Глава 1

Все совещание руководства ГУВД свелось к одному вопросу – вступлению в должность полковника Рамазанова. Начальник Управления собственной безопасности полковник Быков этому назначению не особенно радовался, потому что оснований недолюбливать Рамазанова у него было более чем достаточно. Карьерист, человек, имеющий связи не только в правительстве области и среди местных депутатов, но и в Москве, да и вообще человек сам по себе неприятный.

После представления нового заместителя начальника совещание быстро пробежалось по текущим делам и свернулось как бы на «полуслове». Быков посмотрел на часы, хмуро представил, сколько дел он сегодня так и не успеет завершить, и попытался спланировать остаток дня. Офицеры выходили из актового зала, громко переговариваясь. Никто не торопился в свои кабинеты, и это Быкова тоже очень злило.

Плюнув на вежливость, он стал протискиваться к двери, бросая по сторонам короткие извинения. Забежав в свой кабинет, быстро избавился от формы, переодевшись в летние брюки и легкую рубашку, рассовал по карманам удостоверение, ключи и всякую мелочь. В первую очередь необходимо было встретиться с Антоном Копаевым, а потом и за другие дела браться. Антон и так ждет его уже минут тридцать в условленном месте.

Молодой лейтенант, которого Быков совсем недавно перетянул в свое Управление, проявил себя как смелый, умный и честный работник. Собственно, Алексей Алексеевич, предлагая Антону перейти на работу к нему, несколько сомневался не в личных и профессиональных качествах молодого офицера – совсем другое его беспокоило.

Антон в подростковом возрасте пережил гибель матери. И не просто гибель, а убийство подонком в милицейской форме. Тогда это ведомство еще называлось «милицией». Подонок оказался со связями и ушел от ответственности. Преступление так и осталось нераскрытым, хотя многие и догадывались о том, кто виновник и как все произошло. А преступника просто перевели из областного центра в один из дальних районов.

До Антона тогда дошла информация, кто мог быть убийцей его матери, но он не знал фамилии. И мальчик задался целью найти и покарать преступника, чего бы это ему ни стоило. Он стал активно заниматься спортом, добился того, чтобы срочную службу в армии его направили проходить в ВДВ. И попал он не просто в десант, а в спецназ.

После службы поступил в юридический институт МВД, закончил его с отличием, но отказался оставаться по распределению в областном центре, на что имел полное право, а выбрал район, в который много лет назад перевели на работу убийцу его матери. Антон не просто нашел его, но и раскрыл преступную среду в местном УВД. Тогда-то Быков с Копаевым и познакомился, тогда и пригласил молодого лейтенанта к себе в Управление.

Очень беспокоило Алексея Алексеевича, что Антон пошел работать в полицию с одной лишь целью – отомстить за смерть матери. А когда месть свершилась, Антон остался работать в органах, как подозревал Быков, чтобы продолжать мстить. Но теперь он мстил другим, тем, кто был повинен в преступлениях против других граждан, кто позорил погоны и звание полицейского.

Открыто Антон никогда со своим начальником на эту тему не разговаривал, но подозрения у полковника остались. И его очень беспокоило, что это чувство мести будет мешать Антону в работе, затмит разум, помешает бесстрастно и объективно решать вопросы.

– Алексей Алексеевич! – раздался за спиной голос, когда Быков взялся за ручку двери своей машины.

Полковник обернулся и увидел подходившего к нему высокого статного Рамазанова в форменной фуражке с высокой тульей. Какого черта ему надо? Быков по службе подчинялся только начальнику ГУВД, но элементарное приличие требовало уважительного отношения и к его заместителям, начальникам других подразделений, даже если они тебе лично не нравились, даже если ты подозревал их во всех смертных грехах. Пока доказательств нет, твое личное отношение – это твое личное дело. А полковник Быков никогда личное и служебное не смешивал.

– Да, я вас слушаю, – вежливо, но сухо ответил он.

– Не в службу, а в дружбу, – улыбнулся одними губами Рамазанов. – Не подбросите меня? Так опаздываю, что даже до такси добежать не успею. Всего два квартала, а?

В этой ситуации отказывать было глупо. Ни один здравый довод не выглядел бы достаточно убедительным. Наоборот, чем серьезнее был бы довод, тем яснее сказывалось бы неприязненное отношение Быкова к Рамазанову. Этот хлыщ умел создавать ситуацию, в которой не отказывают, даже если очень хочется.

– Хорошо, садитесь, – кивнул Быков и открыл дверцу. Он дождался, пока Рамазанов снимет свою фуражку и взгромоздится рядом на сиденье. – Вам в какую сторону?

Полковник махнул рукой прямо и снова изобразил улыбку. Быков уже не сомневался, что Рамазанов хочет просто поговорить, и никуда он, конечно же, не опаздывает. Значит, надо быстро начать разговор, а потом так же быстро завершить его, иначе он точно ничего сегодня не успеет.

Они проехали ровно два квартала, когда Рамазанов попросил Быкова припарковаться возле сквера в тенистом месте. Быков внутренне выругался, но послушался. Именно в этом сквере его и ждал сейчас Антон Копаев. Он рассчитывал высадить Рамазанова, потом сделать круг через соседнюю улицу и снова вернуться к скверу, чтобы подхватить своего сотрудника. Теперь придется выкручиваться. Правда, Антон парень грамотный: поняв ситуацию, не кинется сразу к машине.

– Вы хотели поговорить, – заглушив двигатель, произнес Быков. – Я слушаю вас. Только, пожалуйста, покороче, а то я в самом деле спешу.

– А вы проницательный человек, Алексей Алексеевич, – одобрительно заметил Рамазанов. – Это даже очень хорошо в нашем деле, не придется многого объяснять.

– В каком это «нашем» деле? – не удержался Быков от колкости. – Совместных с вами у меня вроде как и нет.

– А совместная работа в полиции – это не общее дело? – сделал вид, что очень удивился, Рамазанов. – Удивляете вы меня. Уж не противопоставляете вы себя всем остальным органам внутренних дел?

– Ни боже мой! – заверил Быков. – Я как бы, наоборот, радею за эти самые органы, за чистоту их рядов и никоим образом себя от других сотрудников не отмежевываю. А сказал я так потому, что по службе у нас с вами никаких пересечений не существует. Так что вы мне хотели сказать?

– Я хотел просто поговорить, понять вас, если уж на то пошло. Разные слухи о вас в ГУВД ходят. Я вроде и не первый день работаю, а все равно узнаю чуть ли не каждый день все новые и новые подробности. Вы прямо-таки местная инквизиция, непримиримый борец, адепт веры.

– Не думал, что это так плохо, – пожал плечами Быков, пытаясь рассмотреть в сквере Антона. – Любое дело, особенно в трудные годы для страны, для организации, всегда держалось на фанатиках.

– Что это за трудные годы такие? – вдруг сменил тон Рамазанов. Теперь он говорил раздраженно. – Для страны трудные? Это чем же, позвольте вас спросить? А для наших органов чем они трудные? Мы избавились от старого бремени, от балласта нерадивых сотрудников. Новая организация, новые темпы. Вы знаете, что я руководил двумя районными управлениями и оба вывел по показателям в лидеры. Особенно по раскрываемости!

– Мне кажется, что вы о чем-то другом хотели поговорить со мной, нет? – напомнил Быков.

– О другом? Нет, уважаемый Алексей Алексеевич, не о другом, а о том самом. Я хотел вам предложить мирное соглашение – вы не мешаете работать мне, а я не мешаю вам. Взаимовыгодное сотрудничество, если хотите. Вы в своей погоне за нарушителями Устава, со своей неуемной энергией в «охоте на ведьм» нервируете сотрудников, отвлекаете от выполнения своего долга. Остыньте немного. Я не буду мешать вам там, где ваше вмешательство необходимо, а вы, уж извините, советуйтесь со мной, посвящайте меня в свои планы!

– Надеюсь, что вы этим разговором преследуете самые благие цели, – кивнул головой Быков. – Я никогда не действую вне рамок закона – это отличительная черта моего характера и мой конек. В данном случае, по положению, я подчиняюсь только одному должностному лицу – начальнику ГУВД. Согласен, когда возникнет необходимость, когда на каком-то этапе дело коснется ваших непосредственных подчиненных, я подумаю о том, чтобы посоветоваться лично с вами. Но только в том случае, если у меня не будет оснований полагать… Кстати, вы, по-моему, куда-то спешили.

– Знаете, Алексей Алексеевич, – уже приоткрыв дверь и выставив одну ногу на асфальт, нахмурился Рамазанов, – есть одна хорошая поговорка, не рекомендующая мочиться против ветра. Так вот…

– Всего доброго, товарищ полковник, – перебил его Быков.

– Ну-ну, – усмехнулся тот и вылез из машины.

Быков завел мотор и рванул с места. Краем глаза он заметил проходившего мимо Антона Копаева. А может, это просто ему показалось. Что-то подсказало Быкову, что нужно менять все планы, и он, позвонив Антону на мобильный телефон, перенес встречу на тридцать минут позже и на конспиративную квартиру.

Антон явился вовремя. Как всегда, с порога пронзил начальника своим холодным взглядом, усмехнулся и уселся в кресло ждать объяснений. Быков эту манеру своего подчиненного уже усвоил и перестал сопротивляться. Пока ему все не скажешь, Антон не отстанет – не мытьем, так катаньем, но своего добьется. Лучше уж время не терять и объяснить все сразу.

– Я тут подумал, Антон, – начал Быков, хмуря свое рыжее безбровое лицо, – и решил, что, наверное, ты прав.

– Вы решили меня еще какое-то время использовать нелегально? А что хотел от вас этот полковник? Кажется, это был Рамазанов.

– Этот Рамазанов – теперь заместитель начальника ГУВД и моя головная боль.

– Он вам угрожал? Требовал лояльности?

– Ты что, по губам научился читать? Или подслушивал?

– Я просто решил прогуляться мимо, когда он выходил из вашей машины, – улыбнулся Антон. – Честное слово – случайно! А что это там он намекал про ветер, против которого не рекомендует чего-то делать?

– Расслышал, значит, – ворчливо проговорил Быков. – Ну а раз расслышал, то и спрашивать нечего. Разговор вышел не очень приятный, заносчивый какой-то.

– Ладно вам, Алексей Алексеевич, я же понял, что он вам угрожал. Пытался вербовать вас в союзники, чтобы ненароком его людей не задели, да?

– Примерно, – неприязненно проскрипел Быков. – И, самое главное, у меня на него ничегошеньки нет. Знаю, что личность неприятная, знаю, что по головам лезет вверх, а предъявить нечего, даже намеков нет. Очень осторожная сволочь, грамотно свои делишки обставляет. Не может такого быть, чтобы у него связей в криминальной среде не было.

– И никаких «хвостов»?

– «Хвосты» есть, но только «хвосты». Этот Рамазанов – один из тех, кто возил чемоданами деньги в Москву во время внеочередной переаттестации, когда из милиции полицию делали. За многих полковников возил, когда их подчиненные наличными скидывались из своих скудных зарплат. А кое-кто и кредиты в банке брал, чтобы свое место в новой структуре купить.

– Алексей Алексеевич, – улыбнулся Антон, – я все хочу вас спросить: а вы-то как сами через переаттестацию прошли? Вас-то как пропустили? Или вы тоже платили?

– А ты можешь представить себе дурака, который бы предложил мне заплатить за это? Кто-то мою фигуру проворонил в то время. Да и я тогда начальником Управления не был.

– А сейчас многие бы дорого заплатили, – усмехнулся Антон, – чтобы вас с этой должности убрать или вообще из органов.

– Так, давай-ка к делу, лейтенант! – недовольно проворчал Быков. – Это все эмоции, а они нашей работе помеха. Рамазанов у нас пока в планах стоит, как пожарная каланча в тумане. И знаешь, что есть, знаешь, что не маленькая, а глазом не видна. Чтобы доказать нарушение Рамазановым долга, его отношение к противоправным действиям или к совершенным преступлениям, мне нужны доказательства бронебойные, термоядерные. Его «на арапа» не возьмешь. Его и с доказательствами взять будет не так просто, потому что за него вступятся такие могучие силы, которые… которые умудрились за спиной правительства превратить хорошую идею с реформой МВД в чистую клоунаду, к тому же капитально заработали на этом. Так что я двадцать раз подумаю, чтобы тягаться с Рамазановым в весовых категориях. И ты это запомни, дружок!

В этот день Антон всегда приезжал на могилу матери. Это был его день памяти. Не день, когда ее хоронили, не день рождения, а именно день смерти, как его определили эксперты. Антону всегда казалось, что все произошло именно в тот день и час, когда мамы не стало. Именно тогда, когда она, изувеченная, перестала дышать после нескольких часов, что пролежала под обрывом реки, он и почувствовал ту боль в груди. Он был еще подростком, школьником, он еще не имел опыта душевных переживаний, опыта сострадания. Поэтому эта глубокая боль его так и шокировала. Тем более что он почувствовал связь с мамой на расстоянии. Никогда он не задумывался об этом, не чувствовал этой связи, а тут, в момент ее смерти…

Теперь Антону казалось, что она так и не прервалась, что существует до сих пор. Он никогда и никому не рассказывал, как раз в год приходит на могилу мамы и разговаривает с ней. Он смотрит на выгоревшую фотографию на памятнике и слышит в себе ее голос. И каждая такая встреча придает ему силы, добавляет чего-то такого, что помогает жить. Наверное, это и есть материнская любовь, которая не оставляет детей и после смерти.

Антон неторопливо шел привычным маршрутом по тщательно выметенным дорожкам старого Сибирского кладбища. Вот уже много лет оно числится действующим лишь условно, потому что хоронить на нем разрешают лишь родственников тех, кто был похоронен раньше. Антон видел много новых могил, новых памятников внутри оградок.

Для него расхожая шутка на тему, что жизнь очень вредна для здоровья, потому что от нее даже умирают, имела свой глубокий смысл. Как-то так сложилось в его голове, что не смерть стояла за трагедией в его семье, а именно жизнь. Смерть – это так, формулировка. А умирают люди, трагически гибнут именно от жизни. Она калечит, она убивает, она лишила его матери.

Вот и могила актера Екатеринбургского драмтеатра Владимира Павловича Кадочникова. Эта могила – последний шаг перед вступлением в прошлое, когда Антон еще мог смотреть на мир обычным взглядом. Уникальный ведь актер, его надо было снимать и снимать, а он сыграл едва ли в трех фильмах. И самая известная роль, по которой актера запомнили миллионы зрителей, фактически эпизодическая, но как сыграна. Это роль подпоручика Семена из фильма «Белое солнце пустыни».

Антон вздохнул, кивнул могиле актера, как старому знакомому, и ступил на последнюю аллею. В конце ее была могила мамы. Вон и березка над ней повесила свои ветки-руки, вот и сердце сжалось в груди гнетущей грустью и застарелой болью. Мама!

– Здравствуй, Тоша, – услышал он внутри голос со знакомыми модуляциями, который никогда и ни с каким другим не перепутает.

– Здравствуй, мама…

– Как ты повзрослел, какой стал красивый! Совсем как отец.

– Я все такой же, мама, – горько возразил Антон, – ты мне это уже говорила в прошлый раз. Просто ты хочешь, чтобы твой сын был самым-самым.

– Конечно, Тоша! Я же мать. Ты и есть у меня самый-самый: самый красивый, самый умный, самый сильный. Я очень переживаю за тебя, беспокоюсь.

– Вот так у вас, женщин, всегда, – усмехнулся Антон, – никакого логического перехода. Раз я самый-самый, так чего же беспокоиться?

– Не ту ты профессию выбрал, Антошенька! Зачем тебе все это, почему ты не хочешь жить, как живут другие люди? Ведь столько уже лет прошло, а ты все жжешь себя этим огнем. Жить надо, любить надо. Я внуков хочу посмотреть… хотя бы сверху, если уж при жизни не дано было.

– Мама, – в который уже раз за эти годы хмуро возразил Антон, – ты же знаешь, что я не могу простить того, что с нами случилось, не могу! Нельзя такое прощать, ни по каким законам нельзя – ни по государственным, ни по человеческим.

– Ты полицейский, а разделяешь законы? Разве закон не один? – удивилась мать, и Антону даже показалось, что он ощутил ее грустную улыбку. – Закон ведь должен быть один, для всех один. А ты вот решил себя законом возомнить, мстителем стал. Хорошо ли это? По-людски ли это?

– Я не закон собой подменяю, я не мщу! Я борюсь с теми, кто снова совершает то… Мама, пойми, что люди на службе закона должны быть во сто крат честнее и порядочнее других граждан! А у нас получается наоборот. Это уже не месть, мама.

– Я очень хочу, сынок, чтобы ты научился любить людей.

Антон закрыл лицо руками. Это было очень больно, это было невыносимо, когда мать называла его «сынок». Она говорила так очень редко, и именно в те минуты, когда сердилась на него, когда он поступал совсем уж плохо… тогда, в детстве. И это огорчало Антона, потому что мама как будто мгновенно отдалялась от него.