Нам кажется, будто смысл – по сравнению с жизнью – есть более позднее явление, поскольку мы (не без оснований) полагаем, что сами придаем его чему-нибудь, и верим (и на это мы, без сомнений, равно имеем право), что огромный мир может существовать и без нашего истолкования. Но каким образом мы придаем смысл происходящему? Из какого источника в конечном счете мы его извлекаем? Формами, которыми мы пользуемся для придания смысла явлениям и событиям, служат исторические категории, восходящие к туманной древности – факт, который обычно не принимают в расчет. В своих толкованиях мы прибегаем к языковым матрицам, которые, в свою очередь, восходят к первичным образам. С какой бы стороны мы ни подходили к этому вопросу, повсюду мы сталкиваемся с историей языка, с образами и мотивами, которые возвращают нас к примитивной Стране чудес.