И саму деревню, вставшую из болот. Еська-то про энто знатно сказывал. Мол, грянул гром небесный. Солнце заволокло тьмою, а после расступилась трясина, и из ней восстала проклятая деревня, как была, с людями…
А Евстя мрачно добавил, что не было ни грому, ни тьмы, и трясина не расступалась, просто вдруг возникла деревня, которой не было. И люди. А люди те, на колени павши, молились, и так громко, что всякое воронье и живность иную распужали. Еська ж ему ответствовал, что гром и темень – для драматизму, а Евстя глухая душа, коль прекрасного не разумеет, и рассказывает он скучно.