Kiersten White

AND I DARKEN

This edition is published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

Эта книга – вымысел. Все события, диалоги и персонажи, представленные в романе, за исключением нескольких известных исторических фигур, являются плодом авторской фантазии. В сценах с участием исторических личностей диалоги также являются придуманными и не отражают реальных событий.

Использование этих образов не делает повествование менее вымышленным. Во всех прочих случаях любые совпадения с реально живущими или жившими людьми, фактами их биографии или местами проживания являются совершенной случайностью.

Text copyright © 2016 by Kiersten Brazier

Jacket art copyright © 2016 by Sam Weber

© Ю. Капустюк, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2018

***

КРИСТЕН УАЙТ – автор фантастических романов, триллеров и книг о паранормальных явлениях. Его произведения не раз становились бестселлерами и выдвигались на различные литературные премии. «Моя душа темнеет», первая часть эпической саги, мгновенно завоевала сердца читателей и попала в топ-лист престижного рейтинга Goodreads Choice Award в категории “историческое фэнтези».

***

Посвящается Ною

Te iubesc^[1]

***

1

1435 год. Сигишоара, Трансильвания

Тяжелые брови Влада Дракулы сдвинулись, предвещая бурю, когда врач сообщил, что его жена произвела на свет девочку. Его предыдущие дети – один, теперь уже совсем взрослый, от первой жены, и даже родившийся в прошлом году внебрачный ребенок от любовницы, – были мальчиками. Он и не думал, что его семя настолько ослабло, что способно сотворить девчонку.

Он толкнул дверь и вошел в крошечную, тесную и душную спальню. Там пахло кровью и страхом, и он с отвращением поморщился.

Их дом в цитадели Сигишоары, стоявший на тесной площади у главных ворот, возле переулка, провонявшего человеческими испражнениями, был весьма далек от того, чего он заслуживал. Наличие прислуги в количестве десяти человек было скорее данью традиции, говорящей о его статусе. Он был военным губернатором Трансильвании, но ему полагалось стать правителем всей Валахии.

Может быть, поэтому он оказался проклят девчонкой. Еще одно оскорбление его чести. Он состоял в Ордене Дракона, одобренном самим папой римским. Он должен был быть воеводой, князем-главнокомандующим, но престол занимал его брат, а сам он управлял саксами, незаконно осевшими на его земле.

Скоро он продемонстрирует ему свою честь на острие сабли.

Василиса лежала в постели, мокрая от пота, и надрывно стонала. Несомненно, слабое семя, укоренившееся в ее утробе, происходило от нее. При виде жены его желудок скрутило. В этот момент ничто – ни манеры, ни внешний вид – не выдавали в ней княгиню.

Няня держала на руках маленького краснолицего монстра. Он громко вопил. Имени для девочки у Влада не было. Василиса наверняка выбрала бы имя, прославляющее ее род, но Влад ненавидел членов молдавской королевской семьи, из которой она происходила, ведь родство с ними не дало ему никакого политического преимущества. Он уже назвал своего внебрачного сына в честь себя, Владом. И дочку назовет так же.

– Ладислава, – объявил он. Это была женская форма имени Влад. Уменьшительная. Ослабленная. Если Василисе хотелось дать ребенку сильное имя, ей стоило родить ему сына. – Давайте помолимся о том, чтобы она выросла красавицей, и мы бы извлекли из нее хоть какую-то пользу, – сказал он. Ребенок завопил еще громче.

***

Королевские груди Василисы представляли собой слишком большую ценность, чтобы из них сосали молоко. Подождав, пока Влад уйдет, кормилица приложила новорожденную к своим простым титькам. После собственного ребенка, мальчика, у нее оставалось много молока. Малышка присосалась с неожиданной яростью, и няня придумала для нее собственную молитву. Пусть она вырастет сильной. Пусть вырастет ловкой. Она взглянула на княгиню – пятнадцатилетняя, нежная и хрупкая, как подснежник, та лежала на кровати увядшая и сломленная.

А она пусть будет безобразной.

2

Влад не нашел времени на то, чтобы присутствовать при рождении своего второго ребенка от Василисы. Мальчик родился через год после своей сестры, будто торопясь прийти за ней в этот мир.

Няня обмыла новорожденного и протянула его матери. Он был крошечный, безупречный, с губками, похожими на бутон розы, и копной темных волос. Василиса лежала в постели, неподвижная, с остекленевшим взглядом. Ее глаза были устремлены в стену, и она даже не повернулась к сыну. Маленькая Лада теребила няню за юбку, насупившись и требуя внимания. Няня поднесла малыша к сестренке.

– Братик, – мягко сказала она.

Малыш заплакал, слабый и сдавленный звук его голоса встревожил няню. Лада нахмурилась еще больше. Пухлой ручкой она прикрыла ему рот. Няня быстро отдернула новорожденного, и Лада подняла глаза наверх. Ее лицо исказила ярость.

– Мой! – крикнула она.

Это было ее первое слово.

Пораженная няня рассмеялась и опустила малыша еще раз. Лада внимательно смотрела на него до тех пор, пока он не перестал плакать. Потом, довольная, протопала прочь из комнаты.

3

Если бы Василиса видела, что ее дочь возится на полу с собаками и сыном няни, Богданом, няня потеряла бы работу. Однако с тех пор, как четыре года назад родился Раду, Василиса ни разу не выходила из своих покоев.

Раду досталась вся красота, которую их отец желал бы для дочери. У него были густые ресницы, пухлые губы и мягкие кудри оттенка саксонского золота.

Богдан закричал, когда Лада (Ладислава, которой уже исполнилось пять лет и которая отказывалась отзываться на свое полное имя) укусила его за бедро. Он ударил ее кулаком. Она ударила его еще сильнее, и он позвал на помощь.

– Если даже ей вздумается съесть твою ногу, ей это позволено, – сказала няня. – Прекрати кричать, иначе я отдам ей и твой ужин.

Как и у брата, у Лады были большие, но близко посаженные глаза, а густые сросшиеся брови придавали ее лицу недовольный вид. Вечно спутанные волосы были такими темными, что по сравнению с ними кожа казалась болезненно бледной. У нее был крючковатый длинный нос, тонкие губы, мелкие и – если судить по возмущенным крикам Богдана – очень острые зубы.

Она росла непокорным, жестоким и самым подлым ребенком, о котором няне когда-либо приходилось заботиться. А еще она была няниной любимицей. По всем правилам девочке полагалось быть послушной, тихой, пугливой и жеманной. Ее отец был обессилевшим тираном, жестоким в своей немощи, и его по несколько месяцев кряду не бывало дома. Ее мать, хоть и жила с ними, тоже отсутствовала – погруженная в себя, забытая в собственном доме, никак не способная себе помочь. Родители Лады являлись яркими представителями целого региона – особенно родной земли няни, Валахии.

Но в Ладе она заметила искру, страстный, яростный огонек, который было не спрятать и не потушить. Вместо того чтоб искоренять это пламя ради уготованного Ладе будущего, няня, напротив, только раздувала его. Это дарило ей странное ощущение надежды.

Если Лада была колючим сорняком, пробившимся посреди пересохшего и потрескавшегося русла реки, то Раду был нежной, благоухающей розой, способной расти лишь в идеальных условиях и увядающей в любых других. Вот и сейчас он кричал из-за того, что няня замешкалась и не успела вовремя сунуть ему в рот ложку с жидкой кашей, подслащенной медом.

– Сделай так, чтобы он замолчал! – Лада взобралась на самую крупную гончую отца, которая с возрастом стала седой и терпеливой.

– И как же мне это сделать?

– Задуши его!

– Лада! Прикуси язык. Это твой брат.

– Он – червяк. Мой брат – Богдан.

Няня нахмурилась и вытерла лицо Раду передником.

– Богдан не твой брат. Я скорее лягу с собаками, чем с твоим отцом, подумала она.

– Он мой брат! Ты мой брат. Скажи, что ты мой брат. – Лада запрыгнула Богдану на спину. Хотя он был на два года старше и гораздо выше, она прижала его к земле, воткнув локти промеж лопаток.

– Да, да! Я твой брат! – запричитал он, то ли хихикая, то ли хныча.

– Выброси Раду вместе с помоями!

Вопли Раду усилились, предвещая истерику. Няня закудахтала, зацокала языком и взяла его на руки, хотя он для этого был уже слишком большим. Он засунул ручонку под ее кофту и ущипнул кожу, рыхлую и морщинистую, как старое яблоко. Иногда ей тоже хотелось, чтобы он поскорее замолчал, но когда он говорил, это всегда получалось у него так мило, что заставляло забыть обо всех его скандалах. Он даже пах очень сладко, как будто мед прилипал к его губам и пропитывал их своим ароматом.

– Будь хорошим мальчиком, – сказала няня, – и тогда поедешь кататься на санках с Ладой и Богданом. Хочешь?

Раду покачал головой. Его нижняя губа задрожала, предрекая новую волну слез.

– Или мы сходим к лошадкам.

Он медленно кивнул, и няня облегченно вздохнула. Она осмотрелась и заметила, что Лады нет.

– Куда она подевалась?

Глаза Богдана округлились от страха. Он уже не знал, чьего гнева боится больше – своей матери или маленькой Лады.

Встревожившись, няня перенесла Раду на бедро. Его ножки болтались и с каждым няниным шагом бились о ее ноги. Она прошла по коридору к узкой лестнице, ведущей к спальням.

– Лада, если ты разбудишь маму, будет…

Она остановилась и прислушалась. Ее лицо, вслед за лицом Богдана, исказилось от ужаса. Из гостиной в передней части дома доносились голоса. Низкие. Мужские. Они говорили на турецком, на языке османского народа, так часто становившегося их врагом.

Значит, Влад был дома, а Лада…

Няня побежала по коридору, ворвалась в гостиную и обнаружила там Ладу, стоящую в центре комнаты.

– Я убиваю неверных! – рычала девочка, размахивая маленьким кухонным ножом.

– Правда? – Влад обратился к ней на языке саксов, языке, наиболее распространенном в Сигишоаре. Саксонский язык няни был очень примитивен, а Василиса, бегло говорившая на нескольких языках, со своими детьми не общалась. Лада и Раду говорили только на валашском.

Лада не поняла вопроса и замахнулась на Влада ножом. Влад поднял бровь. На нем был дорогой плащ, на голове – замысловатая шапка. Лада не видела отца почти год. Она его не узнала.

– Лада! – прошептала няня. – Иди скорее сюда!

Лада уверенно стояла на упругих ножках, вытянувшись во весь свой маленький рост.

– Это мой дом! Я – Орден Дракона! Я убиваю чужаков!

Один из трех мужчин, сопровождавших Влада, пробормотал что-то по-турецки. Няня почувствовала, как на ее лице, шее и спине выступил пот. Неужели они убьют ребенка за то, что он им угрожает? Неужели ее отец это допустит? Или они убьют ее саму за то, что она не в состоянии уследить за Ладой?

В ответ на выходку дочери Влад снисходительно улыбнулся и поклонился трем мужчинам. Они кивнули и вышли из гостиной, не глядя ни на няню, ни на ее непослушную подопечную.

– Скольких чужаков ты убила? – голос Влада, на этот раз в мелодично-романтической тональности валашского, прозвучал плавно и холодно.

– Сотни. – Лада указала ножом на Раду, который спрятал лицо, прижавшись к няниному плечу. – А этого я убила сегодня утром.

– А теперь убьешь меня?

Лада замешкалась и чуть опустила руку. Она смотрела на своего отца, и узнавание проступало на ее лице, как капли молока, падающие в чистую воду. Быстрым, змеиным движением Влад выхватил нож из ее ладони, схватил ее за лодыжку и поднял в воздух.

– А теперь, – сказал он, держа ее вниз головой, – как ты думаешь, сможешь ли ты убить того, кто больше, сильнее и умнее тебя?

– Ты сжульничал! – глаза Лады сверкнули так, что няня окостенела от ужаса. Этот взгляд предвещал войну, разрушение или огонь. Чаще всего все сразу.

– Я выиграл. И это главное.

Вскрикнув, Лада выкрутилась и ударила отца по руке.

– Клянусь Богом! – Он уронил ее на пол. Она скрутилась в шар, откатилась подальше от него, присела на корточки и, взглянув на него, оскалилась. Няня съежилась, ожидая, что Влад разгневается и побьет Ладу. Или побьет ее за то, что ей не удалось воспитать его дочь смиренной и покорной.

Но вместо этого он рассмеялся:

– Моя дочь – дикарка.

– Мне так жаль, мой господин. – Няня опустила голову, подавая Ладе отчаянные знаки. – Она переволновалась, увидев вас впервые после столь долгой разлуки.

– Что с их образованием? Она не говорит по-саксонски.

– Нет, мой господин. – Это было правдой лишь отчасти. Лада подхватила саксонские ругательства и частенько выкрикивала их из окна людям на оживленной площади. – Она немного знает венгерский. Но здесь некому заниматься их образованием.

Он цокнул языком, его умные глаза стали задумчивыми.

– А этот каков? Тоже свиреп? – Влад наклонился туда, откуда, наконец, выглянул Раду.

Раду тотчас же залился слезами, снова уткнулся в нянино плечо и сунул руку под ее чепец, стремясь зарыться в ее волосы.

Губы Влада скривились от отвращения.

– Этот весь в мать. Василиса! – позвал он так громко, что Раду от ужаса замолчал и теперь только икал и сопел. Няня не знала, оставаться ей или уходить, но ее еще никто не отпускал. Лада не обращала на нее внимания и продолжала настороженно следить за отцом.

– Василиса! – снова прорычал Влад. Он протянул руку, намереваясь схватить Ладу, но на этот раз она была готова. Она резко отскочила и забралась под полированный стол. Влад постучал по нему костяшками. – Отлично. Василиса!

Его жена, спотыкаясь, вошла в комнату – с распущенными волосами, в одном халате. Она похудела. Скулы выпирали под потухшими пустыми глазами. Рождение Лады едва не убило ее, а Раду выкачал из нее всю жизнь, которая еще в ней теплилась. Она уныло осмотрелась: залитый слезами Раду, Лада под столом, и ее муж, наконец-то вернувшийся домой.

– Да? – спросила она.

– Так ты встречаешь своего мужа? Правителя Валахии? Князя? – он торжественно улыбнулся, отчего его длинные усы приподнялись и обнажили губы.

Василиса напряглась.

– Они сделали тебя князем? А как же Александру?

– Мой брат мертв.

Няня подумала, что Влад совсем не похож на человека в трауре.

Взглянув, наконец, на свою дочь, Василиса позвала ее:

– Ладислава, вылезай оттуда. Твой папа вернулся.

Лада не пошевелилась.

– Он не мой отец.

– Достань ее оттуда, – шикнула Василиса на няню.