© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2010

© ООО «РИЦ Литература», 2010

Часть первая
Скитания юного беглеца

Глава I

Цирк у городских ворот. – Дом Цургейдена. – Тени прошлого. – Участь артистов. – Репетиция

Это произошло в первой половине XIX столетия.

По зеленому городскому валу старого ганзейского города Гамбурга гуляла, громко разговаривая, веселая толпа мальчиков-подростков. По-видимому, все они принадлежали к числу воспитанников старших классов гимназии. Среди них особенно выделялся красивый юноша, на целую голову выше остальных своих товарищей, полный сил и здоровья, полный жизни и энергии, с веселым, смеющимся взглядом больших голубых глаз, смело и бодро смотревших на жизнь и свет, с открытым и умным лицом и румянцем во всю щеку. Звали его Бенно Цургейден; он был родной племянник богача, оптового торговца и сенатора, носившего ту же фамилию, в доме которого он рос и воспитывался.

– На поле Святого Духа что-то происходит, – обратился к товарищам Бенно, вдруг останавливаясь и к чему-то прислушиваясь. – Смотрите, там мелькают огни, и до меня доносится какой-то повелительный голос, как будто отдающий приказания!

– Да, и стук молотка! – добавил другой мальчик.

– Только что там ржала лошадь!

– Неужели?! Что, если приехал цирк?

При этой догадке вся юная компания пришла в волнение. Цирк! Эти пестро разряженные клоуны, наездники, наездницы, эти странствующие артисты с учеными обезьянками, собаками, дрессированными лошадьми и другими животными были в ту пору редким и потому везде желанным развлечением. Надо было поспешить узнать, не предстояло ли теперь в самом деле такое удовольствие.

До городских ворот было рукой подать, мальчики недолго думая бегом устремились к ним и тут увидели за городским рвом сцену, возбудившую в них живейший интерес. Позади еще строящегося круглого дощатого балагана стояли не то фуры, не то фургоны с маленькими окошечками и дымовыми трубами, окрашенные в желтой и голубой цвета. Балаган, вне всякого сомнения, предназначался для цирковых представлений. Несколько лошадей, симпатичный ослик и другие четвероногие были привязаны к коновязям, тогда как несколько обезьянок, выряженных в красные тряпки, съежившись, понуро сидели на корточках на крышке большого деревянного ящика и, по-видимому, находили этот теплый летний вечер слишком прохладным для себя. Между фургонами толпились в траве дети различных возрастов, очень бедно, даже жалко одетые в старенькие поношенные вещи. Несколько мужчин с топорами и молотками в руках усердно работали над возведением дощатых стен балагана, который к следующему вечеру нужно было не только кончить, но и пестро разукрасить разноцветными реденькими тканями для предстоящих спектаклей.

Зоркие глаза Бенно жадным, любопытным взглядом окинули всю эту весьма скудно освещенную несколькими жестяными фонарями своеобразную картину.

– Превосходные лошади! – прошептал он. – Эх, если бы вон тот конь принадлежал мне!

– Что ж, ведь твой дядюшка миллионер, ему ничего не стоит купить тебе лошадь! Не так ли?

При этих словах легкая тень печали мелькнула на красивом лице Бенно.

– Есть у кого-нибудь из вас деньги при себе? – спросил он, обращаясь к своим товарищам.

– У меня есть! – ответил один из мальчиков.

– И у меня тоже! – заметил другой. – А что ты хочешь сделать?

Бенно указал глазами на привязанного к коновязи ослика и сказал:

– Этот серый, наверное, так обучен, что при известном движении или знаке своего владельца сбрасывает каждый раз седока на землю, и вот мне страшно хочется испробовать этот трюк!

– Что же, попробуй! Вот тебе четыре шиллинга!

– А вот и еще два! Не странно ли, Бенно, что у тебя никогда не бывает денег?

Яркая краска стыда залила лицо красивого мальчика.

– Мой дядя считает лишним, чтобы я постоянно имел карманные деньги, – сказал он, – ну а теперь давай мне взаймы твои четыре шиллинга, Мориц!

Мальчики спустились с вала и приблизились к группе работающих мужчин, главным образом к тому из них, который отдавал приказания и, по-видимому, руководил остальными. Орлиный глаз его улавливал мельчайшие ошибки, следил за всем, все видел и замечал.

– Добрый вечер, молодые люди! – любезно раскланялся он, вынимая трубку изо рта. – Вы, вероятно, желаете посмотреть лошадей? Прекрасно! Вы все, конечно, пожалуете завтра на наше первое представление? Не правда ли?

– Этого мы еще не знаем, – отвечал за всех Бенно, – но нельзя ли узнать, что это у вас за осленок, господин директор, – дрессированный он? Вероятно, он проделывает какие-нибудь фокусы?

– Фокусы? Этот-то? О нет! – возразил черноволосый мужчина со смуглым лицом, несомненно южного типа, очевидно весьма польщенный званием директора. – Это самый упрямый и злой из всех своих собратьев! Еще ни одному наезднику не удавалось до настоящего времени усидеть на нем в седле!

– В самом деле? – спросил Бенно, взглянув на своих товарищей. – Я бы очень хотел попробовать прокатиться на нем!

– Что же, это возможно! Вы дадите, конечно, на чаек, молодой человек!

– Ну, разумеется, это самое главное! – презрительно уронил Бенно, вручая ему свои четыре шиллинга. – А вы что заплатите мне, если я благополучно проедусь на вашем осле взад и вперед?

– Тысячу талеров! – с большим достоинством отвечал брюнет. – Вы можете прочесть такое заявление ежедневно на всех моих афишах!

– Будьте же любезны приготовить деньги! – проговорил Бенно.

Все цирковые наездники громко рассмеялись при столь самоуверенном заявлении. Директор сам оседлал осла и подвел его, затем достал из ящика короткий хлыст и вызывающе щелкнул им по земле.

– Ну, Риголло, доброе мое животное, будь кроток и послушен с этим молодым господином, слышишь!

Мориц и остальные мальчики переглянулись между собой.

– Смотри берегись, Бенно! – сказал один из них.

– Пустяки, он кроток, как ягненок, бедняга, тощий, полуголодный! Смотрите, как я проедусь на нем! – беспечно отвечал юноша.

Он подобрал поводья, и Риголло послушно потрусил легонькой рысцой; казалось, он в самом деле был смирнее ягненка, но Бенно не поддался на обман и зорко следил за каждым жестом директора цирка, стоявшего посредине круга и оборачивавшегося все время лицом к ослу, описывая хлыстом круги на песке арены. Очевидно, он хотел дать время юноше совершенно освоиться с мыслью, что он отлично справляется с ослом.

Но сердце Бенно учащенно билось. Он не спускал глаз с директора, как бы ежеминутно ожидая нападения с его стороны, нападения, от которого для него должна была зависеть жизнь или смерть. Но вот как бы случайно хлыст поднялся всего на одну секунду вверх, и в тот же момент осел с удивительной быстротой поднялся на дыбы, как свеча, так что Бенно непременно очутился бы на земле, если бы не был все время наготове. Точно железными тисками сдавил он бока несчастного животного, – и оно волей-неволей принуждено было опуститься на ноги и принять свое обычное положение.

Лицо директора исказила гримаса.

– Вы превосходно сидите в седле, молодой человек, – любезно заметил он, – быть может, вам и в самом деле суждено совладать с нашим упрямцем Риголло!..

Бенно утвердительно кивнул и ласково потрепал по шее осла.

– Смотрите, как побледнел Бенно и как у него горят глаза! – заметил один из мальчиков.

– Знаешь, он, по-моему, вовсе не на своем месте в классе; наука вообще как-то не по нем… – вставил другой. – Ей-богу, не могу себе представить его доктором или судьей, в очках, с серьезной, торжественной миной на лице!

– Смотрите-ка, осел пошел галопом!

В самом деле хлыст в руке директора стал быстро описывать круги, но уже не по земле, а в воздухе и вдруг, когда никто того не ожидал, поднялся кверху. Произошло то же, что и в первый раз. Риголло не мог ни сбросить своего седока, ни даже сам броситься на землю; он весь дрожал; едва держась на ногах, доплелся он до своих яслей и уже более не соглашался двинуться с места.

Бенно соскочил с седла.

– Ну а теперь, господин директор, пожалуйте мне обещанные деньги! Все они – свидетели, что ваш Риголло не смог меня сбросить! – воскликнул, смеясь, юноша, стараясь скрыть под преувеличенной радостью свое торжество.

Никто не отвечал ему. Человек с хлыстом был бледен как мертвец, даже губы его побелели. Он с трудом выговаривал слова.

– Цирк мой еще не открыт, – пробормотал он, как бы извиняясь или оправдываясь, – так что эта тысяча талеров были…

– Просто шуткой! Не так ли? – добавил Бенно. – Ну да, конечно, тем не менее я требую определенного вознаграждения, господин директор!

– Какого?

– Вы должны обещать мне, что не будете бить бедного Риголло!

– Только-то? – воскликнул сразу повеселевший директор.

– Разумеется.

– Браво, молодой человек! Вы сразу полюбились мне! Какой бы знатный наездник вышел из вас! – восхищенно воскликнул директор.

– О, слишком много чести! – весело отозвался Бенно.

– А почему, собственно, нет?! Артистов чтит весь мир. А кем, позвольте вас спросить, желали бы вы стать в будущем?

– Кем бы я желал быть?! – в раздумье повторил юноша. – Кем? Ну, да со студенческой жизнью я еще могу примириться. А что дальше будет, еще увидим!

Акробат закивал:

– К тому времени вы успеете уже стать мужчиной и тогда поступите как вздумаете, как хотите. Не правда ли? Но чует мое сердце, что в один прекрасный день вы забросите все свои книги на полку и покажете спину наукам!

Яркая краска залила красивое лицо Бенно.

– Вы так думаете? – проговорил он, очевидно, для того, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Уверен в этом! И тогда вы так же легко можете стать цирковым наездником, как и кем-нибудь другим. Но, конечно, лучше было бы вам без проволочек начать карьеру артиста. У меня как раз нашлось бы теперь дело для такого ловкого юноши, как вы!

Бенно рассмеялся:

– До свиданья, господин директор, не забудьте же своего обещания!

– Нет, нет! Будьте совершенно спокойны на этот счет!

Бенно поклонился и хотел уже идти, как чья-то рука коснулась его. Оглянувшись, он увидел пару темных глаз, смотревших на него не то испуганно, не то вопросительно; они принадлежали юноше немногим старше его самого, стройному и бледному, с робким смущенным видом.

– Вы знакомы с черной магией? – спросил незнакомец.

– Что вы говорите? – изумился Бенно.

– Я спрашиваю, можете ли вы управлять сверхъестественными силами?

– Мигель! – строго окликнул директор. – Поди-ка сюда! Он славный парень, – продолжал он, обращаясь к Бенно, – усердный, честный, но… – И он покрутил смуглым пальцем возле виска. – Конечно, это имеет свои особые причины!

Мигель боязливо поглядывал на хлыст в руке наездника, но тем не менее продолжал:

– Мне все-таки очень хотелось бы знать, знаком ли этот молодой человек с тайнами черной магии!

– Почему вам пришла эта мысль, неужели только потому, что я сумел совладать с ослом? – спросил Бенно.

– Именно так! Ведь еще никто не мог заставить Риголло идти под собой покорно и спокойно, никто! Бедное животное теперь дрожит всем телом, тогда как до настоящего времени Риголло никого не боялся!

Бенно ласково протянул Мигелю руку и сказал:

– Ничего сверхъестественного в этом деле не было! Могу вас уверить! Да неужели вы всерьез верите в такие вещи, как колдовство или сверхъестественные силы?

Юноша боязливо оглянулся кругом и сказал таинственным шепотом:

– Да!

– Мигель! – снова крикнул директор.

– Молчу, молчу!

Гимназисты заторопились, чтобы успеть обратно в Гамбург, прежде чем запрут городские ворота. Все заметили, что Бенно, вопреки обыкновению, был молчалив и только про себя сказал: «Вот такого скакуна я бы хотел иметь!»

– На моем коне ты всегда можешь кататься, Бенно! – проговорил Мориц.

– Благодарю, но я хотел бы, чтобы лошадь была моею собственностью.

– А разве у тебя нет никакой собственности?

– Никакой!

– Ни своей библиотеки, ни коллекций, ни абонемента на купанье, ни даже пары коньков?

– Ничего!

– Что же тебе дарят на день твоего рождения или на Рождество?

Бенно изменился в лице.

– Что случится! – сказал он. – Однако до свиданья, господа, мне здесь направо!

– Да, подождите же, Бенно, мы проводим тебя еще немного!

– Нет, нет, я очень спешу, господа! – проговорил юноша. – Спокойной ночи! – И он скрылся за углом улицы.

Мальчики, посмотрев ему вслед, переглянулись.

– Вы его огорчили, беднягу, – сказал Мориц, – у него нет ни отца, ни матери; он живет в доме этого противного старого ворчуна, дяди, который, кажется, тяготится им, а мы напомнили ему об этом, заговорив о наших подарках!

– Да, говорят, сенатор – очень скупой человек и никогда никому не даст и пфеннига. Зато никто его и не любит!

– Недавно мой отец сказал: «Цургейден не умеет смеяться», затем он прибавил к этому еще нечто, я даже не смею сказать, что именно…

– Раз начал – договаривай! – просили мальчики.

– Отец добавил: «Я убежден, что у Цургейдена лежит на душе какой-нибудь тяжкий грех, какое-нибудь страшное дело на совести!»

– На то похоже! Никто к нему не ходит, и сам он ни к кому не ходит! Да, нечего сказать, бедному Бенно несладко живется с таким дядюшкой да его старой бабкой!

Пока компания юнцов расходилась в разные стороны, Бенно поспешно добежал до мрачного старинного дома дядюшки – неуклюжей голландской постройки, совершенно тонувшей в окружающем мраке, с тяжелым навесом и островерхой крышей и окнами, круглые стекла которых были вставлены в жестяную оправу. У входа на медной дощечке значилась надпись: «Цургейден и сыновья», а над воротами красовалась латинская надпись: In Deo spes mea^[1].

Таково было мрачное жилище Бенно Цургейдена. В тот вечер ни в одном из окон не виднелось ни признака света: всюду царили темень и тишь. Ни веселое движение на улицах города, ни теплый августовский вечер – ничто, по-видимому, не действовало на обитателей этого мрачного жилища. Все двери были плотно закрыты, и окна завешаны, в окнах не виднелось ни одного горшочка цветов, ни клетки с птичкой, ни одного веселого человеческого лица, как будто все здесь вымерло.

Бенно неслышно прошмыгнул в калитку, тихонько пробрался по двору и осторожно постучался в единственное маленькое подвальное окошечко, откуда выбивался свет.

– Гармс, это я, впусти меня!

– Сейчас, сейчас, мой милый!

Свет в окошечке исчез, и вскоре кто-то осторожно отворил калитку, ведущую во внутренний дворик. Приветливого вида старичок ласково поздоровался с мальчиком и потрепал его по плечу.

– Ну, где же ты сегодня пропадал, голубчик? Ты смотришь что-то совсем невесело?!

Бенно вздохнул.

– Гармс, – сказал он, – мне бы хотелось с полчасика поболтать с тобой!

– Так пойдем со мной, благо старая Маргарита еще не вернулась домой. Скажи мне, что с тобой, мой мальчик?!

– Ничего, Гармс, я вот размышлял сегодня о разных предметах и пришел к убеждению, что мы живем здесь какой-то особой, странной, неестественной жизнью, словом, не так, как другие люди!

Между тем старик ввел своего любимца в низенькую, скромно обставленную комнату, где они уселись друг против друга в покойных старинных креслах у окна.

– Странной, неестественной жизнью говоришь? Ну да, да! – закивал старик. – Для тебя, голубчик, это, конечно, невеселая жизнь! Бабушка и дядюшка – люди старые, к тому же еще болезненные и угрюмые, они не любят слышать чужого голоса, ни видеть чужого лица, а тебя тянет в люди, тебе хочется говорить и смеяться. Только ты не думай об этом, не сокрушайся: ведь скоро для тебя настанет хорошее студенческое время, вольное барское житье в Йене или Гейдельберге, и тогда тебе будет хорошо и никому тебе не надо будет давать отчета, кроме своей совести!

Глаза Бенно блеснули при этом, хотя он недоверчиво покачал головой.

– Едва ли, Гармс, это будет таким счастливым временем для меня! – отвечал он, и лицо его покрылось густым румянцем.

– Черт побери! Да почему же нет? Как будто я не знаю! Господа студенты живут так, как будто весь мир был создан только для них!

– Да, если они богаты, Гармс! Но видишь ли, мой дядя не тратит даже на себя ни одного лишнего пфеннига, и я уверен, будет требовать и от меня, чтобы я жил так же, как он, а ты не можешь себе представить, как бы я желал иметь рапиру, маску, нагрудник, перчатки и…

Старик добродушно засмеялся.

– Ну… ну, – сказал он, – высказывай все, милый мой… что еще?.. А?..

– И верховую лошадь, Гармс! Да, больше всего мне бы хотелось иметь свою верховую лошадь!

– И ничего более? Однако нескромные же у тебя желания! Всего этого ты ни за что в жизни своей не получишь от господина сенатора!

– Вот видишь, Гармс!

– Ничего я не вижу. Наш старикан, – я хотел сказать, его милость, – конечно, подумал бы, узнав о твоих желаниях, что пора запасать тебе местечко в доме умалишенных, – против этого я не спорю, но ты не унывай и не падай духом: ведь, и по ту сторону гор тоже есть люди, и в числе таких маленьких людей есть некто, который тебя очень любит и много о тебе думает. Этот некто – я!

Растроганный словами Гармса, Бенно благодарно кивнул ему головой.

– Знаю, знаю, старина, но ведь ты… то есть от тебя…

– Ну, ну, доскажи-ка до конца свою мысль. Ты, кажется, мечтаешь о рапире и о верховой лошади… Не так ли? Все получишь, мой милый: будешь и верхом ездить, и фехтовать, будешь вполне счастлив и доволен! Видишь ли, я без малого уже сорок лет служу в этом доме, и это дало мне возможность скопить немалые деньги, ведь расходы-то у меня всегда были самые ничтожные. Когда несколько лет тому назад мой старик отец скончался, мне достались оба его дома в Гренингерской улице, и с того времени я ежегодно откладывал в сроки платежей за наем от двух и до трех тысяч гульденов, «за обшлаг рукава» – так мы, гамбургцы, выражаемся. И все это я делал для тебя, Бенно, все для тебя, мой мальчик!

– Для меня?! – удивленно спросил мальчик. – Для меня? Скажи, Гармс, ведь Цургейдены – очень богатые люди?

Старый слуга утвердительно закивал головой.

– Да, наш сенатор, наверное, имеет несколько миллионов, но из этого еще ничего не следует: ты не можешь рассчитывать ни на один пфенниг!

– Неужели? Но я слышал от людей, что мы – последние в роде Цургейденов. Кто же тогда должен наследовать после дяди в случае его смерти все эти капиталы?

Гармс задумчиво покачал головой: