Евсевий полагал, что завоевания Константина — кульминация священной истории7. Великую власть Иисуса8 христианский император сделал политической реальностью. Евсевий закрыл глаза на то, что достигнуто это было с помощью римских легионов, в которых Иисус усматривал действие демонического начала. Тесный союз Церкви и империи, который начал складываться с 312 г., означал, что война неизбежно обрела сакральный характер (пусть даже в Византии никогда не называли ее «священной»)9. Ни Иисус, ни первые христиане не додумались бы до такого парадокса, как «христианский император».