в этом монументальном труде приводится анализ нескольких романов достоевского, хотя и не всех ("униженные и оскорбленные" кэрол аполлонио почтительно обходит стороной, не найдя, видимо, повышенного либидо алексея). начиная с "бедных людей", она огорошивает заявлением о сексуальных желаниях вареньки. если плохо проверяемые и не совсем убедительные реминисценции якобы из "новой элоизы" руссо (которого достоевский, в отличие от толстого, терпеть не мог) и "памелы" ричардсона стерпеть можно, скрипя зубы, то нападки на этих буквально "детей" - девушкина и вареньки, выдерживать невозможно. что самое интересное, о сексуальных влечениях аполлонио навешивает чуть ли не всем героям без повода, обходя стороной, например, лизу тушину, где можно было сильнее разгоняться.
иными словами, девушкин - действительно ловелас.
никакой он не ловелас, другими словами, потому что ядро образа девушкина - акакий акакиевич башмачкин из Николай Гоголь - Шинель (сборник) . не стоит и забывать, что при некотором бунтарства (писать письма! и кому? девушке! мог ли башмачкин такое провернуть?), он остается "маленьким человеком", потому с таким возмущением наш герой читает "шинель", не желая признавать себя в башмачкине.
переходя к "белым ночам", аполлонио в качестве эпиграфа приводит бессмертные строки представителя йенской школы романтиком - новалиса, что довольно мило, хотя и не уместно, потому что больше подходит той же "шинели":
где нет богов, там господствуют призраки
но еще более неуместным кажется наложение эдиповой трагедии на несчастного мечтателя. где здесь убитый отец? где мать?
в произведении были сцены, когда настенька плакала. это тоже, по мнению авторки, эротический момент повести:
об опасностях и радостях этого физического контакта сигнализируют слезы, в эротические моменты повести служащие символическим лубрикантом.
в разборе романа "игрок" обрадовалась, не натолкнувшись на рассуждения о том, что алексей тайно влюблен в бабушку (или еще что хуже). гораздо интереснее рассуждения аполлонио о бане, о ее не только очистительной силе, но и демонической (что ярко показано в российском сериале "топи", кстати). что довольно справедливо, ведь четырехтомник афанасьева русских народных сказок к тому времени уже вышел, что достоевскому, безусловно, было известно.
отвернувшись от любви и погрузившись в мир игры, алексей отвергает то, что для достоевского является исконно русскими ценностями: любовь, общинность и духовность.
общинность. не хватает еще пресловутого выдуманного коллективизма советского народа. какие шаткие ориентиры на менталитет, которого не существует! впрочем, аполлонио прекрасно понимает про любовь и духовность, присущую русской литературе, но напрочь забывает о целомудрии, постоянно крича о раскрепощенных героях.
здесь же странно, что франция аполлонио выделяется в качестве грешной страшны, назовем ее так, тогда как у достоевского это больше америка, куда свидригайлов предлагал бежать раскольникову, но куда сам отправился один:
Ну, брат, это всё равно. Место хорошее; коли тебя станут спрашивать, так и отвечай, что поехал, дескать, в Америку.
авторка плавно переходит к "преступлению и наказанию", говоря:
как минимум одной из причин проблем раскольникова является сексуальное воздержание.
напоминать читателям о теории и статье раскольникова, наполеоне, долгих беседах с порфирием петровичем, - смысла нет. оставляю место для зловещей паузы в эфире.
куда более интересны наблюдения авторки касаемо целой кипы загадок романа: когда и при каких обстоятельствах свидригайлов научил стрелять дуню из пистолета? каковы были отношения между раскольниковым и его невестой и пр.
что характерно, в своем труде аполлонио возвеличивает традиционно отрицательных героев. с петром верховенским провернуть это не получилось, что неудивительно: это истинный бес, с этим спорить очень трудно. но на свидригайлова и ставрогина она посмотрела с такой точки зрения, с какой, наверное, мало кто осмеливался.
она обращает внимание на благотворительность свидригайлова, на его добрые отношения с детьми (в т.ч. и помощь родственникам сони мармеладовой), говоря, что не такой уж он и злодей, что понятно, это не классицизм, где герой будет сугубо положительным или отрицательным: он вбирает в себя и те, и другие качества. но интерпретация самоубийства свидригайлова кажется несколько странной в том смысле, что аполлонио сбрасывает со счетов библейские мотивы и ужаснейший грех: самоубийство, то есть посягательство на себя, на творение Божье. аполлонио говорит только о том, что из-за самоубийства свидригайлова дуня и раскольников могут жить лучще: они
освобождаются от бремени своего греховного аскетизма и получают возможность начать строить полноценные, здоровые и наполненные любовью взаимоотношения с другими людьми.
что не совсем убедительно. во-первых, вряд ли свидригайлов думал о том, как деткам хорошо будет после его смерти жить. во-вторых, причем тут свидригайлов, если раскольников все равно пришел с повинной, по сути, опередил свидригайлова, который мог бы (да не хотел) донести на родиона романовича. в-третьих, по щелчку пальцев им хорошо не стало, и бремя аскетизма они не сбросили: раскольников даже на каторге все еще в мучениях и не пришел к раскаянию (по мнению л.и. сараскиной, он вообще не раскаялся, это литературоведы привели его на эшафот покаяния), а дуня и разумихин еще долго будут ждать чистой и хорошей прибыли от своего дела.
возмутило до глубины души многократное слово "проститутка" в адрес сони мармеладовой. безусловно, так оно и есть, она - обладательница желтого паспорта, но какое право критик имеет ее так называть, если сам достоевский ни разу ее так не назвал, тем самым отождествляя ее с великой блудницей (сама соня не раз называла себя великой грешницей) - марией магдалиной, искренне раскаявшейся блудницы.
наконец мы подходим к десерту - "бесам". аполлонио не совсем разграничивает понятия "самозванец" и "князь тьмы", которыми наделяют ставрогина петр верховенский и марья лебядкина соответственно. если первый термин имеет больше политическую окраску и желание петруши сделать ставрогина этаким вдохновителем и прекрасным лицом революционного движения, то "князь тьмы" лебядкиной действительно существовал: ставрогин и был демоном, не обуздывающим свои страсти и не желающим считаться ни с чьим мнением, тогда как "самозванец" есть только в мечтах верховенского.
аполлонио интересно связывает степана верховенского и ставрогина, говоря, что первый - литературный отец николая всеволодовича, что подтверждается дважды прозвучавшей в романе цитате из апокалипсиса: "не холоден ты и не горяч". к сожалению, авторка подробнее на этой мысли не останавливается, но можно предположить, что конец ставрогина мог быть таким же, каким был у степана трофимовича. можно провести аналогию с "преступлением и наказанием": финал был бы подобен тому, какой свидригайловский конец жизни был бы у раскольникова, если бы он не попал на каторгу.
что сразило меня наповал, так это почти обожествление и христоподобность ставрогина, о которых так подробно пишет аполлонио. во-первых, ставрогин говорит тихону: "если же потребуюсь, явлюсь всюду", что ошибочно можно принять за цитату из библии, настолько она притчеподобно и смиренно звучит. во-вторых, этимология имени ставрогина. это имя происходит от древнегреческого σταυρός — крест, что я знала до труда аполлонио, но до конца не понимала, к чему бы это, хотя, казалось бы, все так просто:
и очевидно намекает на страсти христовы.
наконец, "раскаяние" ставрогина, которое бахтин метко охарактеризовал примерно так: ставрогин исповедуется, стоя спиной к народу. с чем можно согласиться, если вспомнить не совсем традиционный способ исповеди - написать на заграничной (!) бумаге несколько театральным и смешным слогом исповедь. но версия аполлонио, связанная с тем, что матреша на самом деле является литературным персонажем, а ее история - художественным вымыслом (а была ли девочка?) ставрогина, сражает наповал. не было этого страшного греха, ставрогин все сам сочинил, поскольку он
пытается очистить мир от шрехов, приняв их на себя - imitatio Christi.
ставрогин отныне не великий грешник или фарисей, а христос, явившийся в этот мир, чтобы спасти человечество от грехов. фантастика и восторг. и очередное доказательство того, как многолики и глубинны романы достоевского, раз будоражат умы людей всего света и подталкивают к тому, чтобы и по сей день писать критику и создавать свои теории, пускай иногда и слишком безумные.