Рубрика «Недетские книжки» заинтриговала: с одной стороны, «не детские», с другой стороны, все-таки «книжки». Не прочитав аннотацию, ожидала чего-то вроде миллениальской питерпэновской смеси экзистенциального и инфантильного, драматичного и маньеристского, но неожиданно получила историю, поданную, если верить авторскому послесловию, как глобальный нарратив. Абсолютно не моя литература, хотя, если подумать, об этом, конечно, надо писать, находя приемлемую форму. Но совершенно иной вопрос, кому такие нарративы адресованы и какова их цель, кто и ради чего их прочтет и что будет после. Тем не менее своеобразный призыв к жертвам в книге есть: наверное, и автор, и потенциальные читатели, дойдя до финала, могут надеяться, что из подобной паутины можно вырваться, можно увидеть свет в конце тоннеля и модель поведения, которой можно попытаться последовать.
Да, то, что К. Кастийон описала, имеет более чем масштабный характер. Да, история отвратительная в своей повседневной примитивности и дикой неизбежности для беспомощного и неспособного осознать происходящее ребенка. Да, основные эмоции – жалость, возмущение, презрение, а на физиологическом уровне – тошнота, отвращение, боль... Это многократно усиленная «Лолита» изнутри - история, увиденная глазами Лолиты, по несчастью оказавшейся внутри сложносочиненного этически неприемлемого нарратива – своего собственного и лживого безнравственного взрослого. Думаю, что слово «мурашки» и производный от него глагол «мурашить» («мурашиться») навсегда останутся для меня окрашенными в болезненные цвета. Читается тяжело, переживаешь тягостную беспомощность, когда все понимаешь раньше героини, но ничего не можешь сделать – барьер между текстом и жизнью преодолим только в фантастической литературе. А потом следишь за тем, как с возрастом к героине приходит осознание, понимание и, наконец, - решение, и радуешься в конце, когда трагическая цепь разрывается, и морок если не рассеивается, то слабеет, и у героини появляются шансы сохранить себя.
