Kerry Maniscalko

Stalking Jack The Ripper

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.

© 2016 by Kerri Maniscalco

© Н. Ибрагимова, перевод на русский язык, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Он хочет крови. Да, кровь хочет крови.

«Макбет», акт 3, сцена 4

У. Шекспир^[1]

Глава 1
Предварительный разрез

Лаборатория доктора Джонатана Уодсворта, Хайгейт

30 августа 1888 г.

Я прижала большой и указательный пальцы к холодной как лед плоти и туго натянула ее над грудиной, как учил меня дядя.

Очень важно правильно сделать предварительный разрез.

Я помедлила, рассматривая место прикосновения металла к коже, чтобы обеспечить правильный угол и сделать самый чистый разрез. Я чувствовала, что дядя стоит у меня за спиной и следит за каждым моим движением, но сосредоточила все внимание на лезвии, которое держала в руке.

Без колебаний я провела скальпелем от одного плеча к грудине, стараясь проникнуть как можно глубже. Чуть-чуть приподняла брови, но сразу же заставила себя надеть на лицо бесстрастную маску. Человеческая плоть разошлась намного легче, чем я ожидала. Это было почти то же самое, что резать свиное филе перед тем, как зажарить его; я ожидала, что эта мысль смутит меня несколько сильнее.

Тошнотворный сладковатый запах поднимался от сделанного мной разреза. Этот труп оказался не таким свежим, как другие. Во мне росло подозрение, что не все наши объекты получены легально или добровольно, и я жалела о том, что отмахнулась от предложения дяди надеть дыхательный аппарат.

С моих губ слетали туманные облачка выдохов, но я подавила нарастающую дрожь. Отступила на шаг назад – опилки слегка хрустнули под моими туфлями – и осмотрела свою работу.

Кровь едва выступила из раны. Она была слишком густой и мертвой, она не потекла алой струйкой и казалась слишком неестественной, чтобы пугать. Если бы этот человек умер менее тридцати шести часов назад, она бы полилась на стол, а потом на пол, пропитывая опилки. Я вытерла лезвие о фартук, оставив на нем полоску.

Это был действительно прекрасный разрез.

Я приготовилась к следующему разрезу, но дядя поднял руку и остановил меня. Я прикусила губу, презирая себя за то, что так быстро забыла о следующем шаге, которому он меня учил.

Непрекращающаяся вражда дяди с отцом – они оба утверждали, что не помнят причины ее возникновения, но я-то ее хорошо помнила, – заставляла его сомневаться, продолжать ли мое обучение. Если я продемонстрирую некомпетентность, это мне не поможет, ведь я надеялась прийти на занятия в его школу завтра утром.

– Минутку, Одри Роуз, – произнес он и взял у меня из руки испачканное лезвие.

Резкий запах наполнил воздух, смешавшись со зловонием разлагающихся органов, когда дядя откупорил бутылку с прозрачной жидкостью и смочил ею кусок ткани. В его лаборатории в подвале и среди его инструментов на первом месте стояла стерильность. Мне следовало помнить о необходимости вытереть скальпель.

Больше я не сделаю такой ошибки.

Я оглядела подвал, где вдоль стены лежало еще несколько трупов с бледными конечностями, застывшими, как покрытые снегом ветки деревьев. Мы пробудем здесь всю ночь, если я не потороплюсь, и мой отец, высокопоставленный лорд Эдмунд Уодсворт, вызовет Скотленд-Ярд, если я вскоре не вернусь домой.

Учитывая его положение в обществе, он, вероятно, пошлет на мои поиски целую армию.

Дядя заткнул пробкой бутыль с карболовой кислотой, затем подал мне другой скальпель, похожий на длинный и тонкий обеденный нож. Его лезвие было намного острее, чем у предыдущего. При помощи этого стерилизованного инструмента я повторила такой же разрез на другом плече, потом спустилась вниз, к центру живота покойника, и остановилась выше пупка.

Дядя не предупредил меня о том, как трудно будет разрезать ребра. Я украдкой взглянула на него, но он пожирал глазами труп.

Иногда мрак в его глазах пугал меня больше, чем те покойники, которых мы разделывали.

– Тебе надо разрезать ребра перед тем, как ты доберешься до сердца.

Я понимала, что дяде очень трудно сдержаться и самому не сделать это. Большинство ночей он проводил в обществе трупов, словно в обществе интересных книг; он обожал их вскрывать и раскрывать тайны на страницах их кожи и костей. Пока его одержимость не взяла верх и не прервала наш урок, я быстро вскрыла грудную клетку и обнажила сердце и остальные внутренние органы.

Мерзкий запах ударил мне в лицо, и я невольно отшатнулась назад, едва удержавшись, чтобы не прижать ладонь ко рту. Это был тот шанс, которого ждал дядя. Он шагнул вперед, но прежде, чем он успел меня оттолкнуть в сторону, я сунула руки глубоко в живот трупа и стала шарить среди скользких мембран, пока не нашла то, что искала.

Я собралась с духом и приступила к процессу извлечения печени, затем еще раз взяла из рук дяди скальпель. Еще несколько надрезов, и орган отделился.

Я бросила его в подготовленную кювету для образцов, куда он упал с мокрым шлепком, и удержалась от желания вытереть руки о фартук. Одно дело заставить слуг дяди выстирать фартук с небольшими следами крови, и совсем другое – отстирывать его от той липкой крови и других жидкостей, которые покрывали сейчас мои пальцы.

Мы не могли позволить себе снова лишиться служанок, а дяде совсем не улыбалось новое распространение слухов. Некоторые и так уже считали его безумным.

– Каково твое медицинское заключение, как умер этот человек, племянница?

Печень имела ужасную форму. Несколько шрамов пересекали ее вдоль и поперек, напоминая высохшие речки и притоки. Первой моей догадкой было то, что этот мужчина не чурался выпивки.

– По-видимому, он умер от цирроза, – указала я на шрамы. – Его печень уже некоторое время отказывалась работать, как мне кажется, – я подошла к его голове и приподняла одно веко. – Легкая желтизна вокруг белков глаз также присутствует, что подтверждает мое подозрение, что он уже несколько лет медленно умирал.

Я вернулась обратно к печени и старательно сделала поперечный срез, чтобы позже изучить его под микроскопом, затем прополоскала печень и опустила ее в банку на хранение. Мне надо будет пометить банку биркой и поставить на стену вместе с другими законсервированными органами. Важно было вести подробные записи всех вскрытий.

Дядя кивнул.

– Очень неплохо. Даже очень хорошо. А что насчет…

Дверь в лабораторию с грохотом распахнулась, и в проеме появился мужской силуэт. Невозможно было точно увидеть, на кого он похож, или определить возраст, потому что незнакомец низко надвинул шляпу на лоб, а его пальто буквально касалось земли, но он был очень высоким. Я невольно отступила на шаг, надеясь, что дядя сейчас выхватит оружие, но его, казалось, ничуть не испугал этот темный пришелец.

Совершенно игнорируя мое присутствие, мужчина смотрел только на дядю.

– Все готово, профессор.

Голос его звучал непринужденно и принадлежал молодому человеку. Я приподняла брови, заинтересованная тем, что затевают студент и мой дядя.

– Так быстро? – дядя посмотрел на настенные часы, потом на труп на столе, а затем на меня. Я понятия не имела, кто этот грубиян и что готово, но у меня возникло ощущение, что в такой поздний час речь не может идти ни о чем хорошем. Дядя потер подбородок. Прошла, как мне показалось, целая вечность, после которой он смерил меня оценивающим взглядом. – Ты в состоянии сама зашить этот труп?

Я выпрямилась и вздернула подбородок.

– Конечно.

Это просто абсурдно, как дядя мог усомниться в моей способности справиться с таким легким заданием, особенно после того, как я так успешно шарила во внутренностях покойника совершенно самостоятельно. Из всех моих задач эта была самой легкой.

– Тетя Амелия говорит, что я великолепно владею иглой, – прибавила я. Вот только она не имела в виду сшивание человеческой кожи, когда хвалила мои швейные навыки, я уверена. – Во всяком случае, я все лето тренировалась на туше кабана, и мне без труда удавалось проткнуть иглами его дерму. Тут то же самое.

Темная фигура рассмеялась – смех был вполне приятным. Я сохранила спокойное выражение лица, хоть внутри у меня все кипело. В моем утверждении не было ничего забавного. Шьешь ли ты кожу или ткань, имеет значение мастерство, а не материал.

– Очень хорошо, – дядя натянул черное пальто и взял из ящика рядом со своим письменным столом какой-то предмет; что именно, я не разглядела. – Ты можешь зашить тело. Не забудь запереть подвал, когда уйдешь.

Молодой человек исчез: он поднялся по лестнице, ни разу не оглянувшись, и я была рада, что он ушел. Дядя остановился у двери, его пальцы в шрамах нервно выбили дробь по дверной раме.

– Моя карета отвезет тебя домой, когда закончишь, – сказал он. – Оставь другие образцы на завтрашний вечер.

– Дядя, погоди! – я обежала вокруг лабораторного стола. – Как насчет завтрашней школы? Ты обещал, что скажешь мне сегодня.

Он бросил быстрый взгляд на выпотрошенный труп на столе, потом снова перевел его на мое лицо, полное ожидания. Я видела, как он выстраивает в голове стратегию и придумывает тысячу причин, почему я не должна посещать его занятия по судебной медицине.

Меньше всего его волновало соблюдение приличий.

Отец разорвал бы его на куски, если бы узнал о моей стажировке.

Дядя Джонатан вздохнул.

– Ты должна переодеться в мужское. И если скажешь хоть одно слово, это будет твой первый и последний урок в моем классе. Понятно?

Я энергично закивала.

– Обещаю. Буду молчать, как мертвая.

– Ах, – ответил дядя, надевая шляпу и натягивая ее низко на лоб, – мертвые говорят с теми, кто умеет слушать. А ты будь даже молчаливее, чем они.