказ о назначении будет через час, но сначала подпишите вот это. – Полковник положил перед Верьмеевым лист бумаги с грифом Совершенно Секретно Особой важности. Не сложно было догадаться, что это была подписка о неразглашении. Верьмеев ее внимательно прочитал. Хотя ему-то можно было и не подписывать. И так бы ничего не рассказал. Не любил болтать, да и некому было.

– Отлично. – Полковник аккуратно положил бумагу в папку. – И запомните: лишних вопросов не задавать, о любом ЧП докладывать незамедлительно. Сейчас вас отвезут домой, соберете вещи, в 22:30 поезд. А теперь главное. Прослужите три года, запишем как двенадцать, и с чистой совестью на пенсию. Вы, кажется, мечтали на старости лет на море переехать, да?

– Да. Рыбалку люблю.

– Вот и отлично. Под Анапой как раз строится отличный жилой комплекс. Вам забронирована квартира с отличным видом. Как дослужите, ремонтные работы и закончатся.

– Что ж там такое-то? Про год за два знаю. Год за три тоже встречал. Но год за четыре? Что ж меня там ждет?

– Мы от вас ждем только хорошей службы, уверен, вы справитесь. И запомните, никаких поблажек и сухой закон. Это совсем строго. А то в части двое якутов служат, им, сами понимаете, только стакан покажи, уже «в мясо». Вопросы есть?

– Если там год за четыре, выдержу ли этот срок?

– Ну, я-то выдержал, и вы сможете. Верю. – Шолохов заметил, что Верьмеев пристально смотрит на его стеклянный глаз, и пояснил. – Это уже потом случилось, не волнуйтесь.

Из кабинета Верьмеев вышел немного обескураженный, но быстро собрался. Приказ есть, его надо выполнять. Минут пять потребовалось, чтобы дойти до большого холла, где его уже ждал офицер, вручивший ему папку со всеми документами. Все по форме, с печатями. Верьмеев заметил, что отношение офицера к нему изменилось. Уважение что ли появилось. Но вопросов задавать не стал.

– Пойдемте, провожу вас к машине. Все документы на вас уже оформлены, с вас ничего не требуется.

Что такое армейская бюрократия, Верьмеев знал не понаслышке. А тут вдруг раз, два, все готово. Видать, действительно серьезное дело. В армейской среде много ходит баек про разных офицеров, которых берут на секретные должности, и в этом случае никакой бюрократии нет. Но сам он никогда не думал, что это может случиться именно с ним. Хотя какая разница. Раз родина сказала, значит, так и надо. А он лишь подчиняется приказам.

Дальше все было просто. Водитель, молодой парень, отвез его на бобике к общаге. Там Верьмеев не задержался. Собрал необходимые вещи в чемодан, да и все. Много ли нужно военному? Совсем немного. На выходе встретил сослуживца. На удивление, у того было отличное настроение.

– Ну что, Кирилл. Сбылась твоя мечта. Порыбачишь по-нормальному. Владивосток, конечно, не Сочи, но рыбалка, говорят, там отменная.

– Какой Владивосток? – удивился Верьмеев.

– Да ладно тебе выделываться. Все уже знают, что тебя под Артем направляют.

О том, что такое режим секретности, Верьмеев знал не понаслышке. Поэтому кивнул.

– Порыбачу.

– Икорку-то к столу пришлешь?

– Всенепременно.

– Ну, бывай.

Коротко попрощались. Затем Верьмеев погрузился, глянул в последний раз на свой родной дисбат и уехал в непонятную ему часть с непонятным номером.