Для сильного тебя – продолжай бороться.

Моим дорогим читателям, моей маленькой армии! Спасибо, что верите в меня.

Плейлист

The Neighbourhood – Softcore

The Neighbourhood – You get me so high

Billie Eilish – idontwannabeyouanymore

Dr. Dog – Where'd all the time go?

The Neighbourhood, Syd – Daddy issues (remix)

TENDER – Smoke

Chase Atlantic – Empty

Chase Atlantic – Slide

Lana Del Rey – Ultraviolence

The Neighbourhood – The Beach

Selena Gomez – People you know

The Neighbourhood – Reflections

Ghost – Mary on a cross

Lana Del Rey – Yes to heaven

1. Хорошие мальчики не плачут

Беспомощный человек? Да. Беспомощный человек – это ребёнок, ещё наивное существо со своим узким и довольно красочным представлением о большом мире, в котором можно потеряться и, которого, увы, порой нужно бояться.

Когда вы слышите слово «детство», о чём вы думаете в первую очередь? О тёплом молоке по утрам перед детским садом? О лужах и жёлтых резиновых ботинках? О первом снеге, который на вкус оказался не таким вкусным, как в воображении? Да, оказывается, снег – это не сахарная пудра.

Если вы спросите меня «Ной, что для тебя детство?», я, с горькой улыбкой и даже с наигранным смехом, могу сказать: «Детство? У меня не было детства. Я слишком быстро повзрослел. Меня заставили».

Двадцать первый век, по мнению многих, это век прогресса и тотальных изменений общественного порядка. Нынешние люди стали более открытыми и смелыми, а благодаря такому открытию, как всемирная паутина, – интернет, – мы можем делиться новостями, увлечениями, мнением… и страхом. Какими бы достоинствами не был наделён двадцать первый век, не все готовы идти в ногу со временем: всегда найдётся тот, кто тебя осудит. Не поймёт. Или ранит.

Будет здорово, если этого не случится, но вероятность вашей нетронутой детской психики настолько же мала, насколько ничтожна вера в лучшее в человеке. К сожалению, не всем детям везёт. Не каждый растёт в достатке и любви, не каждый знает своего отца или мать, не каждый засыпает под колыбельные, скорее, под семейные скандалы. В книге «Понять природу человека» я выделил для себя одну фразу: «Не делайте жизнь для ребёнка слишком мрачной и не позволяйте ему слишком рано увидеть тёмную сторону жизни. Дайте ему шанс ощутить радость бытия».

Когда меня «познакомили» с тёмной стороной жизни, мне было восемь лет. Или девять. Может, семь, но скорее всё-таки восемь… В том-то и дело – я не помню. Мозг заблокировал воспоминания и выборочно удалил некоторые из них, потому что я умолял себя стать обычным мальчишкой с обыкновенным желанием играть с другими такими же мальчишками. Потому что было страшно, было душно и темно. Я заблудился в этой тьме, имея голос, не смел звать на помощь. Маленькие люди боятся больших людей. И тот, кого ты считаешь семьей, на самом деле твой потенциальный будущий враг, твой мучитель и создатель твоих триггеров. Какая жалость – совсем крошка познакомился с человеческой жестокостью. И началось всё с этой гребаной фразы: «Хорошие мальчики не плачут».

***

– Хорошие мальчики не плачут, – голос над моей головой глубокий и низкий, но сейчас, находясь под воздействием какой-то опьяняющей дымки, о которой я позже узнаю как о похоти, голос кажется совсем противным. Будто я наступил на чей-то плевок.

Я стоял прижатым к стенке, и от того, что у меня худое тело, лопатки больно утыкались в холодный кафель. Мне было странно. Я чувствовал одновременно холод и жар, и эта постоянная смена температуры отражалась на мне не лучшим образом – меня била мелкая дрожь. Следом меня начало тошнить. Я с трудом понимал, что такое тошнота, но обычно у меня крутил живот и щекотало в горле; тогда мама брала меня на руки и отводила в туалет. Сейчас унитаз находился в шаге, а я не смел двигаться – просто не мог. Он стоял напротив, от него несло его обычным парфюмом и одет он повседневно: рубашка и штаны.

Дядя всегда одевался одинаково, будто другой одежды у него нет. Наверное, это потому, что он безработный. Я так думаю.

– Тише, – его вонючая ладонь, которая пахнет дешёвыми сигаретами, сжала сильно мой рот. Я сперва думал укусить его, однако мне стало мерзко это делать.

Хотелось узнать «что мы делаем?». Правда, что? Почему он позвал меня в ванную и отключил свет? Папа сказал, чтобы я следил за чайником на газе, мне нужно вернуться, но дядя удерживал меня здесь и просил вести себя хорошо.

Я это умею. В школе учитель меня чаще остальных хвалит за примерное поведение. Мое имя на картонной медали висит на доске почёта уже много дней. Я хороший ученик и всегда слушаюсь старших, как учила мама.

– Ной, тебе когда-нибудь рассказывали как ты родился?

Я посмотрел на дядю. Его плешь и орлиный взгляд в полумраке отдавались пугающим блеском. Я вспомнил страшные мультики, но задумался над вопросом и понял, что никогда прежде не интересовался своим появлением. Я думал, что всегда был.

– Нет, – робко и кратко ответил я.

Дядя усмехнулся. Мне не понравился его смех, он будто смеялся надо мной, а я такое не люблю. Вдруг его волосатая рука обхватила бляшку ремня. Я по-настоящему испугался. Неужели мой ответ настолько ему не понравился, что он собирался меня отшлепать?

От страха живот заболел больше. Я прикрыл себя локтями в ожидании удара, но время шло, а дядя не замахивался. Я вопросительно выглянул из своего укрытия. Он, не моргая, продолжал улыбаться и стягивал ремень.

Вот и все. Дядя собирался побить меня, а я ведь послушный мальчик, я не сделал ничего плохого. За что меня собирались наказать?

Я закрыл глаза. Лучше думать о хорошем, например, о конфетах после обеда или о друзьях, с которыми мы договорились собраться вечером и прыгать через костёр.

Дядя бросил ремень на пол. Я хоть и удивился, но в душе обрадовался, что меня не побьют. Затем он расстегнул пуговицу штанов и дернул змейку ширинки вниз, от чего тишину разорвал такой протяженный звук «бжиииик».

– Папа сказал, что надо выключить чайник, – почему-то захотелось выйти отсюда. Что-то подсказывало уходить. К тому же я не понимал поступков дяди Элвиса. Он хочет писать? Тогда пусть подождёт пока я выйду.

– Я уже выключил.

Это ложь. Я слышал собственными ушами как свистел чайник за дверью.

Внезапно дядя взял меня за потную ладонь и засунул её себе в трусы, крепко сжимая мои пальцы, чтобы я не смог отскочить. От неожиданности я ахнул и ещё больше растерялся, когда он заставил обхватить меня что-то очень горячее и твёрдое. Я панически забегал глазами и прижался к кафельной плитке, захотев попить холодной воды. Меня сильно тошнило и кружилась голова.

– Что ты…

– Возьми его в руку, ну же, – Элвис встал впритык ко мне и требовательно дернул к себе ближе, давя второй ладонью на мое плечо.

Я догадался, что держал в руке и потел от жара и вонючего дыхания сверху, а когда дядя начал неожиданно двигать моей рукой по своему члену, я окончательно разозлился, предприняв попытку сбежать. Но Элвис, дыша отрывисто, будучи сильнее, больно шлепнул меня по щеке и, опустив трусы до колен, показав мне то, что нормальным детям не демонстрируют, грубо взял мою вторую руку и обхватил это.

– Хорошие мальчики не плачут, – повторил он, и я заплакал громче, мотая головой туда-сюда, стоило ему оттопырить мой большой палец и надавить на что-то мокрое.

Я ощущал слабость и беспомощность. Тогда мне не было этого понятно, однако я хотел одного – уйти. Хотел, чтобы вернулся из магазина папа, чтобы он спрятал меня и пообещал, что Элвис больше никогда здесь не появится. Я стоял, как будто заколдованный, наблюдал за своими руками, которыми управлял чужой, читал вытаращенными глазами эмоции на бритом лице дяди, глотая солёные на вкус слёзы.

Где-то в уголке ещё совсем юного мозга я осознавал, что происходящее здесь и сейчас – это нечто неправильное, за это меня точно отругают и лишат сладкого на неделю или, может быть, год. Год это где-то тридцать недель? Я не знаю и не хочу знать, я просто хочу уйти.

– Тс, да, ох, – Элвис вдруг зажмурился и облокотился локтем на стену позади меня, двигая бедрами вперёд, поэтому его достоинство ударялось о мой подбородок.

Я попросил отпустить меня, но дядя не говорил со мной. Он только издавал странные звуки, будто у него что-то болит. Чайник на кухне всё свистел, готов был взорваться, по моей руке что-то текло, глаза щипели – и это всё стало одним целым. Каким-то длинным промежутком времени, который казался вечностью.

Элвис громко замычал и дёрнулся, а на мою любимую футболку с динозавром Рексом что-то брызнуло. Моя ладонь в чужой руке расслабилась, и Элвис отошёл назад.

– Молодец, сынок, – одобрительно посмеялся он, надев трусы обратно.

Мои губы дрожали. Я в уме говорил с ним, задавал десять вопросов, а на деле смотрел из-под бровей и держал горячую ладонь в том положении, в котором отпустил её Элвис, и ничего не понимал.

– Я куплю тебе шоколад. Твой любимый с изюмом?

– Я не хочу.

– Ещё лучше, – он включил свет и цыкнул, кивнув на меня, – снимай это, ты испачкался.

– Что это было?

– Не твоего ума дело. Раздевайся, я тебе сказал.

Элвис всё-таки заставил меня снять футболку. Он нагнулся ко мне, посмотрел своими синими глазами так, словно я опять разбил окно и он собирался дернуть меня за уши, и взмахнул кривым пальцем перед моим сопливым носом.

– Если расскажешь об этом хоть кому-то, я оторву твой язык. Ты меня понял?

Я поверил ему, потому что он любил рассказывать истории про плохих парней с татуировками и без языка. Струсив, я закивал головой.

– Молодчина. Я знал, что мы поймём друг друга, – легонько похлопал меня по щеке дядя, – ты, вроде как, чайник хотел выключить? Так вперёд.

Это был знак, что можно убегать – отлично. Я ждал этого больше, чем что-либо, поскольку от стойкого странного и незнакомого запаха в ванной становилось дурно. Вдобавок, мне ох как хотелось расспросить кого-то о том, что я сделал, но вовремя вспомнив про «оторву язык», вновь становилось страшно.

Как выяснилось позже, Элвис не думал прекращать запирать нас в туалете. Стоило остаться нам одним, он снимал трусы и показывал мне что нужно делать. Дядя сказал, что это такая игра, но она мне не понравилась. Я больше не хотел оставаться с ним дома.

Мне не нравилось играть во «взрослые игры», как назвал их дядя… Потому что с каждым разом они становились грязнее и грязнее.