Рецензенты:

доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН И.С. Рыбаченок

доктор исторических наук, профессор А. В. Аранович (Санкт-Петербургский государственный университет промышленных технологий и дизайна, кафедра истории и теории искусств)

Введение

Военная история выступает обычно как история боевых действий и военной техники. Рассказ о боях и сражениях, о деятельности полководцев, о творческом поиске конструкторов весьма увлекателен. Не только любитель военной истории, но и специалист, который может свободно рассуждать о действиях войск, тактико-технических характеристиках кораблей, танков или самолетов, скорее всего задумается, если его спросят об устройстве штабных служб или учреждений военной администрации. Не подлежит сомнению, что основы победы и поражения в войне закладываются во время мира, под повседневным руководством тех учреждений, о которых так мало знают и редко вспоминают. В то же время явно недостаточно внимания уделяется изучению устройства и функционирования структур, осуществляющих управление войсками и флотами как в мирное, так и в военное время. Руководящие органы вооруженных сил оказывают воздействие на высшее руководство страны, явно или скрыто подталкивая его к проведению определенной внешней или внутренней политики. Борьба за власть и влияние различных политических группировок и отдельных лидеров также отражается на структуре органов, руководящих вооруженными силами. Это обстоятельство делает особенно важным рассмотрение особенностей высших органов военного и военно-морского управления в различные эпохи.

Положение военных учреждений среди других властных структур зависит от многих обстоятельств, таких как геополитические факторы, характер господствующего политического режима, национальные традиции и т. п. Особенно интересно рассмотреть вопрос о политической роли флота в период революционного перехода от одного социально-политического строя к другому. Здесь встает вопрос о применимости единых подходов к государственному аппарату различных по своему социально-политическому строю стран. Где проходит граница между общими принципами формирования госаппарата, характерными для любой эпохи, для любого строя, и особенными чертами, присущими только определенному общественному строю? Российская империя и Советская Россия были основаны на противоположных классовых принципах, проводили совершенно разную социальную политику, в то же время геополитическое положение страны оставалось неизменным.

Очевидно, что в континентальной стране, такой как Россия, основой военной безопасности всегда служила сухопутная армия, а о флоте вспоминали, когда были удовлетворены минимальные потребности обороны и появлялось желание вести более активную внешнюю политику, неизбежно связанную с необходимостью «показывать флаг» в более или менее отдаленных водах. Кроме того, военно-морской флот является необходимым атрибутом «великой державы», и его отсутствие или чрезмерная слабость могут поставить под сомнение этот важный статус. Как писал адмирал И. А. Шестаков: «Существование флота в России многими считается чем-то натянутым, неестественным, не требуемым государственными нуждами, короче – прихотью… В мирное время флот – длинная рука политики и разносит по миру весть о вашей славе и могуществе, что столь же необходимо, как кредит банкиру, занимающемуся огромными оборотами. Для защиты, влияния, диверсии или нападения флот также необходим нам, как другим государствам, нужно только определить, в какой силе и какой именно»^[1].

Естественно, что в таких условиях в нашем обществе (в отличие от Великобритании или США) не могли сложиться бесспорные взгляды на роль и значение флота в системе вооруженных сил страны. Почти всегда находились теоретики и публицисты, готовые доказывать ненужность и обременительность полноценных военно-морских сил для России или СССР. Сторонники идеи необходимости флота в споре с его противниками были нередко запальчивы и сильно преувеличивали роль и значение морской силы для нашего отечества.

Одной из дискуссионных стала проблема организации центральных органов управления флотом. Должен ли отечественный военный флот возглавляться особым центральным государственным учреждением на правах министерства или наркомата? Или им должно руководить подразделение единого министерства (наркомата) обороны? А если так, то насколько широкие полномочия должен иметь флотский руководящий орган в составе единого органа руководства вооруженными силами? В этот спор вмешивались представители сухопутной армии, отстаивавшие собственные теоретические взгляды на военную организацию и свои ведомственные интересы.

Эпоха рубежа XIX-XX вв. принесла на флот массу технических новшеств, которые, в свою очередь, радикально изменили военно-морскую организацию, тактику, а отчасти и стратегию. Военно-морское дело избавилось от пережитков парусной эпохи и шагнуло далеко вперед. В первые годы XX в. радиосвязь превратилась в реально действующее техническое средство. Раньше руководство боевыми действиями было возможно только с мостика флагманского корабля, теперь же информация могла передаваться по радио на сотни и тысячи миль. Развитие артиллерии привело к созданию приборов управления огнем, которые делали возможной согласованную стрельбу нескольких линейных кораблей, идущих в одном строю. Развитие техники и тактики торпедной стрельбы привело к созданию многотрубного торпедного аппарата и разработке принципов стрельбы по площадям, что потребовало согласованных действий нескольких однотипных эсминцев в составе дивизиона. Русско-японская война показала, что морской бой на тогдашнем этапе развития техники принимает форму управляемого сражения стройно организованных эскадр, а не беспорядочной «свалки» одиночных кораблей, как думали многие еще в 90-е гг. XIX в. Подводные лодки, самолеты и дирижабли показали себя в годы Первой мировой войны настолько эффективным оружием, что начали даже поговаривать о моральном устаревании крупных надводных кораблей типа линкоров или крейсеров.

Поражение в Русско-японской войне подхлестнуло неравнодушных офицеров флота к бурной реформаторской деятельности. Из их рядов вышел ряд ярких, талантливых личностей, многие из которых были объединены под ярлыком «младотурок Морского генерального штаба». В 1917 г. и позднее многие из них стали играть заметную политическую роль – В.М. Альтфатер, Е. А. Беренс, А. В. Колчаки другие.

Возможностей для вмешательства в политику у флота всегда было объективно меньше, чем у армии, поскольку для вооруженного выступления внутри страны пригоднее сухопутные войска. Лишь во время короткого периода 1905— 1921 гг. политическая роль флота оказывается заметной невооруженным глазом. Для этого было несколько причин, среди которых и расположение столицы в непосредственной близости от Кронштадта, главной базы Балтийского флота, и более высокая степень политической развитости матросов по сравнению с солдатами сухопутной армии.

Причины революционности матросов были сложными и неоднозначными. Разумеется, «фундаментом» их бунтарских настроений были социально-экономические и политические интересы социальных групп, выходцами из коих были моряки, – прежде всего интересы рабочих. На настроениях моряков сказалось еще несколько факторов. Главным было недовольство условиями службы – не материальной стороной дела – материально матросы были обеспечены значительно лучше солдат сухопутной армии^[2], а моральными унижениями. Культурный уровень матросов в эпоху после отмены крепостного права значительно вырос, и те порядки, с которыми мирились рядовые моряки времен Крымской войны, стали до глубины души возмущать их внуков. Воспитательные меры, предпринимаемые начальством, уже не достигали цели, поскольку были выработаны в феодальную эпоху и не сответствовали новым условиям. Усталость от многолетней однообразной службы на крупных кораблях во время Первой мировой войны доводила моряков до кипения. В условиях 1917 г. большевики и анархисты, конечно, имели больше шансов использовать эти настроения, чем другие политические силы. Особенно привлекательными были антивоенные лозунги большевиков. Позднее, во время Кронштадтского восстания, оказалось, что даже большой процент коммунистов в экипажах кораблей не является гарантией от мятежа уже против большевиков. Роль усталости от войны и военной службы как важного фактора политического протеста подтверждается нежеланием значительной части матросов принимать участие в Гражданской войне.

Флотское офицерство, сохранившее во время мировой войны свой кадровый состав, предпочитало не замечать пропасти, которая постепенно отделяла кают-компанию от кубриков. Офицеры, в массе своей, не привыкли задумываться над социально-политическими вопросами и совершенно растерялись перед взрывом беспричинной, как им казалось, ярости матросов во время Февральской революции. Воздействие на общественное мнение убийств офицеров матросами в 1917 г. было особенно велико, ведь число павших от рук своих подчиненных было вполне сопоставимо с количеством офицеров, погибших в боях 1914-1917 гг. Позднее кровоточащая память об этих событиях поддерживалась офицерами-эмигрантами, которые создали крепкие и дееспособные организации за границей (как политические, так и «ветеранские»). Эти расправы стали символом того зла, которое несла, в их представлении, революция, а руководство ими задним числом уверенно приписывали большевикам. Благодаря большому количеству мемуаров, оставленных моряками-эмигрантами и сравнительно небольшому количеству воспоминаний, принадлежащих перу бывших офицеров, служивших в РККФ, складывается впечатление о почти поголовном отказе старого командного состава флота служить большевикам. В действительности, офицеры флота в большом числе «силою вещей» поступали на советскую военную службу. Часть таких офицеров все же в конечном итоге оказалась в эмиграции, но не была склонна афишировать этот «порочащий» эпизод своей биографии. При этом материальное положение как «военных специалистов», так и рядовых моряков во время Гражданской войны было, на фоне бедствий страны, достаточно приличным^[3].