Джон улыбнулся, а я вдруг осознала, что мы остались возле автомобиля совершенно одни. Пожалуй, тетя Луиза этого бы не одобрила… даже точно не одобрила, но сейчас мысль об этом меня только слегка возбудила, как возбуждает струйка холодной воды, которая случайно попадет тебе за шиворот в жаркий день, так что я даже слегка вздрогнула. До сих пор я еще никогда не оставалась с мужчиной наедине – не то чтобы я не хотела, просто тетя Луиза и дядя Джо старались предотвратить любую подобную возможность. Они же строго-настрого запретили мне бывать на старой плантации. Краем уха я не раз слышала, как дядя и тетя разговаривают между собой о каких-то «подозрительных личностях», которые, бывает, селятся в уцелевших хижинах рабов, но все дети в Индиэн Маунд точно знали: на самом деле взрослые не пускают нас туда только потому, что заброшенную усадьбу облюбовали привидения и ду́хи.

Я, конечно, уже не раз бывала у старой усадьбы, и никаких сомнений в существовании духов у меня не возникло. Чтобы убедиться в правдивости циркулирующих среди детей и подростков слухов, достаточно было просто взглянуть на фасад дома, окна которого смотрели на мир хмуро и мрачно, словно пустые глазницы. Порой в окнах второго этажа, где чудом уцелело несколько стекол, мелькала какая-то тень, хотя даже младенцу было известно: перекрытия в доме давно истлели, полы провалились, так что ходить вдоль окон было попросту не́ по чему.

Взрослые невольно укрепляли нас в наших подозрениях. Никто из них не охотился ни в густых лесах вокруг старой усадьбы, ни в пустующих хлопковых полях, заброшенных сразу после Гражданской войны. Мужчины говорили, что даже животные как будто чувствуют что-то неладное и стараются держаться подальше от этих мест. В результате поля с каждым годом все сильнее зарастали сорняками и молодыми сосенками. Дядя Джо часто говорил – мол, грешно позволять такой прекрасной земле пропадать зря, но я считала, что это естественный процесс, вмешиваться в который человеку негоже. Да, мне было всего шестнадцать, но я была внимательна к мелочам и побывала на достаточном количестве школьных уроков, чтобы понять: рано или поздно Миссисипи и прилегающие к ней земли все равно вернут себе то, что было украдено у них людьми, да еще и потребуют самой высокой платы за дерзкую попытку заставить их делать то, что никогда не предполагалось природой. Так уж была устроена жизнь в Дельте, и ничего поделать с этим не мог, наверное, даже сам Господь Бог.

Пытаясь развеять тишину, которая незримо висела в тени деревьев, цеплялась за ветви кустов и стебли трав, звенела голосами птиц и насекомых, я заговорила, причем, боюсь, заговорила чересчур громко:

– Эта старая плантация когда-то принадлежала семье Сары Бет – каким-то ее предкам по материнской линии, что ли… Сразу после войны они перебрались в Новый Орлеан, где у них оставались родственные связи. – Что такое эти самые «родственные связи», я представляла довольно смутно, но тетя Луиза всегда пользовалась именно таким выражением, и я решила, что, повторив его, буду выглядеть взрослее. И умнее.

– Часть своих освобожденных рабов они забрали с собой, – продолжала я. – Кстати, мать Матильды, старая Берта, тоже из них. Говорят, во время войны дедушка миссис Хитмен прорывал блокаду и сумел нажить огромное состояние. Когда война закончилась, он не стал возвращаться в поместье, а занялся коммерцией или чем-то в этом роде.

– А кому теперь принадлежит эта земля? – Джон шагал рядом со мной, почтительно заложив руки за спину, но так близко, что я то и дело прикасалась к нему локтем.

– Думаю, по-прежнему им, Хитменам, – сказала я, немного подумав. – Дядя Джо говорит, что поскольку мистер Хитмен, отец Сары, стал теперь президентом банка и важной шишкой, ему не хочется пачкать руки, ковыряясь в земле. – Я подняла взгляд и увидела, что Джон улыбается мне той самой улыбкой, от которой я чувствовала себя сущим ребенком. – Ох, извини!.. – От огорчения я даже остановилась. – Я совсем забыла, что твои родители тоже фермеры. А я думала – они часовщики…

– Не извиняйся. На мой взгляд, фермерство – тоже важное и вполне почтенное занятие. – Джон снова улыбнулся. – Далеко не каждый человек способен вырастить урожай… тем более – хороший урожай. В конце концов, не всем хватает терпения месяцами дожидаться дождя или молиться, чтобы дождь прекратился.

– А мне нравится работать в саду и на огороде и выращивать разные… вкусные вещи, – призналась я, осмелев от его доброй улыбки. – И у меня, говорят, неплохо получается. Даже в засушливые годы мне всегда удается вырастить отличный урожай овощей. Тетя Луиза говорит, что у меня в роду было много замечательных садоводов.

Сделав еще несколько шагов по заросшей травой грунтовой дороге, мы вдруг остановились, только сейчас сообразив, куда нас занесло. Сами того не заметив, мы обогнули развалины усадьбы и оказались на ее заднем дворе, где стояло несколько подсобных строений без крыш. Воздух здесь буквально звенел от жужжания тысяч мошек и москитов, которые во множестве вились над нашими головами, но не кусались, словно и они ощущали окружавшее нас волшебство. Между стволами ив поблескивало зеркало старого пруда, а мгновение спустя мы услышали смех Сары Бет и громкий всплеск.

Бережно взяв меня за руку, Джон повел меня прочь от берега.

– Давай пойдем здесь, – сказал он, отыскав чуть заметную тропу, огибавшую заросли молодых сосенок. Тропа выглядела довольно живописно, поэтому я пошла за Джо без колебаний, однако сразу за сосновой рощей мы увидели несколько приземистых, крытых гнилой соломой хижин, в которых когда-то жили рабы.

При виде их у меня задрожали колени, и вовсе не потому, что я вспомнила предостережения тети, строго-настрого запрещавшей мне оставаться наедине с юношей или мужчиной, который не является моим близким родственником. На самом деле сейчас я подумала о том, что может обитать здесь, помимо пресловутых «подозрительных личностей», в которых я, откровенно говоря, не особенно верила.

– К-куда мы идем? – спросила я, тщетно стараясь изгнать из своего голоса предательскую дрожь.

– Мы уже пришли. – Джон внезапно остановился и повернулся ко мне. – С тех пор как год назад я впервые увидел тебя в лавке мистера Пикока, мне очень хотелось остаться с тобой наедине. А знаешь, чего мне хотелось еще больше?

– Чего? – ответила я шепотом, потому что язык с трудом мне повиновался, а горло перехватило.

– Вот чего… – С этими словами Джон сдвинул свое канотье подальше на затылок, потом бережно заключил мое лицо в ладони и наклонился. Я почувствовала его губы на своих губах, и…

В этот момент я почему-то подумала о том, что этого тетя Луиза точно бы не одобрила, сколько бы лилий Джон ей ни принес.

А он уже отстранился и теперь внимательно разглядывал мое лицо.

– Это было еще приятнее, чем я надеялся, – промолвил Джон с улыбкой и, прикоснувшись кончиком пальца к моей нижней губе, слегка отогнул ее вниз. Он уже готов был поцеловать меня снова, когда я вдруг заметила тонкий столб прозрачного дыма, поднимавшегося в воздух из-за ближайшей хижины. Этого оказалось достаточно, чтобы я высвободилась и отскочила на полшага назад. Джон, – удивленный, но, кажется, не обиженный, – проследил за моим взглядом.

– Здесь кто-то есть! – произнесла я страшным шепотом. Я не знала, что хуже – «подозрительные личности» или призраки, но встречаться ни с теми, ни с другими мне не хотелось.

Джон осторожно взял меня за плечи.

– Они нас не тронут. Если мы не станем лезть в их дела, то и они оставят нас в покое.

Я хотела согласиться в надежде, что за этим последует еще один поцелуй, но вдруг заметила нашу корзину для пикника, стоявшую на траве перед дверями хижины, над которой я заметила дым. Поспешно отстранившись, я произнесла шепотом:

– Матильда здесь! Мы должны удостовериться, что с ней все в порядке.

Джон тоже заметил корзинку. Не говоря ни слова, он взял меня за руку и повел вперед, так что мне оставалось уповать только на то, что призракам настоящий огонь ни к чему. Сначала я думала – мы потихоньку подкрадемся к хижине и так же незаметно вернемся, чтобы нас никто не увидел, но Джон шагал по траве, нисколько не скрываясь. Не успела я и глазом моргнуть, как мы обогнули хижину, и я услышала приглушенные голоса. Здесь Джон остановился, и я сильнее сжала его руку, встав так, чтобы его широкая спина прикрывала меня от возможной опасности.

Воздух над небольшой поляной был насыщен каким-то странным запахом: пахло как будто уксусом и чем-то еще, но чем – я сказать затруднялась. Был там и еще один запах – не такой резкий и сильный, но как раз он-то был мне хорошо знаком. Так порой пахло от мистера Хитмена, когда он по вечерам возвращался из банка домой.

Сердце мое отчаянно билось, и я подумала, что Джон, наверное, слышит его гулкие удары и чувствует, как кровь пульсирует в моих пальцах. Скорее всего, во всем был виноват страх, вызванный появлением на заброшенной плантации каких-то подозрительных людей, но, возможно, я взволновалась из-за недавнего поцелуя и из-за того, как нежно Джон сжимал мою руку.

– Добрый день, – произнес Джон так спокойно, словно зашел к друзьям выпить лимонада. Выглянув из-за его плеча, я почувствовала, как от удивления мой рот сам собой приоткрылся. В центре поляны стояли две большие бочки, на одну из которых была взгромождена перевернутая медная лохань. Бочки соединяла между собой короткая медная трубка. Под большим медным баком горел небольшой костер, и вверх поднимался столб светлого, смешанного с па́ром дыма, который и привлек мое внимание. Вокруг бочек валялись на траве не меньше дюжины пустых кувшинов, а возле бака сидели на деревянных чурбаках чернокожий мужчина, белая женщина и… Матильда. Чуть в стороне от нее стоял чернокожий паренек примерно моего возраста, одетый в холщовые штаны и босой. На меня он смотрел таким взглядом, каким мясник смотрит на свиную тушу, прикидывая, какую часть отхватить первой.

Услышав голос Джона, мужчина и женщина удивленно вскинули головы. Потом мужчина не спеша поднялся и, зайдя за спину женщине, опустил руку ей на плечо, как бы давая понять, что они не дадут друг друга в обиду. Щеку женщины оттопыривала табачная жвачка. Не отводя от меня взгляда, она поднесла к губам небольшой кувшин, внутри которого плескалась какая-то темная жидкость, сплюнула в него густой коричневой слюной, и я подумала, что эти двое, наверное, и есть те самые «подозрительные личности», о которых постоянно твердила мне тетя Луиза.

Потом я посмотрела на Матильду, у которой был затравленный взгляд кролика, на которого навел ружье охотник.

– С тобой все в порядке? – спросила я у нее, от души надеясь, что мой вопрос никого не оскорбит, в особенности – чернокожего мужчину, который пугал меня больше всего. Его черные курчавые волосы были припорошены сединой, но руки были толстыми, как окорока, а могучие мышцы перекатывались под ветхой и грязной рубахой, словно посаженные в мешок змеи. Спущенные с плеч подтяжки болтались, и я невольно подумала, что еще никогда не видела до такой степени раздетого мужчину (если не считать Уилли, но это было один раз и случайно).

Прежде чем Матильда успела ответить, Джон как ни в чем не бывало кивнул чернокожему:

– Привет, Леон.

В ответ негр склонил свою курчавую голову, и я задумалась, откуда Джон его знает и почему не представит ему меня. Матильда, похоже, и так была с ним знакома.

– Беги-ка к пруду, – сказал Джон девочке. – Я сам принесу корзинку.

Матильда метнула на Леона быстрый взгляд, словно спрашивая его разрешения, и тот чуть заметно кивнул, но прежде чем девочка успела сорваться с места, мы услышали смех и топот ног. Через мгновение Сара Бет и Уилли уже стояли перед нами. С их купальных костюмов еще текла вода, мокрые волосы были гладко зачесаны назад, словно у моделей на картинке в «Вог» – журнале, который часто лежал на столике в спальне миссис Хитмен. Мой кузен и моя подруга крепко держали друг друга за руки; в свободной руке у Сары Бет была небольшая бутылочка.

Я сразу догадалась, что это может быть, хотя никогда не видела виски вблизи, поскольку дядя Джо и тетя Луиза были убежденными трезвенниками. Не понимала я только, зачем моей подруге могло понадобиться виски.

Увидев нас, оба сразу замолчали, и я увидела, как Сара Бет слегка расправила плечи. Точно так же делала ее мать, когда собиралась отдать какие-то распоряжения слугам.

– Господи, я просто умираю от жажды!.. – проговорила Сара Бет с жеманными интонациями, приобретенными в пансионе. Стараясь придать своим словам бо́льшую выразительность, она несколько раз встряхнула бутылку.

Уилли и Джон переглянулись, потом Джон аккуратно взял меня за плечи и слегка подтолкнул назад, к огибавшей хижину тропе.

– Иди с Матильдой, она знает дорогу, – сказал он. – Я вас догоню.

Я была смущена, удивлена, озадачена, а главное – я не понимала, почему Сара Бет избегает смотреть мне в глаза. Но делать было нечего, и я послушно пошла за Матильдой.

– Я хочу пить! – снова сказала позади меня Сара Бет.

Чернокожий Леон откашлялся, а белая женщина произнесла неприятным голосом:

– Вот вертихвостка, прости господи! Ничем не лучше нас.

Я почему-то представила, как она снова сплевывает в свой кувшинчик, и попыталась обернуться, но Матильда поймала меня за руку и довольно сильно потянула за собой. Я не стала сопротивляться и поплелась следом, чувствуя себя глупой маленькой девочкой, которую уводят спать как раз тогда, когда все гости собрались и начинается самое интересное.

Оказавшись на берегу пруда, я стянула с себя платье и, стараясь не думать о змеях, с разбега бросилась в неподвижную, темную воду. Вода оказалась довольно прохладной, что в жаркий летний день было очень и очень приятно, но я знала, что она все равно не сможет смыть румянец, пылавший на моих щеках.