Наши беды не снаружи – они внутри нас.

Никто не способен устроить у нас в душе такой мрак,

какой мы сами себе устраиваем

и причем совершенно бесплатно.

Дмитрий Емец («Лед и пламя Тартара»)

Часть первая. Детство

– Знаем мы токмо, что делится мир на три части: Явь, Навь и Правь. В Прави живут и повелевают всем боги, про них я сказ в тот раз вела. В Нави живут существа неведомые и души мертвые, и колдуны оттуда силу свою черпают. А в Яви живем мы с вами и все то, что видим мы каждый день: земля родная, по которой мы ходим, поля, леса и реки, что нас питают, небо, что над нами… все явное, все – родное.

– Бабушка Милица! А расскажи еще про Навь! Непонятно мне, как это – души мертвые и колдовская сила?

– Так то же Навь, дитятко. Мало что мы знаем об этом. Говорят, что управляют там всем духи и полубоги древние: Баба Яга, Бессмертный Кощей… Все странное, чародейское оттуда на белом свете появляется. Кто уходит в Навь – либо не возвращается, либо приходит иным, наделенным силой страшной. На то эта земля зовется Неявной, Неведомой.

– Какой силой, бабушка?

– Либо светлой силой – от Белобога, чтобы людей исцелять и дела добрые вершить. Либо темной – от Чернобога. Такие колдуны только пакости творят да другим житья не дают, – старая бабка-рассказчица недовольно притопывает и хмурится. – Ишь! Хватит про Навь выспрашивать! Спать потом не сможете.

– Так это ж Ярослава, ведьмина дочка, ей бы все про сказочки про чародеев да колдунов, – рассмеялся рыжий мальчишка, злобно тыкая в бок самую маленькую девочку с тонкой светлой косичкой.

– Сам ты ведьмин сын! – моментально огрызается девочка. Другие дети заливаются злобным смехом. Бабка-рассказчица начинает недовольно ворчать на них, но толку мало.

– Ведьмины… все вы – ведьмины дети! – по щекам Ярославы льются крупные слезы. Она выхватывает у печки горсточку осыпавшейся старой золы, кидает черный порошок в лицо рыжему и хлопает дверью, убегая от избушки бабки Милицы.

– Тятя, они опять! – вбегает домой Яра. Сама растрепанная, щеки в слезах, руки и лоб сажей перемазаны.

– Почто тебя лицом в золу окунули? – хитро прищуривается кузнец. Он как раз недавно вернулся домой из кузни и теперь неуклюже возился с горшками и едой.

– Нет! Это я себя в обиду не давала. Рыжий Ярун называл меня ведьминой дочкой, а я в него сажей кинула.

– Сажей… что, он и сам теперь на нечисть стал похож?

– Похож, – засмеялась Ярослава, отмывая в лохани руки и лицо. – Тятя, ну расскажи же про матушку! Почему ее нет и почему ее ведьмой в деревне кличут.

– Ушла матушка, – отрезал кузнец. Потом все же смягчился: – Не знаю, почему, ушла зимней ночью из дома, и все. Больше никто не видел. А про ведьму что кличут – то не слушай. Красивая она была больно, на местных девок непохожая – коса черная, толщиной с бревно. Завидовали ей, вот ведьмой и прозвали. А ты иди есть, соседи вчера похлебку наготовили. Вот, погрел, теплая, только из печки…

Часть вторая. Явь

Осень постепенно съедала последние теплые дни. Прошло время сборки урожая. В погребах росли ряды заготовок на зиму, шилась теплая одежда, салом промазывалась от влаги обувь.

Ярославе шел семнадцатый год. Коса у нее была длинная, светло-русая, толщиной с руку. Щеки румяные, глаза – цвета водной глади, сама тонкая, звонкая, быстрая. Проезжие парни как один на дочь кузнеца засматривались, на зависть другим девушкам. А вот местные своих парней-сыновей отваживали и стороной девушку обходили. Все бродили по деревне слухи: «Кузнец Всемил – человек уважаемый, и на работы его любо-дорого смотреть. И дочка у него, конечно, красавица, давно бы такую сосватали, кабы не мать. Мать у нее была – что пожар лесной. За коровой присматривала – корова сдыхала. Роженицам помогала – дети больные и слабые рождались. Больного выхаживала – так тот тоже в Навь отправлялся. То ли проклятая, то ли с нечистью дружбу водила. Если Ярослава в мать пошла – то не надобно нам в семью такого проклятья».

Так и шли день за днем, месяц за месяцем. Яра хорошела, как цветок аленький. Хозяйство у нее спорилось, дом в порядке был, в печи стояла еда горячая, дом прибран, вещи постираны, заготовки сделаны, грибы собраны и высушены. Что еще для счастья в семье надо? Женихи из других деревень и городов уже начинали к кузнецу захаживать, про дочь узнавать. А местные жители все больше злословили.

Обижали Ярославу косые взгляды. Замечала она, как женщины от нее шарахаются, а мужчины стороной обходят. Матери своей она не помнила и не понимала, что такого страшного все в ней видят. Ни внешне, ни поведением своим Ярослава не отличалась от остальных девушек. Была только одна странность, о которой, впрочем, никто, даже отец, не знал. Странное видение преследовало Ярославу, появляясь то во снах, то в отражениях: девушка с косами черными, глазами темными, белокожая, словно смерть. Лицом и повадками она походила на саму Яру. Иногда видение насмехалось, подмигивало, а иногда давало подсказки и советы, как лучше хозяйство вести, какой дорогой быстрее пройти, где опасной встречи избежать. Что это была за темная девушка и отчего являлась? Этого Яра не знала, но про Деву никому не говорила. Кто поверит? А поверят – так точно ведьмой нарекут. Хотя сама Яра боялась своих видений до жути, и чем старше становилась, тем чаще замечала пугающее отражение с кожей бледной, как у мертвеца. Но сделать с этим ничего не могла, поэтому старалась быстрее выкинуть страхи из головы и не думать о них.

Кузнецу тоже было невесело от того, что на дочь его все время клевету наводят. А что делать против сплетен? И сам второй раз жениться не стал, хотя сватались к нему не раз. Что новая жена сделает с падчерицей, которую вся деревня побаивается? Вот, то-то же. Лучше им с дочкой жить спокойно, вдвоем. Соседки – добрые бабушки – помогали ему с готовкой и домашним хозяйством, пока дочь не подросла и сама не начала справляться. Так и жили много лет. Только взрослеть начала Ярослава, хорошеть, а злые языки все больше на нее напраслину возводить. Кузнец-то точно знал, что дочка его – не ведьма и зла никому не желает. Стал замечать, что грустит и тоскует она, особенно после посиделок с молодежью. Обижали они ее, видимо.

Подружек у Ярославы, конечно, не было, а от женихов из других деревень она отворачивалась и даже слушать ничего не хотела. Тосковала Ярослава по соседскому парню, который всю жизнь ее задирал. Не выходил рыжий Ярун из ее мыслей. Давно уж деревенские приметили, как она мимо дома парня временами прогуливалась, в сторону окон поглядывала, внимание хотела привлечь. Но Яруну дела до нее не было. Он тот еще разбойник: высокий, на замечания едкий, всех драк заводила. После того как нескольких коров из соседних деревень украл, прозвали его Лютым. Многим девушкам эта безбашенность нравилась, а вот старшее поколение парня не очень любило: ту кипучую энергию да в мирное бы русло – цены бы Яруну не было. Каждая молодая девица втайне надеялась этого разбойника приручить, покорить да сделать примерным семьянином, но чтоб другим на зависть. Эти же чаяния преследовали и Ярославу, которую Ярун терпеть не мог, еще с детства ведьминой дочкой обзывал. Так что все чаще девушка вздыхала грустно, сидя у окна, тоскуя о чем-то своем.

Долго ли, коротко ли, день за днем шел. Понимал кузнец Всемил, что не будет его дочке в деревне счастья. Все больше задумывался, не выдать ли ее замуж, да подальше. Или самим уехать?

А потом пришла в деревню хворь, и стало не до свадеб. Не сталкивались люди с таким раньше: долгая зараза мучила человека кашлем и страшной сыпью. А за несколько месяцев и умирать некоторые стали. Знахарка в деревне была – бабка Милица: больше всех знала и о Богах, и о травах целебных. Но не помогали простые отвары и подорожники от этой заразы. Всем лечить пробовала бабка, а получалось только время болезни подольше растянуть. Вот ведь напасть! Бояться стали местные, в другие деревни обращаться – а там та же беда. Хорошо, что заболевших было мало. Но кто знает, что завтра будет?

А на носу уже был Зимний праздник солнцестояния, темное время. День короткий, а ночь – холодная и длинная. В этот темный час люди собирались все вместе, жгли большие костры, устраивали веселые гуляния, пили напитки медовые и проводили обряды: гадали, плодородным ли будет следующий год. Просили зиму не лютовать, морозами не одолевать, задабривали богов подношениями в виде зерна и молока. Если огни будут яркими, большие костры не потухнут за ночь, то и год хороший ждет. Веселые ряженые колядовать по домам ходили – гостинцы выпрашивать да стишки потешные читать.

Ярослава полдня наряжалась и у зеркала крутилась.

– Что, и праздник Зимний со всеми отмечать пойдем? Ты же обычно из дома на общие сборы не выходишь, – удивился кузнец.

– Пойдем! Что нам дома грустить одним в самую длинную ночь?

– Ой, неспроста, – хитро прищурился кузнец. – Перед женихами красоваться пойдешь?

– Да на что мне эти женихи, – смутилась Ярослава, выбирая наряд получше. – Веселиться пойдем!

Из сундука была добыта красивая рубаха, которую Яра целый год расшивала сложными узорами: переплелись на рукавах символы-обереги, тонкие ветки и травы, красные ягоды, фигуры зверей невиданных. Стянул ту рубаху пояс длиной в два человеческих роста, хотя сам тонкий, серебром да алым переливается, узор на нем пестрый, фигурный, а на концах – кисточки мудреные. Ярослава была мастерица ткать, но на этот пояс ушло много дней. Серебряные нитки – тонкие, в работе сложные: кузнец выменял маленький моток у заезжих торговцев на свои самые лучшие ножи. Такого ни у кого в деревне не найти. Достала любимые украшения: бусы яркие, стеклянные, каждая бусинка – цветная, на другую непохожая. Кольца разные, проволочкой-спиралью свитые, среди них даже одно серебряное (от матери осталось). На голову – очелье¹ – полоску тонкую узорную, колечки-височники² изящные и маленький шелковый платок³ (дорогой, ой дорогой! Еле-еле у батюшки выпросила в подарок). Кузнец-мастер зарабатывал немало по меркам деревни и понимал, что у его дочери должно быть приданое самое лучшее, самое красивое, богатое и необычное, раз уж невзлюбили девочку многие соседи.

***

Веселиться со всеми – идея хорошая, да не очень. Кузнец дочку отговаривать не стал. Что такой красавице дома в праздник сидеть, в самом деле? Нарядились, расчесались и отправились в самую большую избу к богатым соседям, которые у себя во дворе веселье и обряды в этом году проводили. Как зашли на двор – так тишина и повисла, смолкла гульба и веселые разговоры. Потом все же хозяин дома вышел, протянул радушно кузнецу чашу с пенной жидкостью.

– Проходи, Всемил, вместе с дочерью, гостями на празднике будете!

Успокоился народ, продолжил гульбу. Только шепот за спиной у прибывших сохранился.

А народ гудит, веселится, гуляет праздник Коляда! Зажглись деревянные огненные колеса, покатились по дорогам. Хозяин дома бегает и кричит, как бы ему хлев не поджег честной народ. Подняли горящее колесо высоко над головами, сияет оно, как солнце. Медовуха по кружкам разливается рекой. Кто-то заводит песню за песней. Кузнец пошел поздороваться со знакомыми и затерялся в толпе.

Ярослава пробралась в уголок, где бабка Милица про поверья всем желающим рассказывала.

– А ночь Зимнего праздника – самая долгая, темная и холодная, потому что умирает Солнце-батюшко, чтобы утром заново родиться. И выходят тогда из Нави злые духи, чтобы помешать ему, чтобы ночь никогда не закончилась, а светлое время не наступило. Летают по земле и пакостят всем. Страшная пора. Люди потому вместе и собираются, чтобы теплее и веселее было, и света было больше. Оттого так много костров горит, украшений блестит и шумно вокруг. Вот из лесу принесли сухое дерево и украсили лентами – то Бадняк. Его сначала задобрят, накормят хмельными напитками, а потом сожгут.

– А зачем его сжигают? – удивляется кто-то из детишек.

– Чтобы от старого избавиться, а новому – дорогу дать.

Вдруг ворвались на праздник веселые ряженые в масках, лохматых тулупах, сажей перемазанные. Устроили веселье, начали девок с детьми пугать и песни-прибаутки распевать. Считается, что приносят колядующие в дом удачу и достаток на весь год, так что никто их не гнал ― наоборот, все обрадовались. Во главе группы в страшной зубастой маске был, конечно, Ярун – рыжие кудри спрятать сложно. Этот что угодно в балаган превратит. Он был нахальным, смелым, легко ввязывался в любую авантюру. Сначала делал, потом раздумывал о последствиях, если задумывался о них вообще. Девушкам такая смелость и властность нравилась, но парню было все равно – он разбивал сердца красавицам так же легко, как мог украсть соседского коня.

Ярослава исподтишка наблюдала за беготней и весельем и тихо вздыхала. Потом заметила, что Яруну надоело бегать в неудобной маске и он подобрался к столу с едой для гостей. Тут она и подсела к нему незаметно.

– Устроили вы в этом году всем веселье на празднике, Ярун. Здорово получилось.

Парень только удивленно взглянул на нее в ответ.

– Что здесь забыла? Обычно по праздникам тебя не видать.

– Ну вот, пришли с отцом повеселиться со всеми. А не хочешь хоровод у костра поводить, там, на улице? Там тоже весело.

– Чтобы я с ведьминой дочкой танцевать в хоровод пошел? Вот уж нет!

У Яруна на поясе висел мешок для подарков, как у любого колядующего. Он с самого дна мешка сгреб кучу старой залежавшейся пыли и высыпал Ярославе на колени, прямо на праздничную рубашку.

– Вот тебе, счастье на будущий год!

Вот уж оскорбил: такими подарками можно было легко неурожайный и несчастливый год напророчить. Поэтому колядующих всегда щедро одаривали, чтобы проклятие от них не получить. Переменилась в лице Яра, защипало у нее в глазах. А Ярун уже вскочил и нашел себе новую собеседницу. Подошла к нему голубоглазая красавица-Любава, дочка хозяина дома. Поправила игриво бусы и две длинные косы.

– Ярун! Мы с подружками недавно на женихов гадали, так мне самый рыжий привиделся. Ну что, будешь жениться? – насмешливо поддела его Любава.

– На тебе, может быть, и буду! – схватил он девушку за руку и утащил в толпу, хороводы водить.

Запретный плод всех слаще, а сердечная обида – всех тяжелее. Ехидному вихрастому рыжему мальчишке, видимо, просто нравилось с детства задевать чувства и причинять боль Ярославе. А уж когда он вырос и стал заводилой, самым быстрым, ловким и смелым – тут уж на него все девушки обращать внимание стали. Но что бы Яра ни делала, пропасть между ней и парнем с годами только росла. Его мать сильно не любила дочь кузнеца, с раннего детства всех своих троих детей науськивала, натравливала и запугивала небылицами о зловредности всех ведьм. Поговаривают, что чем-то мать Ярославы ей не угодила, но то – личная история, подробностей толком никто не знает. Но обиделась мать Яруна смертельно: до сих пор, спустя годы, отыгрывается. А ее рыжего сына, с его-то разбойничьим характером, лишний раз не надо просить устроить драку или ссору.

Не помня, как именно, Яра сбежала домой. Лучше бы и не ходила на праздник! Дома было тихо и спокойно, отец еще не вернулся. Скинув праздничную рубаху, Ярослава переоделась в домашнее и, вытирая слезы, попыталась отмыть с белой ткани сажу. Но от такого черного пятна разве избавишься? Одежда испорчена, да и сердце обида режет. Вот это Ярун отомстил спустя годы за ту горстку золы! Яра вышла в зимний двор и вылила из лохани на обледеневший снег мутную серую воду. Вода в снег не впиталась, а растеклась по тонкой ледяной корке. Свежая лужа расплескалась, пачкая все вокруг, – в ней отразилось небо и звезды. А затем вода вдруг снова пошла рябью, и в отражении Яра увидела черноволосую девушку. Та ехидно улыбалась и корчила лицо.

– Ты еще зубоскалить надо мной будешь? – раздраженно крикнула Яра, закидывая лужу снегом с кусочками льда, зачерпывая его целыми горстями, пока пальцы не начали краснеть.

– Яра! Ты на кого кричала? Почему во двор вышла без теплой одежды? – появился из-за угла дома батюшка.

– Не хочу! Не хочу больше быть ведьминой дочкой! – ревела девушка.

– Ох, горе мое… Пойдем в дом…

– Не хочу!

– С отцом не спорь! Отморозишься!

В доме отец усадил Яру к печке, разжег огонь, завернул непутевую дочь в теплый плащ.