Все персонажи вымышлены.

Все легенды – правдивы.

Все права на Обруб, 4 принадлежат Юле.

1.

Те, кто считает, что между мужчиной и женщиной не может существовать дружбы – завидуйте молча! Вы просто не умеете дружить. Не хочу вас огорчать, но, по-моему, у вас и однополой-то дружбы не получится. Потому что дружба – она или есть, или ее нет. А пол в ней так же важен, как цвет шерсти при выборе домашнего питомца.

Да, с Настей я дружил несколько иначе, чем с мужиками. Вектор дружбы от мужчины к женщине по определению параллелен вектору нежности. Потому что если мужчина относится к женщине без нежности – стреляйте ему в голову! Это не только не мужчина, это вообще какой-то инопланетянин.

Если я встречу на улице Борьку, с которым мы до 10-го класса просидели за одной партой, я обниму его до хруста костей, и хлопну по спине так, чтобы межвозвоночная грыжа на место встала. Но при встрече с Настей я обнимаю ее так же, как обнимал своего сына, когда ему было года два, и он только учился ходить, и падать мне в объятья, встречая меня вечером с работы.

Если я знаю, что плохо Толику, моему коллеге и закадычному другу, которого я устроил к нам в офис – я еду к нему с бутылкой. Если я знаю, что плохо Насте – я еду к ней с цветами. Хотя нет, с цветами и бутылкой.

Чувствуете нежность? Она не должна быть запредельной, запредельная – это только для моей женщины. Просто нежность. Потому что Настя – девушка, а я – мужик.

Еще "на берегу", только познакомившись, мы договорились, что секса у нас не будет. Сразу дали друг другу понять, что мы оба не ищем увлечений и приключений на стороне (я на тот момент уже лет 10 как был счастливо женат, а Настя – уже два года как жила со своим мужчиной), но мы не против крепкой, надежной, настоящей дружбы.

Мы познакомились на кулинарном мастер-классе. Мне подарила сертификат на него супруга. Настю, как одного из самых известных в Новосибирске кондитеров, пригласили его вести.

Я готовлю лучший в мире шашлык, способен пожарить селедку так, что ее стрескают даже самые взыскательные хипстеры, и могу приготовить такой борщ, что попробовавшие его украинцы захотят получить российское гражданство. Но у меня очень напряженные отношения с выпечкой и десертами. Вот супруга и отправила меня поучиться готовить ромашковую панна-коту с грушами, йогуртовым сорбетом и цветочной пыльцой. Все это звучало для меня, как зелье из Хогвартса, а не как название блюда. И это было интересно…

Мое место оказалось прямо рядом с ведущей. Настя выбрала меня в помощники. Мы много говорили, много шутили и смеялись, а после мастер-класса я предложил проводить ее до дома… По дороге она делилась со мной тонкостями варки мороженого и смородинового курда. Я рассказывал ей, как впервые в жизни готовил гречку и мыл ее в трехлитровой банке миксером, и о том, как взорвал яйца, бросив их в кипящую воду, логически рассудив, что раз так поступают с пельменями, то и с яйцами такая схема должна сработать.

Странную мы являли собой пару… Тридцатилетний мужчина, для которого кулинария – просто интересное хобби, и двадцатилетняя девушка, для которой кухня – это жизнь. Я радовался тому, что встретил благодарного слушателя, который не смеялся над моим увлечением. А она – что ее провожает до дома мужчина, который не собирается ее клеить.

Так мы и подружились.

Наши вторые половинки какое-то время поворчали, подозревая нашу дружбу в корыстных мотивах, но потом смирились. Настин Никита косо смотрел на меня, когда я колдовал у плиты у них в гостях, но мое жаркое ел с удовольствием. Моя Катя тоже косилась на Настю, недовольно высказывая мне потом, что, мол, ей обидно видеть, как гармонично мы смотримся на кухне вместе. Но Настины кексы тоже уплетала за обе щеки.

Баланс был достигнут. Оба наших возлюбленных поняли, что их семейному счастью ничто не угрожает, и оставили нашу дружбу в покое.

А мы… А нам… А нам было хорошо вместе. Мы могли не видеться несколько месяцев, а могли чуть ли не семь вечеров в неделю проводить вместе, то дегустируя крафтовое пиво в моем любимом баре, то ужиная в недавно открывшемся ресторане, шеф-повара которого Настя считала кулинарным богом.

Катя была домоседом, и я принимал ее такой, какая она есть. Она любила дом, уют, прогулки по ближайшему парку с сыном. Я любил ее, и мне было хорошо с ней. Но мне хотелось приключений, знакомств с новыми местами и вечерних посиделок в баре.

Никита был вечно занят на работе, и Настя ценила то, что он делает для их семьи, пусть и пока неофициальной. Она тоже любила его и не променяла бы ни на кого другого, но она хотела кулинарных экспериментов, знакомств с новыми ресторанами города (и не только нашего), и новых, неожиданных поездок за тридевять земель.

Так мы и стали друг для друга дополнением к семейному счастью. Если нам хотелось приключений и душевной беседы – мы звонили друг другу и отправлялись искать первое, и творить второе. Потому что нет на свете ничего прекраснее ночных разговоров после долгих прогулок по городу.

Поэтому, когда ко мне пришла Смерть, я не стал рассказывать о ее визите жене. Впрочем, имени своей ночной гостьи я сразу не назвал и Насте. Я позвонил ей и сказал: "Настенок, поехали на выходные в Томск? Спасать мир!"

Она согласилась, не раздумывая. Она решила, что это очередное приключение. Как "Настя, я вычитал, где похоронена правая рука Чингис-Хана! Поехали откапывать?" Или "Настя, я нашел у нас в городе дом, который старше Транссиба! Поехали слушать шепот времени?"

Настя знала, что кроме кулинарии я люблю еще и историю… Настя подумала, что мы просто поедем гулять по Томску. А про спасение мира – это не более чем мой очередной розыгрыш… Как мой квест, ставший подарком на ее день рождения. Квест, в котором Настя должна была ловить приземлившийся в Новосибирске неопознанный летающий объект, оказавшийся любопытным драконом, искавшим следы хана Кучума.

Она не знала, что я серьезно. О миссии, возложенной на меня Смертью, я рассказал ей, пока мы ждали своего водителя, найденного на "Блаблакаре".

Правда, и тогда она решила, что я разыгрываю ее. Поверила она после мексиканца в огромном сомбреро… Как и я. До мексиканца я все-таки сомневался.

5.

Я открываю глаза. Они не хотят открываться, но я все равно разлепляю веки. В глаза бьет электрический свет ртутных ламп, такой яркий после убогого солнца мира сепии.

Я недовольно морщусь, пытаюсь прикрыть глаза рукой, но рука отказывается подниматься. К тому же в сгибе локтя что-то тут же отзывается острой болью.

– Очнулся! – слышу я рядом знакомый голос. – Никита Андреевич, он очнулся! Не шевелись, капельницу вырвешь!

– Где мы? – задаю я любимый вопрос героев голливудских боевиков, с трудом поворачивая голову на звук знакомого голоса.

Две больничные койки стоят рядом друг с другом. Я – на одной, Настя – на другой. Под ее глазами вольготно разлеглись серые тени, в ее глазах – соринки былого страха. Но ее ладонь, легшая на мою руку все также тепла, как там… Там, откуда я только что вырвался. Мы вырвались.

– На Обрубе, 4.

Звучит это также, как "Я на бревне, а ты – на Кипре?" Вот только я уже слышал это слово. Она произносила его там… "На Обрубе сказали…"

– Что такое Обруб?

– Их полное название я все равно не запомнила. Они между собой так это место и зовут. Обруб, 4. Как будто это все объясняет…

– Бюро исследования ноосферы и биосферы, – отвечает мужской голос откуда-то со стороны. Я закрываю глаза, потому что не могу больше держать их открытыми. В голове звенит Бухенвальдский колокол, к горлу подступает тошнота, но я все равно задаю следующий вопрос.

– Это больница?

– Нет, – отвечает мужчина, – но у нас есть своя палата и свой медицинский персонал.

– А Смерть? Гнев?

Они молчат около секунды, и я снова открываю глаза, пытаясь прочесть ответ на лице Никиты Андреевича. Ему лет пятьдесят, в его волосах резвится седина, на лице – несколько глубоких морщин. Его лицо – лицо человека, привыкшего отдавать приказы, но серые глаза – теплые, как Настина рука.

– Гнев, смею надеяться, мертв. А Смерть… Смерть ушла, за что вам с Анастасией огромное спасибо.

– Так это все было…

– По-настоящему. Да.

Семь уродливых версий меня, собравшихся в одно жуткое существо, живое черное облако с подвижными протуберанцами, прикосновение которых высасывало силы… Бескрайняя степь с единственным холмом, на котором я принял казавшийся безнадежным бой… Настя и ее револьвер… Все это было на самом деле?

Впрочем, было бы странно, если бы этого не было.

– Вы действительно спасли мир, – улыбнулся мне мужчина, а Настя крепко стиснула мое запястье.

– Мы спасли мир. А Настя спасла меня… – шепчу я, констатируя факт.

– Да, Михаил. Вы умеете выбирать друзей. Она не колебалась, когда я предложил отправить ее туда, за вами.

– Что со мной?

– Диагноз врачей "скорой" – ушиб головного мозга. Тяжелый. Диагноз наших врачей, с Обруба, когда вы вырвались сами понимаете откуда – сотрясение. Довольно тяжелое, но далекое от смертельного. Полежите недельку в постели и будете как новенький. Нам стоило больших трудов перевезти вас сюда, из больницы вас не отпускали… Но там вы бы умерли. Вам суждено было умереть… В этом был весь смысл, собственно говоря. Самопожертвование во имя жизни. Правда, мы не знаем, умерли бы вы телесно или вместо вас вернулся бы кто-то другой. Один из семерых…

Меня передергивает от воспоминания о холме и катящихся вниз мертвых телах. Ненадолго мертвых…

– Но теперь все будет в порядке. Смерть ушла! Что последнее вы помните? Ну, кроме холма и тех семерых?

Я напрягаю память, вспоминая события последнего дня. Дорога, мексиканец в огромном сомбреро, прогулка по Томску, Каменный мост… Беспородная псина. Трамвай…

– Трамвай!

– Отлично! – обрадовался мой собеседник. – Никакой амнезии. Значит, точно все будет в порядке. Думаю, что уже через пару дней мы отпустим вас.

– А собака? Собака жива?

– Живее всех живых, – сжимает мою руку Настя, – она сразу убежала.

Она не хотела, чтобы я умер, – вспоминаю я. И "она" в данной мысленной конструкции – не Настя. Никита Андреевич не совсем прав. Это было самопожертвованием во имя жизни, но не было принесением в жертву. Она оставила мне шанс. Она дала подсказку. Я остался жив, потому что трансформировался в черепаху… Интересно, а это было на самом деле?

– Когда меня сбил трамвай, я…

Я никак не могу облечь свои мысли в слова. Если я произнесу слово "черепаха", на меня посмотрят, как на сумасшедшего. Они решат, что я слишком сильно ударился головой. С другой стороны… Я ведь действительно сильно ударился головой! Имею право на бред!

– Там, на мосту, я был… человеком?

– А кем же еще?

Настина рука снова сжимает мое запястье чуть сильнее.

– На секунду, когда трамвай ударил тебя, мне показалось… Правда я сразу закрыла глаза…

Понятно. Значит, и это было на самом деле. Или частично было. Или частично на самом деле.

– Вы объясните мне, что произошло? – спрашиваю я у Никиты Андреевича.

– А вы сами еще не поняли?

– Понял, но… Но не все. Настя рассказала вам о моих снах? О том, почему я приехал сюда?

– Конечно. Собственно, благодаря этому мне и удалось убедить Анастасию в том, что мы, на Обрубе – не шарлатаны, а вы – не сумасшедший.

– А ты сомневалась? – улыбаюсь я Насте.

– Можно подумать, ты сам так не считал?

«Считал, – думаю я. – Когда во сне к тебе приходит Смерть – трудно не усомниться в собственной нормальности!»

– Вы были в реанимации, Анастасия сидела в приемном покое. Я подошел к ней и спросил: "Вы ведь приехали сюда, потому что вашему другу велел это сделать кто-то, явившийся к нему во сне?" Она поверила сразу. И сразу согласилась помочь.

– Вот об этом я и хотел спросить… Кто это был? Кто послал меня сюда? Почему она просила меня остановить, почему дала мне шанс остаться в живых, но потом пыталась убить?

– Ох, сколько вопросов… А вы как думаете?

– Я никак не думаю. У меня голова болит! – злобно ворчу я. – Я вообще-то мир спас! Разве я не заслужил правдивых ответов?

– Заслужили, – улыбается тот, – но поймите и вы меня. Мне никогда еще не случалось дискутировать со спасителем человечества. Поэтому все-таки скажите, как кажется вам? Кто говорил с вами во сне?

– Она представилась Смертью… Но…

– Но?

– Но зачем Смерти просить меня спасти мир от нее самой?

– Тогда кто же это был?

– Жизнь?.. – спросил я, но осекся. – Как вы сказали, называется ваше бюро?

– Бюро исследований ноосферы и биосферы.

– А ноосфера, она…

– В правильном направлении мыслите…

– Одушевленная?

– Разумеется.

– Значит…

– Не-а! – радостно ухмыляется Никита Андреевич. – Не значит. Очень я люблю новых агентов загонять в эту ловушку. Это значит кое-что другое, Михаил. Что Жизнь, Смерть и Ноосфера – триедины. Принято считать, что мир – это гармония Иня и Яня. Но в этом рисунке есть и третий элемент. Круг, образованный первыми двумя. Жизнь и Смерть неотделимы друг от друга. Баланс Жизни и Смерти создает Ноосферу. Жизнь теснит Смерть, Смерть пытается сожрать Жизнь, а Ноосфера пытается поглотить их обеих, при этом уже имея в себе обе эти составляющие. Закон единства и борьбы противоположностей, но противоположностей – не две, а три.

– Как противоположностей может быть три?

– А то, что осей координат четыре, вас не смущает? Возьмите круг, на котором нарисованы Инь и Ян. Крутаните его, и две составные части круга сольются в одну, но при этом не перестанут существовать по отдельности.

У меня поехала крыша, о чем я не преминул сообщить.

– Вашей ночной гостьей была светлая составляющая этого вращающегося круга. В чистилище на вас набросилась темная. Но третья, порожденная борьбой двух первых, присутствовала всегда, направляя их, и в то же время действуя, подчиняясь их влиянию.

Я начинаю понимать, и видимо, Никита Андреевич читает это в моих глазах.

– Круговорот Жизни и Смерти порождает Ноосферу. На мосту вы выбрали Жизнь. В чистилище – победили Смерть. Это задало новый вектор Ноосферы. Смерть попыталась пожрать жизнь, но с вашей помощью не смогла.

Я снова закрываю глаза.

– Отдохните, Михаил. Поспите, если сможете. Постарайтесь уснуть. Вам нужно восстановить силы после пережитого.

– Я побуду рядом, – говорит Настя.

– Последний вопрос, – прошу я, – это возможно было только в Томске?

– А вы как думаете? – снова лукаво усмехается исследователь Ноосферы.

– Думаю, что да. Потому что… Господи, дело в Граале, да? Это не легенда? Это был настоящий Грааль?

– К сожалению, Михаил, у вас с Анастасией пока еще не тот уровень доступа, чтобы я ответил вам на этот вопрос. Кстати, если захотите пойти работать к нам… Считайте это официальным приглашением.

Уже в дверях он оборачивается к нам и говорит напоследок:

– Кстати о вашем вопросе, почему все происшедшее возможно только в Томске… Анастасия говорила, что вы увлекаетесь историей… Вспомните, какой иконе посвящен наш город? Молчите, не отвечайте. А теперь соотнесите все то, что я сказал про триединство основных сил, движущих этот мир.

– Это же совпадение, да? – спрашиваю я.

– Не думаю, – отвечает он, уже стоя на пороге. – Но это один из вопросов, над которыми работает наша организация.

Дверь закрывается. Я поворачиваю голову к Насте, морщась от боли в висках.

– Настя, объясни мне хоть что-нибудь, пожалуйста! А то я сойду с ума прямо здесь и сейчас.

– Мы же были там вместе. Ты все видел сам.

– Твой револьвер… Где ты взяла его?

– Нашла, как только вышла из двери. Никита Андреевич сказал, что так и будет. Что у тебя будет… был меч. Ты уже сражался, когда меня отправили туда. Я сама не все понимаю, но каким-то образом те, кто работает здесь, видели тебя. Заглянули к тебе в сознание.

– Телепатия?

– Наверное. Я не знаю. Никита Андреевич сказал, что я тоже найду оружие, как только окажусь там. И какое это будет оружие – зависит от меня. В некотором роде оно будет продолжением меня. Как твой меч. Он же сказал, что если мы будем действовать вдвоем – мы победим. Что второго удара они не выдержат.

– Но почему тогда шесть патронов?

– Когда я вернулась, я задала тот же вопрос. Он ответил на него очень просто… Пожал плечами, и сказал, что над этим они работают. Но почему-то так было надо. И все получилось правильно.

Я отворачиваюсь от Насти, я смотрю на потолок. Я закрываю глаза, но продолжаю видеть серое небо мира сепии.

– Настя, ты понимаешь, что ты спасла мне жизнь?

– А ты понимаешь, что спас мир?

– Не-а, – отвечаю я, – не понимаю. Я просто делал то, что должен был. Сначала эта поездка была просто приключением. Съездить в Томск в интересной компании? Почему бы и нет? Оказаться в определенном месте в определенное время, как велит мне девушка из сна? Тоже почему бы и нет? Заодно проверю, не сумасшедший я. Я ведь не верил в это до конца. А потом… Любой на моем месте поступил бы так же.

– Не любой, Миша. Поверь мне, не любой. И уж точно не любой бросился бы под трамвай. Наверное, поэтому она и выбрала тебя.

– Но ведь во мне были те семеро.

– Были. Но ты же смог их победить!

2.

– Вы в Томск по делам? – спросил Сергей, наш водитель. Спросил не с целью завести разговор. За первые полчаса дороги, проведенные практически в полном молчании, я ощутил, что ему вполне комфортно ехать и молча. На переднем сидении ехала девушка, по всей видимости – его жена, которую нам никто не представил, да и мы с Настей не рвались знакомиться. Едем и едем.

Настя осмысливала мой рассказ о ночном визите Смерти. Я – давал ей время на раздумья и немного дулся. Сергей – вел машину, стремясь поскорее выбраться на простор Северного Объезда. И вот, выбравшись наконец-то на широкополосную магистраль и утопив педаль своей "Камри" до 160 километров в час, он, по всей видимости, решил задать этот вопрос просто из вежливости. Бла-бла же кар, в конце-то концов. Нужно немного бла-бла.

– Нет, – ответил я, – гулять.

– Красивый город…

– Очень! И интересный!

На этом бла-бла закончилось. Сергей счел свой долг общительного водителя выполненным.

А вот Настя – наоборот, встрепенулась, обдав меня сиянием своей улыбки. Вообще Настя вся была яркой. Она словно старалась раскрасить собой серые будни, поэтому всегда, когда бы я ее не видел, она носила одежду ярких тонов. Вот и сейчас на ней была оранжевая рубашка… Правда в моем нынешнем настроении ассоциации с Солнцем наводили на не самые приятные мысли.

– Миша, а давай, пока мы едем, ты мне что-нибудь интересное о нем расскажешь?