– Снимая шелуху с каждого из мелких предприятий, расположенных вокруг перекрестка, где в последний раз видели пропавших, Алисия узнала, что гараж принадлежал благотворительному дому призрения.

– Снова гиблая версия.

– В данном случае слово «гиблая» является ключевым.

– Я опять в растерянности.

– В этом гараже содержались катафалки, являвшиеся частью городского парка ритуального транспорта. Также он служил складом гробов и надгробных памятников. В те годы сфера ритуальных услуг в городе полностью находилась в руках дома призрения. Работников на низовом уровне – от могильщиков до носильщиков – набирали из числа людей, находившихся на попечении этого богоугодного заведения: сирот, осужденных, нищих и прочих обездоленных. В общем, тех несчастных, кто нашел там приют, не имея ни одной родственной души в мире. Пустив в ход свои таланты, которых у нее в избытке, Алисия сумела устроиться машинисткой в контору правления. Вскоре она разведала, что в те вечера, когда осуществлялись облавы, девочки из окрестных публичных домов прибегали прятаться в гараже для катафалков. Там красавицам удавалось договориться с кем-нибудь из приютских. Им охотно разрешали укрыться в одной из машин в обмен на профессиональные услуги. Переждав опасность и утолив желания благодетелей, девушки до восхода солнца возвращались к месту постоянной работы.

– Но…

– Возвращались не все. Алисия выяснила, что в штате работников гаража числился человек, выделявшийся на общем фоне. Он осиротел во время войны, как и она сама. Звали его Кимет. У него было детское лицо и хорошие манеры, что подкупало вдовушек, мечтавших усыновить его и забрать к себе домой. Кимет оказался одаренным учеником и уже хорошо разбирался в тонкостях ритуального искусства. Он занимался коллекционированием, что и привлекло к нему внимание. В ящике письменного стола хранил альбом с фотографиями фарфоровых кукол. Кимет признавался, что хочет жениться, создать семью и подыскивает подходящую женщину, чистую и непорочную душой и телом.

– Симулякр?

– Скорее приманка. Алисия принялась следить за ним каждую ночь и вскоре убедилась в справедливости своих подозрений. Падшие девушки прибегали к Кимету прятаться, и если они ростом, цветом кожи, внешностью и телосложением соответствовали определенным параметрам, то он даже не заговаривал о греховной оплате. Помолившись вместе с ними, Кимет обещал, что с его помощью и при покровительстве Девы Марии их не найдут. Говорил, что самым надежным укрытием является гроб. Мол, никто, в том числе и полиция, не осмелится открыть саркофаг, чтобы проверить его содержимое. Девушки, очарованные детским личиком и милыми манерами Кимета, послушно укладывались в домовину и улыбались ему, когда он задвигал крышку, запечатывая их внутри. Дождавшись, когда жертвы задохнутся, Кимет раздевал их, брил лобок, мыл с головы до ног, выпускал кровь и шприцем закачивал в сердце бальзамирующую жидкость, которая распространялась по всему телу. Как только девушки обретали новую жизнь, превратившись в восковые куклы, он гримировал их и обряжал в белое. Алисия установила также, что одежда, которая была на погибших, приобреталась на месте, в двухстах метрах от гаража, в свадебном салоне на кольцевой дороге Сан-Педро. Один из продавцов вспомнил, что Кимет частенько наведывался к ним.

– Небольшое приданое.

– Кимет проводил с трупами пару ночей, изображая подобие семейной жизни, если можно так выразиться, пока тела не начинали издавать запах сгнивших цветов. И позднее, на рассвете, когда улицы еще пустынны, увозил их к новой вечной жизни в одном из катафалков и режиссировал их появление на сцене.

– Святая Богородица… Такое могло произойти только в Барселоне!

– Алисия сумела распутать клубок как раз вовремя, чтобы вызволить из гроба девушку, которой была уготована участь восьмой жертвы Кимета.

– Известно, почему он так поступал?

– По сведениям Алисии, в детстве Кимет просидел целую неделю взаперти рядом с телом матери в квартире на улице Кадена, пока соседи не забеспокоились, почувствовав запах. Кажется, его мать покончила с собой, приняв яд, когда узнала, что муж бросил ее. Данные неподтвержденные, поскольку Кимет, к сожалению, свел счеты с жизнью в первую ночь после заключения в тюрьму Кампо-де-ла-Бота. Но сначала на стене камеры он написал завещание. Пожелал, чтобы его тело обрили, вымыли, набальзамировали и, положив в стеклянный гроб в белой одежде, выставили бессрочно вместе с одной из восковых невест в витрине крупнейшего универмага «Сигло». Вроде бы его мать служила там продавщицей. Однако, поминая черта, сеньорита Грис должна уже скоро прибыть. Глоточек бренди, чтобы сгладить неприятное послевкусие от рассказа?

– И последнее, Леандро. Я хочу, чтобы с вашим агентом работал один из моих сотрудников. Мне не нужно еще одно бесследное исчезновение, как в случае с Ломаной.

– Думаю, это будет ошибкой. У нас свои методы.

– Решение не обсуждается. И Альтеа согласен со мной.

– При всем уважении…

– Леандро, Альтеа уже хотел поручить дело Эндайа.

– Еще одна ошибка.

– Не спорю. Именно поэтому я убедил его в настоящий момент дать мне возможность действовать так, как считаю нужным. Но при условии, что мой человек присмотрит за вашим оперативником. Или так, или придется иметь дело с Эндайа.

– Ясно. Кого вы предлагаете?

– Варгаса.

– По-моему, он ушел в отставку.

– Лишь формально.

– Это наказание?

– Для вашего агента?

– Для Варгаса.

– Скорее последний шанс.

4

«Паккард» обогнул площадь Нептуна, которую затопило больше обычного, и выехал на улицу Сан-Иеронимо, направляясь к большому белому дворцу во французском стиле – отелю «Палас». Машина остановилась у главного входа, и швейцар с зонтиками наготове приблизился, чтобы открыть заднюю дверцу салона. Оба агента Социальной бригады повернулись как по команде и посмотрели на свою пассажирку с угрозой и мольбой во взоре.

– Не выкинете никакого фокуса, если мы высадим вас здесь, или вас нужно тащить волоком, чтобы не сбежали?

– Не беспокойтесь. Я вас не подведу.

– Честное слово?

Алисия кивнула. В плохие дни сесть или выйти из машины для нее являлось нелегкой задачей, но ей не хотелось выглядеть в глазах этой парочки большей развалиной, чем она была. Пришлось с улыбкой давиться болью, пронзившей бедро, когда Алисия вставала. Швейцар проводил молодую женщину до дверей, раскрыв над головой зонт, чтобы защитить от дождя. Армия консьержей и камердинеров будто только и ждала ее, чтобы провести через холл к месту встречи. Увидев два пролета лестницы, которые ей предстояло преодолеть, чтобы попасть из холла в огромную столовую, Алисия пожалела, что отказалась от трости. Она достала бонбоньерку, которую носила в сумочке, и проглотила пилюлю. Сделав глубокий вдох, начала подниматься.

Через две минуты, оставив позади несколько десятков ступеней, Алисия остановилась в дверях обеденного зала, чтобы перевести дыхание. Сопровождавший ее консьерж обратил внимание, что ее лоб подернулся испариной. Алисия сдержанно улыбнулась:

– Думаю, дальше я справлюсь сама, если не возражаете.

– Конечно. Как пожелает сеньорита.

Консьерж деликатно удалился, но Алисии не было необходимости поворачивать голову, чтобы удостовериться, что он внимательно наблюдает за ней и не спустит с нее глаз, пока она не войдет в зал. Она вытерла лоб носовым платком и оценила обстановку.

Из глубины салона доносились приглушенные голоса и позвякивание ложечки, медленно двигавшейся по кругу в фарфоровой чашке. Обеденный зал «Паласа» простирался перед ней зачарованным царством танцующих бликов, сочившихся из-под огромного витражного купола, орошаемого дождем. Это сооружение всегда напоминало Алисии исполинскую стеклянную иву, парившую в воздухе, украшенную соцветиями розеток, позаимствованных из сотен соборов во имя Belle Époque^[17]. Леандро нельзя было упрекнуть в отсутствии вкуса.

Из множества столиков под разноцветным стеклянным колоколом занят был лишь один. За ним расположились двое, их проворно обслуживали с полдюжины официантов, державшихся на достаточном расстоянии, не позволявшем подслушать разговор, но и не мешавшем читать язык жестов и мимики, чтобы мгновенно выполнить любое пожелание. Все же «Палас» являлся первоклассным отелем в отличие от «Испании», временного пристанища Алисии. Апологет буржуазных привычек, Леандро тут жил и работал. В буквальном смысле. В течение многих лет он занимал апартаменты под номером 814 и любил вести деловые переговоры в этой столовой, интерьеры которой, как подозревала Алисия, давали ему возможность тешиться приятной иллюзией, будто он живет в Париже Пруста, а не в Испании Франко.

Она сосредоточилась на сотрапезниках. Леандро Монтальво сидел, как всегда, лицом к двери. Среднего роста, он имел вид обеспеченного бухгалтера с изнеженным и пухлым телом. От мира Леандро отгородился очками в роговой оправе, они были ему велики и служили для того, чтобы спрятать глаза, острые, как кинжалы. Они разрушали образ благодушного и приветливого человека, который создавала его внешность провинциального клерка, поклонника сарсуэлы^[18], служащего банка, любителя побродить по музеям после окончания рабочего дня. «Милейший Леандро».

С ним рядом с рюмкой бренди сидел тип с напомаженными волосами и усиками, в костюме английского покроя, который совершенно не сочетался с внешностью неотесанного деревенщины, уроженца плоскогорья. Лицо его показалось Алисии знакомым. Одна из персон, часто мелькавших в газетах, ветеран постановочных фотографий, где непременно присутствовали флаг с черным одноглавым орлом и картина, образец неувядаемого иппического жанра^[19]. Генеральный секретарь какой-то серьезной конторы.

Леандро вскинул голову, заулыбался ей издалека и фамильярно поманил к себе жестом, каким привычно подзывают ребенка или собачку. Алисия неторопливо продефилировала по залу, прилагая титанические усилия, чтобы не захромать, за что была наказана обжигающей болью в боку. По дороге она вычислила спрятавшихся в тени, в глубине салона, двух министерских охранников, вооруженных и неподвижных. Замершие в ожидании.

– Алисия, рад, что ты сумела найти свободную минутку в своем расписании, чтобы выпить с нами чашечку кофе. Признайся, ты позавтракала?

Она даже не успела ответить. Леандро приподнял брови, двое официантов покинули пост у стены и принялись расставлять перед ней приборы. Пока они наливали в бокал свежевыжатый апельсиновый сок, Алисия чувствовала на себе хищный взгляд кречета, будто поджаривавший ее на медленном огне. Для нее не составило труда взглянуть на себя его глазами. Большинству людей, включая профессиональных наблюдателей, свойственно путать понятия «смотреть» и «видеть». И почти всегда они обращают внимание на очевидные, поверхностные детали, мелочи, лишь помогающие завуалировать суть. Леандро любил повторять, что исчезнуть на глазах противника – искусство, которому можно учиться всю жизнь.

Алисия знала свое лицо, не имевшее возраста, худощавое и пластичное, лишь слегка тронутое штрихами тени и цвета. На работе она всегда принимала тот образ, какой было необходимо воплотить для осуществления замыслов Леандро, в русле задуманных им интриг и махинаций. Она могла стать тенью или светом, частью пейзажа или действующим лицом, в зависимости от либретто. В дни отдыха словно растворялась, погружаясь в состояние, которое Леандро называл «прозрачной тьмой». У Алисии были темные волосы и бледная кожа, созданная для холодного северного солнца и салонных интерьеров. Зеленые глаза сверкали в темноте и становились колючими, как булавки, заставляя забыть о фигуре, хоть и хрупкой, но которую было трудно обойти вниманием. По этой причине Алисии в случае необходимости приходилось выряжаться в мешковатую одежду, чтобы не привлекать на улице лишних взглядов, брошенных украдкой. Однако в обществе ее появление неизменно вызывало повышенный интерес, нагнетая атмосферу и пробуждая, по мнению Леандро, беспокойное чувство. Эту свою особенность наставник рекомендовал Алисии маскировать как можно тщательнее: «Ты ночное создание, но мы вынуждены прятаться, стараясь сделаться незаметными при свете дня».

– Алисия, позволь познакомить тебя с достопочтенным сеньором доном Мануэлем Хилем де Партера, директором Генерального корпуса полиции.

– Для меня большая честь, ваше превосходительство, – любезно произнесла Алисия, протянув руку, которую высокий чин не принял, словно опасаясь, что она его укусит.

Хиль де Партера смотрел на нее с задумчивым выражением, будто до сих пор не мог решить, кто она: барышня с порочными наклонностями или неизвестный науке экземпляр, и он не представлял, как его классифицировать.

– Сеньор директор счел возможным попросить нас применить профессиональные навыки для решения проблемы весьма деликатного свойства, которая потребует высокой степени такта и усердия.

– Несомненно, – пропела Алисия ангельским тоном послушной девочки, получив легкий пинок под столом от Леандро. – Мы в вашем распоряжении и готовы сделать все, что в наших силах.

Хиль де Партера, еще не приняв окончательного решения, по-прежнему глядел на Алисию со смесью недоверия и вожделения – ее близость обычно воспламеняла мужчин определенного возраста. Эту мистическую притягательность Леандро называл ароматической аурой тела, или же побочным эффектом внешнего облика. С его точки зрения, привлекательность являлась обоюдоострым оружием, которым Алисия пока не научилась пользоваться в совершенстве. Но в данном случае, в свете явной неловкости, какую Хиль де Партера испытывал в ее присутствии, Алисия решила, что удар пришелся точно в цель. «И это настоящая причина его враждебности», – подумала она.

– Вам известно что-нибудь об охоте, сеньорита Грис? – спросил он.

Алисия помедлила с ответом, посмотрев на своего наставника в поисках подсказки.

– Алисия преимущественно городское создание, – вмешался Леандро.

– На охоте человек многому может научиться, – предложил директор. – Я имел честь несколько раз охотиться вместе с его превосходительством генералиссимусом. Он объяснил мне основное правило, заключающееся в том, что охотник обязан полагаться только на себя.

Алисия заинтересованно кивала, будто он рассказывал нечто невероятно увлекательное. Тем временем Леандро намазал джемом ломтик поджаренного хлеба и протянул ей. Она взяла его не глядя. Директор, словно оседлав любимого конька, говорил:

– Охотник должен понимать, что в решающий момент добыча и охотник находятся в одинаковых условиях. Настоящая охота – дуэль равных. Невозможно предугадать, какая роль кому уготована в итоге, пока не пролилась кровь.

Он замолчал и выдержал театральную паузу, давая понять, что все сказанное требует глубокого осмысления. Алисия придала лицу почтительное выражение.

– Это тоже относится к основным принципам генералиссимуса?

Леандро предостерегающе наступил ей на ногу под столом.

– Скажу откровенно, девушка, вы мне не нравитесь. Мне не нравится все, что я о вас слышал. Ваш тон и тот факт, что вы вообразили, будто можете заставить меня ждать вас полдня, словно ваше время дороже моего. Мне не нравится, как вы смотрите, и особенно ваша ироническая манера разговаривать с теми, кто выше вас по статусу. Больше всего на свете меня возмущают люди, которые забывают свое место. А еще больше – необходимость им об этом напоминать.

Алисия смиренно потупилась. В одно мгновение температура в зале, казалось, понизилась на десять градусов.

– Простите меня, сеньор директор, если…

– Не перебивайте. Я веду с вами беседу лишь потому, что питаю глубокое доверие к вашему начальнику, который по непостижимой для меня причине решил поручить это дело вам. Я вынужден примириться с его выбором, но не обольщайтесь – с этой минуты вы отчитываетесь передо мной, а я не обладаю ни терпением, ни великодушием присутствующего здесь сеньора Монтальво.

Хиль де Партера смотрел на Алисию в упор. У него были черные глаза, роговицу покрывала сеточка красных капилляров, готовых взорваться от избытка крови. Она представила, как он в шляпе с пером и в ботфортах лобызает королевскую задницу главы государства на охоте, где отцы отечества избивают дичь, которую эскадрон егерей загоняет им под выстрелы. После, пропахшие порохом и вымазанные кровью домашней птицы, чувствуют себя настоящими самцами и непобедимыми завоевателями, к вящей славе Господа и отчизны.

– Уверен, Алисия не хотела вас обидеть, друг мой, – произнес Леандро, наверняка наслаждавшийся драматургией сцены.

Алисия подтвердила слова шефа, кивнув с покаянным видом.

– Необходимо подчеркнуть, что сведения, которыми я намерен поделиться, сугубо конфиденциальны, и во всех отношениях было бы лучше, если бы наш разговор вообще не состоялся. Есть возражения по этому или другим пунктам, Грис?

– Никаких, сеньор директор.

– Хорошо, тогда сделайте одолжение, съешьте быстро свой гренок, и перейдем к сути дела.

5

– Что вы знаете о доне Маурисио Вальсе?

– Речь о министре?

Алисии понадобилось несколько мгновений, чтобы оценить и обобщить массу фактов и образов, всплывших в памяти, в связи с долгой карьерой Маурисио Вальса. Его деятельность получила широкое освещение в прессе. Вид он имел надменный и чванливый, снимался на фотографиях с наилучшего ракурса и в рафинированном окружении, охотно принимал почести и изрекал истины, купаясь в аплодисментах и обожании придворной клаки. Канонизированный при жизни, возведенный в ранг небожителей благодаря собственным усилиям и поддержке самопровозглашенных интеллектуалов страны, Маурисио Вальс являлся воплощением на грешной земле идеального образа испанского просветителя, рыцаря искусств и философской мысли. Его безмерно прославляли и осыпали наградами. Министру Вальсу, назначенному – без тени иронии – символом культурной и политической элиты страны, потакала пресса и весь официоз страны. На выступлениях, проходивших на самых прославленных подмостках Мадрида, всегда присутствовали избранные, лучшие из лучших. Его дидактические статьи в прессе, посвященные актуальным проблемам, воспринимались как догматы веры. Газетчики, евшие у него с рук, заходились в восторге. Нечастые литературные концерты, включавшие стихи и монологи из его знаменитых театральных постановок, разыгранные дуэтом с великими актерами национальной сцены, собирали аншлаги. Литературные произведения признавались шедеврами, а имя было причислено к сонму величайших мастеров. Маурисио Вальс, светоч разума Кельтиберии, осчастлививший мир своим появлением.

– Нам известно, что печатали газеты, – подал реплику Леандро. – Что, откровенно говоря, с учетом места и времени, существенно меньше обычного.